Вяземский П.А. Старая записная книжка. 1813—1877. — М.: Захаров, 2003. — 960 с.
(VIII
ТОМ СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ, СОСТАВЛЯЮЩИЙ ПРИЖИЗНЕННЫЕ ПУБЛИКАЦИИ)
Много скучных людей в обществе, но вопрошатели для
меня всех скучнее. Эти жалкие люди, не имея довольно ума, чтобы говорить
приятно о разных предметах, но в то же время не желая прослыть и немыми, дождят
поминутно вопросами кстати или некстати сделанными, о том ни слова. Не можно ли
их сравнить с будочниками, которые ночью спрашивают у всякого прохожего: кто
идет? Единственно для того, чтобы показать, что они тут. Вольтер, встретясь
однажды с известным охотником до пустых вопросов, сказал ему: очень рад, что
имею удовольствие вас видеть; но сказываю вам наперед, что ничего не знаю.
— Не понимаю, — сказала недавно Селимена, с которой разговаривали о
петербургских актерах, игравших на Московском театре, — как здешняя публика
могла осыпать рукоплесканиями А...?
— Что же находите в этом
удивительного? — отвечал ей Оргон, — всякий готов ласкать и обезьяну любимой
женщины. Известно, что А... — муж славной Филисы.
Один остроумный мизантроп,
пишет Шанфор, рассуждая о развращении людей, сказал: Бог послал бы нам и второй
потоп, когда бы увидел пользу от первого.
— Видели ли вы французского короля? — спросил однажды Фридрих у
д'Аламбера.
— Видел, ваше величество, — отвечал философ.
— Что же он вам сказал?
— Он со мной не говорил.
— С кем же он говорит? — спросил король с досадой.
6
N. смертный сын бессмертной
Клио, то есть историк, и, надобно прибавить, русский историк, находился однажды
в обществе, в котором рассуждали о Вольтере; всякий своим образом хвалил сего
великого писателя.
N. спорил со всеми, наконец
сказал: согласен, государи мои: Вольтер писал изрядно; верьте однако, что я
никогда не простил бы себе, если бы мог усомниться, что напишу что-нибудь хуже
него.
Что же написал г. N? Бредни о
русской истории. Вероятно, что книга Иоанна Масона о познании самого себя была
ему неизвестна.
Галкин, добрый, но весьма
простой человек, желает прослыть приятным хозяином — и для того самым странным
образом угощает гостей своих.
Например, не умея с ними
разговаривать, он наблюдает за каждым их движением: примечает ли, что один из
присутствующих желал бы кашлянуть, но не смеет, опасаясь помешать поющей тут
даме, — и тотчас начинает, хотя и принужденно, кашлять громко и долго, дабы
подать собой пример; видит ли, что некто, уронив шляпу, очень от того
покраснел, и тотчас сам роняет стол; потом подходит с торжественным видом к
тому человеку, для которого испугал все общество стукотней, и говорит ему:
видите ли, что со мной случилась еще большая беда?
Но часто он ошибается в
своих наблюдениях. Например, вчерашний вечер, когда мы все сидели в кружке, он
вздумал, не знаю почему, что мне хочется встать, и тут же отодвинул стул свой;
но, видя, что я не встаю, садился и вставал по крайней мере двадцать раз, и все
понапрасну.
И я нынче услышал от одного
моего приятеля, что он, говоря обо мне, сказал: он добрый малый, но, сказать
между нами, уж слишком скромен и стыдлив.
Иные любят книги, но не
любят авторов — неудивительно: тот, кто любит мед, не всегда любит и пчел.
7
Панкратий Сумароков, удачный
подражатель Богдановича в карикатурных изображениях, коренной принадлежности
русского ума. Где француз улыбнется, русский захохочет. Французская эпиграмма
хороша, когда задевает стрелою. Русская, когда хватит дубиною или ударит
топором. Французские глаза любят цвета нежные, но с красивостью переливающиеся;
русские радуются краскам хотя и грубым, но ярким. Посмотрите на наши комедии:
тут уму нечего догадываться, зрителю дополнять. Все не в бровь, а в самый глаз;
все так глаза и колет; все высказано, выпеча-тано и перепечатано. То же можно
сказать и о комическом духе немцев, англичан, испанцев, с той только разницей,
что у нас один истинный комик, Фон-Визин, и то в одной комедии, а у тех
существует театр народный.
Покойный Жолковский, лучший
комический актер Варшавского театра, на обвинение, делаемое ему, что он иногда
слишком плотно шутит, отвечал: «Вы живописцы образованные, не знаете ремесла
театральных маляров; я зрителей своих знаю. Мои декорации, слишком грубо
писанные для вас, глядящих на них вблизи или сквозь искусственное стекло,
издали только что в пору для них». Многие из читателей наших также читают
издали. Излишние утонченности ускользают от них. Они не любят бледной, воздушной
красоты ни в телесном, ни в духовном: давай им красоту дородную, кровь с
молоком.
Я уверен, что злые
поклонники солнца радуются пасмурному дню. При таком свидетеле и судье мудрено
пуститься на худое дело. Солнце для них то же, что деревянные головы, вставленные
в потолок в Краковском судилище, которые, как рассказывает предание, взывали к
царю: «Будь справедлив!» Хорошо и каждому из нас завести бы у себя хотя по
одной такой голове. «На то есть совесть», скажете вы. Конечно, тем более что у
многих она одеревенела не хуже деревянной башки.
8
Мало иметь хорошее ружье, порох и свинец; нужно еще уметь стрелять и метко попадать в цель. Мало автору иметь ум, сведения и охоту пис