Блинов И. Павел Исаакович Ганнибал, дядя А. С. Пушкина // Русская старина, 1899. – Т. 98. - № 5. – С. 353-358.

 

 

Павел Исаакович Ганнибал, дядя А. С. Пушкина ¹).

 

 

В 1826 году, в октябре, по высочайшему повелению, был прислан к Вологодскому губернатору подполковник Павел Исаакович Ганнибал для отправления на жительство в Сольвычегодск, под надзор полиции, без означения за что. Сольвычегодскому городничему, по прибытии Ганнибала на место, предписывалось неослабно следить за его поведением и обо всем доносить каждыя две недели ген.-губер. Арханг., Вологод. и Олон. губ. Миницкому и Вологодскому гражд. губернатору Брусилову.

В это время, т. е. в 1826-м году, Ганнибалу было 49 лет; у него еще жива была мать,  проживавшая  в Псковской губернии,   в

¹) В статье г. Колчина „Ссыльные и заточенные в Соловецком монастыре" («Русская Старина» 1887 г. № 1, стр. 42) между прочим сказано:

,,В 1827 году, по высочайшему повелению, прислан был в Соловецкую тюрьму подполковник Ганнибал за буйство и дерзкие поступки. В 1832 году, по поводу просьбы жены его, о возвращении мужа ея к семейству, потребованы были сведения от соловецкаго настоятеля о поведении Ганнибала, и заслуживает ли он испрашиваемое женою всемилостивейшее прощение. Ответ был утвердительный. После этого, по представлению графа Бенкендорфа, государь изъявил соизволение на совершенное прощение Ганнибала и дозволил назначить ему местожительство ближе к Петербургу. Ганнибал имел ордена св. Владимира с бантом, Анны 3-й степени и высочайшее благоволение за сражение при Даневице". Нам удалось в Архангельском губернском архиве найти дело об этом „поднолковнике Ганнибале". Благодаря ему, мы имеем возможность ближе определить личность Ганнибала, разсказать о печальных приключениях, доведших его до Соловок.

Жена подполковника Ганнибала, Варвара Тихоновна, называет „сочинителя Пушкина" племянником своего мужа, следовательно, Павел Иваакович был внуком „арапа Петра  Великаго".                          И. Б.

 

 

54

Порховском уезде. С женою, Варварою Тихоновною жил он давно порознь; сын его Александр служил в артиллерии, в Петербурге. До ссылки И. И. в течение 35 лет состоял в военной службе.

В Сольвычегодске Ганнибал прожил 5 месяцев. В первыя две недели он уже познакомился с некоторыми жителями города, у которых и бывал в гостях. «Всегда почти мрачен и часто, особливо в квартирах, задумывается до такой степени, что по несколько минут как будто и не видит, и не слышит ничего; опомнясь же, быстро говорит о себе», писал о нем городничий в первом рапорте. В числе причин мрачнаго настроения являлось, быть может, безденежье. Чтобы раздобыть деньжонок, он мечтал отправиться в В. Устюг, куда назначен был, по его словам, полициймейстером давнишний его приятель; поездку ему не разрешили, но возбудили дело о назначении ему содержания от казны, ассигновка на которое пришла в день выезда его из Сольвычегодска. Не имея чем жить Ганнибал делал, где только мог, мелкие займы, настоятельно требовал в долг у городничаго. «Не голодом же морить прислал меня сюда государь», говорил он раздраженно градоначальнику. За пять месяцев он перебрал у городничаго 165 руб., по крайней мере так доносил последний по начальству. За все пребывание Ганнибала в Сольчевыгодске ему однажды прислала жена 25 р.

Через два месяца по приезде Ганнибала в ссылку городничий доносил: «в обращении иногда бывает хорош и весел, но часто выражения употребляет гордыя и дерзкия, за что немногие желают быть у него или чтоб он был у них. Я по узнании от многих, что не желают с ним видеться, обязанностью счел напомнить подполк. Ганнибалу, дабы он без приглашения ни к кому не ездил и от отчаянных речей воздержался». Однако Ганнибал не обращал внимания на подобныя замечания и вот на него местным купцом было подано городничему «впредь для ведома объявление», что в бытность его, купца Мамаева, в гостях у заседателя прибыл туда безъ приглашения Ганнибал «и оказывал некоторые знаки своего отвратительнаго нерасположения» к тестю Мамаева, купцу Пьянкову. По отъезде Пьянкова Ганнибал говорил, что разобьет ему рожу, называл мужиком и ничего незначущим человеком. Сидя за столом, с большим азартом хватался за нож и произносил: «вот что для моего неприятеля», приставлял «оный в пример намереннаго своего умысла» к груди протоиерея Кириллова, называл Мамаева мальчишкою.

Когда копия с этого «объявления» была представлена ген.-губернатору, то последний положил резолюцию: «объявить Ганнибалу, дабы вел жизнь смиренную и без приглашения никуда не выходил, кроме

 

 

355

церкви. В оскорблениях известному в честности купцу Пьянкову и купцу Мамаеву должен он загладить извинением, испросив прощение; ежели же они будут просить за понесенныя оскорбления, то он может подвергнуть себя содержанию, как буйный и нетерпимый в обществе человек. Жителям объявить, если кому случится оскорбление от Ганнибала, то хозяин онаго должен ответствовать».

Но пока эта бумага дошла до Сольвычегодска, Ганнибал успел еще много набедокурить. Он сдружился с почтовым экспедитором Воронецким, проводил с ним все время и жил на его счет. Этот Воронецкий являлся неизменным спутником во всех похождениях Ганнибала. В рапорте городничаго от 15 января 1827 года читаем: «Продолжает ездить без приглашения с Воронецким, почему некоторые вечером сидят в одной комнате, закрыв ставни, имея хотя и многолюдную беседу, в прочих же комнатах науличных огня не ставят». А однажды даже протоиерей Кириллов просил заехавшаго к нему городничаго удалить полицейскою властью забравшагося к нему с Воронецким Ганнибала. Можно, пожалуй, подумать, что Ганнибал был в нетрезвом виде; однако городничій, отмечая это относительно Воронецкаго, не пишет ничего подобнаго об его товарище как здесь,  так и во всех других случаях.

В том же рапорте городничий доносит: «кроме того не должен и не смею умолчать, что г. Ганнибал, несмотря на многих свидетелей, весьма часто употребляет выражения напохвальныя».

Когда городничий объявил Ганнибалу о резолюции ген.-губернатора за оскорбление купцов, подполковник пришел в неописуемую ярость: «Как смел ген.-губернатор обо мне так писать! он мой не начальник; как смел писать, чтобы я испросил прощения и у кого же, у купцов?!» кричал он в изступлении, а потом стал грозить городничему застрелить его за доносы. Начальник города струсил не на шутку тем более, что у грозившаго была небольшая пушечка, которою он забавлялся, стреляя из окна. О происшедшем он донес по начальству, вследствие чего генерал-губернатор писал Вологодскому губернатору: «не было ли бы полезно послать Ганнибала в другое место, где бы можно было распорядиться с ним так, как образ его поступков требует», и затем, извещая о поведении ссыльнаго, запрапшвает управляющаго министерством внутренних дел: «не благоугодно ли сослать Ганнибала в Соловецкий монастырь». Управляющий министерством вошел в сношение об этом предмете с Бенкендорфом, который уведомил, что государь император соизволял на отправление Ганнибала в Соловки.

Сам П. И. после всех историй и угроз городничему стих, а потом был все время болен вплоть до отъезда;  может быть и по-

 

 

356

везли его больным. Кажется, один только Воронецкий не покидал его в болезни.

26-го апреля 1827 года Ганнибал утром пришел в канцелярию городничаго, чтобы исполнить некоторыя формальности для получения ассигнованных ему квартирных денег. Тут было объявлено ему о преводе в Соловки, и сейчас же передали его жандармскому унтер-офицеру, назначенному в провожатые. Ганнибал отнесся с неожидаемым равнодушием к такой крутой перемене в своей судьбе. Он пожелал было проститься с некоторыми знакомыми, но это было отклонено. Пока шли сборы, ему позволили отправиться к Воронецкому и позавтракать там, но не дали ножа и вилки. В полдень этого же дня он выехал в сопровождении жандарма и гарнизоннаго солдата. Предписано было везти его не через Архангельск, а другим трактом.

Перед отъездом Ганнибал выдал росписку Воронецкому на 50 р., вдове подполковника, вероятно хозяйке, на 70 р., оставил крепостному своему Никите Дементьеву 7 р. и просил дать ему паспорт в Псковскую губернию. Ганнибал предлагал написать росписку городничему, но тот не счел это удобным и удовольствовался признанием долга при свидетелях.

После  отъезда все бумаги Ганнибала были запечатаны и отосланы по начальству.

В Соловки Ганнибала привезли через две недели, 9-го мая. Содержание ему предписано производить по общему положению об арестованных, а содержать «по секрету, под стражею». Бедняга, видно, не представлял, что его ожидает в Соловках. Когда его заключили в тесный «чулан», он пришел в бешенство, бился в безумной попытке вырваться из этого чулана, «в котором особо один был запертым». В состоянии какого-то изступления он пробыл две недели, а потом утих и с тех пор вел себя смирно в чулане. Недаром настоятель монастыря по делу Ганнибала замечает: «живущие у вас делаются хорошими по неволе за неимением средств к поведению противному сему».

Через два года положение узника улучшилось. Жена его, с которой он еще на свободе жил врозь, узнав, быть может, от двороваго человека, пришедшаго из Сольвычегодска, о заточении мужа, забыла обиды и в течение всей ссылки, длившейся пять слишком лет, хлопотала с удивительной энергией об освобождении мужа, пока не добилась своего. В 1829 году, когда ген.-губернатор Миницкий был в Петербурге, она сумела выпросить согласие на переписку с мужем, хотя по инструкциям о соловецких ссыльных не только переписка не дозволялась, но даже место заключения должно было оставаться в тайне.   Но по ходатайству таких особ  как  ген.-губер-

 

 

357

натор, а затем военный губернатор адмирал Р. Р. Галл, архимандрит охотно делал подобное послабление. Итак, с мая 1829-го года между супругами установилась правильная переписка, кроме того жена посылала заключенному деньги и вещи; все это шло через посредство ген.-губернатора, а с 1830-го года через военнаго губернатора. Галл простирал свое расположение до того, что взял посылку от жены Ганнибала из Петербурга и вез ее вместе с своими вещами.

Благодаря настойчивым просьбам и хлопотам Варвары Тихоновны, в октябре 1829-го года ген.-губернатор Миницкий писал Бенкендорфу, что Соловецкий архимандрит Досифей лично ему свидетельствовал, что подполковник Ганнибал ведет себя смиренно и в поведении своем совершенно исправился, а потому считает возможным ходатайствовать пред ним о возвращении Ганнибала к своему семейству. Однако Бенкендорф отвечал, что в виду сомнения, что он в столь короткое время мог исправиться, считает нужным отложить всеподданнейшее представление.

После этой неудачи бедная женщина, разыскавши документы о службе мужа, подает прошение государю на параде у Михайловскаго замка; просьбу принял дежурный генерал Голицын. Но в это время наступила неурядица с поляками, потом холера, и прошение осталось без ответа. И тут Варвара Тихоновна не падает духом; она избирает другой путь—просит через Р. Р. Галла, чтобы настоятель Соловецкаго монастыря выдал мужу аттестацию для представления по начальству; но архимандрит, несмотря на ходатайство военнаго губернатора, не согласился на это, не считая себя в праве выдавать какия-либо бумаги о заключенных, без запроса начальства.

Но вот, после стольких неудач, в июле 1832 года дело приняло наконец благоприятный ход. Варвара Тихоновна, просила Бенкендорфа предстательствовать пред государем за мужа. Бенкендорф сделал запрос о поведении Ганнибала, на что последовала аттестация архимандрита Досифея, что он совершенно исправился, а потому, принимая во внимание старость лет и более чем пятилетнее заключение, считает его достойным высочайшаго прощения. Вслед за этим, 3-го октября 1832 года, государь, «не изъявив соизволение на совершенное прощение, дозволил Ганнибалу назначить жительство ближе (к Петербургу) ¹)». 26-го октября узника освободили из Соловок с приказом отправиться в Архангельск, чтобы там заявить о выборе местожительства. По прибытии Ганнибал собственною рукою написал следующее заявление:

«Имея  счастие  получить монаршую милость освобождением меня

¹) У г. Колчина ошибочно говорится о совершенном прощении.

 

 

358

из Соловецкаго монастыря, объявляя мне всесовершеннейшее прощение и высочайшую волю о назначении мне жительства по воле моей, но близ Петербурга, на что имею объяснить, что я имел Псковской губернии в Порховском уезде 79 душ, заложенных в ломбард, но без меня были проданы за неплатеж процентов, и я лишился всех средств к существованию моему, прося соблаговолить мне означить место моего пребывания, есть ли правительство на оное благоволит, в Софии ¹) или городе Луге».

В конце января 1833 года последовало высочайшее соизволение на жительство Ганнибала в Луге; 16-го февраля он выехал из Архангельска, получив прогонныя на две лошади, причитавшияся кормовыя со дня освобождения из монастыря по 8-ое февраля, по 50 коп. в сутки и квартирныя по 5 руб. в месяц,

 

И. Блинов.

 

 

 

¹) „В Софии" написано над зачеркнутым, в С(Ц)арском Селе; быть может Ганнибалу сказали, что нельзя надеяться на столь близкое жительство от Петербурга.