Берхгольц Ф.В. Дневник камер-юнкера Фридриха-Вальгельма Берхгольца. 1721-1725. – Ч. 3-5. // Юность державы. – М., Фонд Сергея Дубова, 2000. – С. 9-324.
Сентябрь-декабрь.
1-го. Перед проповедью его высочество посылал камер-пажа Петерсена ко
всем кавалерам нашего ордена* с письмом, в котором просил, чтоб мы к 5 числу
этого месяца сделали себе новые и красивые костюмы, при чем предлагал свою
помощь тем, для которых это окажется затруднительным. Мы должны были
расписаться в прочтении сообщенного нам и обещать в точности все исполнить.
Около 4 часов мы отправились водою к великому адмиралу, у которого пробыли
часов до 8. Его высочество для препровождения времени гулял там по саду, а
потом пошел на минуту в соседний сад Кампредона, где, как ему было известно,
находились некоторые дамы, а именно графиня Поссе, генеральша Миних с обеими
своими дочерьми и генерал-лейтенантша Дюпреш (Dupreche). Уходя оттуда, он случайно увиделся и говорил
с девицею Ланген, которая с г. Кам-предоном приехала сюда из Москвы. Последний
недавно хитростью выманил свою жену из Швеции и отослал ее во Францию для
заключения в монастырь. Так как у великого адмирала не было ни императора
(который чувствовал себя не совсем хорошо), ни императрицы, то и все маски
скоро разошлись по домам.
2-го. Около 4 часов (после обеда) подан был сигнал к сбору всех масок
во вновь разведенный сад на острове великого канцлера**, где мы оставались до 9
часов, частью гуляя по дорожкам, частью сидя в палатках и проводя время в
разговорах. Его высочество большею частью был у императрицы, а потом довольно
долго у императора, который много говорил с персидским послом. Государыня и ее
дамы имели на сей раз костюм амазонок, очень идущий к ее величеству. Какой-то
толстяк, русский, представлял солнце, нося большую сделанную из холста и
раскрашенную машину, которая была устроена так, что лицо его как раз
приходилось в самой средине светила, где прорезана была дыра. Беспокойная
братия несколько раз с песнями проходила с этим господином по саду, а под конец
он влез на лестницу, обратился лицом к солнцу и говорил об нем длинную речь,
чем немало смешил все общество. Часов в девять сам император начал бить на
своем барабане отступление. Мы узнали в этот день, что князь Валашский умер в
одном из своих поместий от какой-то такой болезни, что если он выпивал одну
бутылку вина, из него выходило три или четыре бутылки воды***.
* Вероятно, здесь речь идет об ордене Виноградной
кисти, учрежденном в мае 1722 года в Москве. См. Дневн. Берхг., часть II.
** Нынешний Каменный, который при основании
Петербурга подарен был Петром великому канцлеру графу Головкину.
*** Князь Кантемир умер 21 августа 1723 года в селе
Дмитровке (в нынешнем Дмитровском уезде Орловской губернии) и похоронен в
Москве. Умер он, как говорит его биограф, от сухотки (Diabetes).
См. «Историю о
жизни и делах Молдавского Господаря кн. Кантемира», соч. Беера. М., 1783, стр.
305.
140
3-го. Хотя около 4 часов последовал сигнал собираться всем на парусных
судах, потому что ветер был очень сильный, однако ж его высочество отправился
на нашей обыкновенной двойной шлюпке, приказав только торншхоутам на всякий
случай следовать за нами. Но так как императрица и многие другие имели барки,
то и мы остались в своей шлюпке и поехали со всеми прочими масками к князю
Меншикову, у дома которого стояло множество карет. Когда все общество вышло на
берег, государыня и все дамы сели в эти кареты и отправились к саду князя.
Император с своею беспокойною братиею пошел туда пешком, и все остальные замаскированные
сопровождали его. Его величество был одет совершенно как католический кардинал,
но вечером в саду снял этот костюм и явился опять в своем матросском. На князе
Меншикове было полное кавалерское одеяние ордена Слона, и он оставался в нем во
весь вечер, сняв только мантию. По прибытии в надлежащем порядке в сад каждая
группа выбрала себе палатку, снабженную в изобилии кушаньями и напитками. Таких
палаток расставлено было там множество. Герцогу не хотелось есть, и потому он
сначала долго ходил по саду, который очень велик и имеет много прекрасных
аллей. (Оранжерея князя также необыкновенно велика; около нее и вообще в саду
поставлено было более ста человек солдат с ружьями для наблюдения за тем, чтоб
простой народ не срывал фруктов). После его высочество сел за стол, который
занимали все иностранные и здешние министры, в том числе и персидский посол, и
к которому несколько раз садился сам император. Когда императрица встала из-за
своего стола, его высочество опять начал ходить взад и вперед и оставался то у
государя, то у государыни, которые оба были в отличном расположении духа и
необыкновенно милостивы, в особенности ее величество: она долго разговаривала с
герцогом и с графом Бонде, описывая им все походы, в которых находилась сама, а
потом в одной из аллей, где все время сидела, заставляла петь и плясать своих
маленьких людей (карликов?), именно бандуриста и весьма искусную танцовщицу;
позволила также какому-то молодому русскому парню делать перед собой разного
рода прыжки и быстрые движения. Между тем нам по ее приказанию подносили один
стакан вина за другим. Около 9 часов вечера император получил с курьером
радостное известие из Персии, что находящиеся там войска его заняли важный
укрепленный порт на Каспийском море, город Баку, которым его величество уже
давно желал овладеть, потому что он очень хорош и особенно замечателен по
вывозу из него нефти. С этим известием он отправился тотчас к императрице и
показал ей не только полученные им письма, но и приложенный к ним план
крепости. Радость его была тем более велика, что, по его собственному уверению,
он ничего больше и не желал приобрести от Персии. Ее величество в
1723 год. Сентябрь
141
честь этого события поднесла ему стакан вина, и тут только началась
настоящая попойка. В 10 часов (по уверению самого князя Меншикова) было выпито
уже более тысячи бутылок вина, так что в саду даже и из караульных солдат почти
ни один не остался трезвым. Императрица несколько раз приказывала спрашивать у
императора, не пора ли расходиться по домам. Наконец он возвестил своим
барабаном отступление, чему все гости, уже усталые и порядочно пьяные, немало
обрадовались. Но это был только обман: когда императрица, пожелав всем доброй
ночи, села в свою карету, император хотя и сел туда вместе с нею (что возбудило
всеобщее удивление, потому что он никогда этого не делает), однако ж не проехав
и ста шагов, велел опять остановиться, и мы увидели, что из кареты с одной
стороны выходит он сам, а с другой императрица. После того часовым опять велено
было никого не выпускать из сада, и так как его величеству вовсе не хотелось
ехать домой и казалось, что общество еще не довольно пьяно, то началась снова
попойка. Но государыня, заметив, что его высочество наш герцог уж порядочно
выпил, послала сказать караульным офицерам, чтоб они пропустили его и графа
Бонде; потом очень милостиво простилась с его высочеством и ушла опять к
императору.
4-го был роздых после маскарада, но мы все весь день должны были ходить
в масках.
5-го, в день тезоименитства принцессы Елизаветы, положено было отпраздновать
и покорение города Баку, взятого 28 июля. Поэтому его высочество в 10 часов
утра переправился на ту сторону реки в сопровождении графа Бонде, Плате и меня,
чтоб поздравить с этим днем императорскую фамилию при выходе ее из церкви. Так
как там все были замаскированными, лишь с надетыми поверх плащами, то мы также
поехали в своих костюмах и дожидались окончания обедни вне церкви. Когда в
крепости и Адмиралтействе по случаю настоящего торжества началась троекратная
пушечная пальба, с нашей яхты (по отданному за день приказанию) всякий раз
отвечали 5 выстрелами, и, кроме того, после первого раза на ней стали
попеременно развеваться русские, шведские и голштинские флаги. По окончании
богослужения его высочество имел счастье приносить свои поздравления
императору, императрице и обеим принцессам и потом провожать последних до их
кареты. Около 4 часов, когда последовал сигнал к сбору масок, мы вместе со
всеми прочими отправились на галерную верфь, где спущена была со штапеля
совершенно вызолоченная яхта, которую назвали, по имени средней принцессы,
«Елисаветой». Как скоро она благополучно сошла на воду носом вперед (а не
кормою, как другие, большие корабли) и выпалила из всех своих пушек, император,
императрица и знатнейшие из присутствовавших немедленно взошли на нее. Там
142
же явился и персидский посол с прикомандированным к нему от здешнего двора переводчиком. Императорские принцессы находились с своими дамами на другой яхте, стоявшей против вновь спущенной, почему император сел в свою верейку и поплыл к ним; потом посадил их обеих с собою и привез на новую яхту, где средняя, по имени которой названа эта яхта, подносила всем гостям по стакану вина. Наконец все общество вышло оттуда и отправилось гурьбою к Почтовому дому. Наш герцог также поехал туда, и когда нас перед этим домом расставили как следовало, мы все пошли пешком в сад императрицы, до которого для ее величества и для дам вся дорога выложена была досками. В иллюминованной беседке императрицына сада было накрыто несколько столов, уставленных холодными кушаньями, и между прочим в зале стоял большой круглый стол, за которым можно было сидеть с обеих сторон (т. е. снаружи и внутри) и который с одного конца имел отверстие для входа в средину. За ним сидели все члены императорской фамилии и знатнейшие кавалеры и дамы. Внутри его стоял другой, небольшой столик с сластями, за который должны были поместиться следующие четыре особы, а именно: князь-кесарь с супругой, теща г. Остермана (?) — старая княгиня Голицына, как аббатиса маскарада, и старший кардинал, как викарий покойного князя-папы. Его высочество, по обыкновению, хотел сесть около императора; но императрица знаком пригласила его прийти к ней, и он должен был поместиться внутри стола, прямо против императорских принцесс, которые сидели возле ее величества с левой стороны, а герцогиня Мекленбургская и ее сестра с правой. Не имев почти никогда этого удовольствия, он был очень обрадован таким приглашением, тем более что, сидя так близко от принцесс, можно было постоянно разговаривать с ними, да и кроме того, ее величество была к нему необыкновенно милостива. Гессен-Гомбургские принцы, всегда следующие по стопам за его высочеством, без всякого приглашения прошли за ним и тут же сели подле него — младший с правой, а старший с левой стороны. Так как не было никого, кто бы разрезывал кушанья для императрицы и принцесс, то его высочество начал было сам разнимать жареную курицу; но ее величество приказала сделать это одному из своих камер-юнкеров. Когда садовница принесла ей всякого рода фруктов, она была так милостива, что сама выбрала из них лучшие, положила их на тарелку вместе с букетом и подала сперва его высочеству, а потом уж раздавала с нее и другим. Первый провозглашенный тост был в честь средней принцессы, как именинницы, которая должна была встать и сама передать императору стакан вина; потом следов