Блинов И. Павел Исаакович Ганнибал, дядя А. С. Пушкина
// Русская старина, 1899. – Т. 98. - № 5. – С. 353-358.
Павел Исаакович Ганнибал, дядя А. С. Пушкина 1).
В 1826 году, в октябре, по
высочайшему повелению, был прислан к Вологодскому губернатору подполковник
Павел Исаакович Ганнибал для отправления на жительство в Сольвычегодск, под
надзор полиции, без означения за что. Сольвычегодскому городничему, по прибытии
Ганнибала на место, предписывалось неослабно следить за его поведением и обо
всем доносить каждыя две недели ген.-губер. Арханг., Вологод. и Олон. губ.
Миницкому и Вологодскому гражд. губернатору Брусилову.
В это время, т. е. в 1826-м
году, Ганнибалу было 49 лет; у него еще жива была мать, проживавшая
в Псковской губернии, в
1) В статье г. Колчина
„Ссыльные и заточенные в Соловецком монастыре" («Русская Старина» 1887 г. № 1, стр. 42)
между прочим сказано:
,,В 1827 году, по
высочайшему повелению, прислан был в Соловецкую тюрьму подполковник Ганнибал за
буйство и дерзкие поступки. В 1832 году, по поводу просьбы жены его, о возвращении
мужа ея к семейству, потребованы были сведения от соловецкаго настоятеля о поведении
Ганнибала, и заслуживает ли он испрашиваемое женою всемилостивейшее прощение.
Ответ был утвердительный. После этого, по представлению графа Бенкендорфа,
государь изъявил соизволение на совершенное прощение Ганнибала и дозволил
назначить ему местожительство ближе к Петербургу. Ганнибал имел ордена св. Владимира
с бантом, Анны 3-й степени и высочайшее благоволение за сражение при Даневице".
Нам удалось в Архангельском губернском архиве найти дело об этом „поднолковнике
Ганнибале". Благодаря ему, мы имеем возможность ближе определить личность
Ганнибала, разсказать о печальных приключениях, доведших его до Соловок.
Жена подполковника
Ганнибала, Варвара Тихоновна, называет „сочинителя Пушкина" племянником
своего мужа, следовательно, Павел Иваакович был внуком „арапа Петра Великаго". И. Б.
54
Порховском уезде. С женою, Варварою Тихоновною жил
он давно порознь; сын его Александр служил в артиллерии, в Петербурге. До
ссылки И. И. в течение 35 лет состоял в военной службе.
В Сольвычегодске Ганнибал
прожил 5 месяцев. В первыя две недели он уже познакомился с некоторыми жителями
города, у которых и бывал в гостях. «Всегда почти мрачен и часто, особливо в
квартирах, задумывается до такой степени, что по несколько минут как будто и не
видит, и не слышит ничего; опомнясь же, быстро говорит о себе», писал о нем городничий
в первом рапорте. В числе причин мрачнаго настроения являлось, быть может,
безденежье. Чтобы раздобыть деньжонок, он мечтал отправиться в В. Устюг, куда
назначен был, по его словам, полициймейстером давнишний его приятель; поездку ему
не разрешили, но возбудили дело о назначении ему содержания от казны,
ассигновка на которое пришла в день выезда его из Сольвычегодска. Не имея чем жить
Ганнибал делал, где только мог, мелкие займы, настоятельно требовал в долг у
городничаго. «Не голодом же морить прислал меня сюда государь», говорил он
раздраженно градоначальнику. За пять месяцев он перебрал у городничаго 165
руб., по крайней мере так доносил последний по начальству. За все пребывание Ганнибала
в Сольчевыгодске ему однажды прислала жена 25 р.
Через два месяца по приезде Ганнибала
в ссылку городничий доносил: «в обращении иногда бывает хорош и весел, но часто
выражения употребляет гордыя и дерзкия, за что немногие желают быть у него или
чтоб он был у них. Я по узнании от многих, что не желают с ним видеться, обязанностью
счел напомнить подполк. Ганнибалу, дабы он без приглашения ни к кому не ездил и
от отчаянных речей воздержался». Однако Ганнибал не обращал внимания на подобныя
замечания и вот на него местным купцом было подано городничему «впредь для ведома
объявление», что в бытность его, купца Мамаева, в гостях у заседателя прибыл
туда безъ приглашения Ганнибал «и оказывал некоторые знаки своего
отвратительнаго нерасположения» к тестю Мамаева, купцу Пьянкову. По отъезде Пьянкова
Ганнибал говорил, что разобьет ему рожу, называл мужиком и ничего незначущим человеком.
Сидя за столом, с большим азартом хватался за нож и произносил: «вот что для
моего неприятеля», приставлял «оный в пример намереннаго своего умысла» к груди
протоиерея Кириллова, называл Мамаева мальчишкою.
Когда копия с этого «объявления»
была представлена ген.-губернатору, то последний положил резолюцию: «объявить
Ганнибалу, дабы вел жизнь смиренную и без приглашения никуда не выходил, кроме
355
церкви. В оскорблениях известному в честности купцу
Пьянкову и купцу Мамаеву должен он загладить извинением, испросив прощение; ежели
же они будут просить за понесенныя оскорбления, то он может подвергнуть себя содержанию,
как буйный и нетерпимый в обществе человек. Жителям объявить, если кому
случится оскорбление от Ганнибала, то хозяин онаго должен ответствовать».
Но пока эта бумага дошла до
Сольвычегодска, Ганнибал успел еще много набедокурить. Он сдружился с почтовым
экспедитором Воронецким, проводил с ним все время и жил на его счет. Этот Воронецкий
являлся неизменным спутником во всех похождениях Ганнибала. В рапорте городничаго
от 15 января 1827 года читаем: «Продолжает ездить без приглашения с Воронецким,
почему некоторые вечером сидят в одной комнате, закрыв ставни, имея хотя и
многолюдную беседу, в прочих же комнатах науличных огня не ставят». А однажды
даже протоиерей Кириллов просил заехавшаго к нему городничаго удалить
полицейскою властью забравшагося к нему с Воронецким Ганнибала. Можно, пожалуй,
подумать, что Ганнибал был в нетрезвом виде; однако городничій, отмечая это
относительно Воронецкаго, не пишет ничего подобнаго об его товарище как здесь, так и во всех других случаях.
В том же рапорте городничий доносит:
«кроме того не должен и не смею умолчать, что г. Ганнибал, несмотря на многих свидетелей,
весьма часто употребляет выражения напохвальныя».
Когда городничий объявил
Ганнибалу о резолюции ген.-губернатора за оскорбление купцов, подполковник
пришел в неописуемую ярость: «Как смел ген.-губернатор обо мне так писать! он
мой не начальник; как смел писать, чтобы я испросил прощения и у кого же, у
купцов?!» кричал он в изступлении, а потом стал грозить городничему застрелить его
за доносы. Начальник города струсил не на шутку тем более, что у грозившаго
была небольшая пушечка, которою он забавлялся, стреляя из окна. О происшедшем
он донес по начальству, вследствие чего генерал-губернатор писал Вологодскому
губернатору: «не было ли бы полезно послать Ганнибала в другое место, где бы
можно было распорядиться с ним так, как образ его поступков требует», и затем,
извещая о поведении ссыльнаго, запрапшвает управляющаго министерством
внутренних дел: «не благоугодно ли сослать Ганнибала в Соловецкий монастырь».
Управляющий министерством вошел в сношение об этом предмете с Бенкендорфом,
который уведомил, что государь император соизволял на отправление Ганнибала в
Соловки.
Сам П. И. после всех историй
и угроз городничему стих, а потом был все время болен вплоть до отъезда; может быть и по-
356
везли его больным. Кажется, один только Воронецкий не
покидал его в болезни.
26-го апреля 1827 года
Ганнибал утром пришел в канцелярию городничаго, чтобы исполнить некоторыя формальности
для получения ассигнованных ему квартирных денег. Тут было объявлено ему о преводе
в Соловки, и сейчас же передали его жандармскому унтер-офицеру, назначенному в
провожатые. Ганнибал отнесся с неожидаемым равнодушием к такой крутой перемене в
своей судьбе. Он пожелал было проститься с некоторыми знакомыми, но это было
отклонено. Пока шли сборы, ему позволили отправиться к Воронецкому и
позавтракать там, но не дали ножа и вилки. В полдень этого же дня он выехал в сопровождении
жандарма и гарнизоннаго солдата. Предписано было везти его не через Архангельск,
а другим трактом.
Перед отъездом Ганнибал
выдал росписку Воронецкому на 50 р., вдове подполковника, вероятно хозяйке, на
70 р., оставил крепостному своему Никите Дементьеву 7 р. и просил дать ему
паспорт в Псковскую губернию. Ганнибал предлагал написать росписку городничему,
но тот не счел это удобным и удовольствовался признанием долга при свидетелях.
После отъезда все бумаги Ганнибала были запечатаны
и отосланы по начальству.
В Соловки Ганнибала привезли
через две недели, 9-го мая. Содержание ему предписано производить по общему положению
об арестованных, а содержать «по секрету, под стражею». Бедняга, видно, не
представлял, что его ожидает в Соловках. Когда его заключили в тесный «чулан»,
он пришел в бешенство, бился в безумной попытке вырваться из этого чулана, «в
котором особо один был запертым». В состоянии какого-то изступления он пробыл две
недели, а потом утих и с тех пор вел себя смирно в чулане. Недаром настоятель
монастыря по делу Ганнибала замечает: «живущие у вас делаются хорошими по неволе
за неимением средств к поведению противному сему».
Через два года положение узника
улучшилось. Жена его, с которой он еще на свободе жил врозь, узнав, быть может,
от двороваго человека, пришедшаго из Сольвычегодска, о заточении мужа, забыла
обиды и в течение всей ссылки, длившейся пять слишком лет, хлопотала с
удивительной энергией об освобождении мужа, пока не добилась своего. В 1829
году, когда ген.-губернатор Миницкий был в Петербурге, она сумела выпросить согласие
на переписку с мужем, хотя по инструкциям о соловецких ссыльных не только
переписка не дозволялась, но даже место заключения должно было оставаться в тайне. Но по ходатайству таких особ как
ген.-губер-
357
натор, а затем военный губернатор адмирал Р. Р.
Галл, архимандрит охотно делал подобное послабление. Итак, с мая 1829-го года
между супругами установилась правильная переписка, кроме того жена посылала
заключенному деньги и вещи; все это шло через посредство ген.-губернатора, а с
1830-го года через военнаго губернатора. Галл простирал свое расположение до
того, что взял посылку от жены Ганнибала из Петербурга и вез ее вместе с своими
вещами.
Благодаря настойчивым
просьбам и хлопотам Варвары Тихоновны, в октябре 1829-го года ген.-губернатор Миницкий
писал Бенкендорфу, что Соловецкий архимандрит Досифей лично ему свидетельствовал,
что подполковник Ганнибал ведет себя смиренно и в поведении своем совершенно
исправился, а потому считает возможным ходатайствовать пред ним о возвращении Ганнибала
к своему семейству. Однако Бенкендорф отвечал, что в виду сомнения, что он в
столь короткое время мог исправиться, считает нужным отложить всеподданнейшее
представление.
После этой неудачи бедная женщина,
разыскавши документы о службе мужа, подает прошение государю на параде у
Михайловскаго замка; просьбу принял дежурный генерал Голицын. Но в это время
наступила неурядица с поляками, потом холера, и прошение осталось без ответа. И
тут Варвара Тихоновна не падает духом; она избирает другой путь—просит через Р.
Р. Галла, чтобы настоятель Соловецкаго монастыря выдал мужу аттестацию для представления
по начальству; но архимандрит, несмотря на ходатайство военнаго губернатора, не
согласился на это, не считая себя в праве выдавать какия-либо бумаги о
заключенных, без запроса начальства.
Но вот, после стольких неудач,
в июле 1832 года дело приняло наконец благоприятный ход. Варвара Тихоновна,
просила Бенкендорфа предстательствовать пред государем за мужа. Бенкендорф сделал
запрос о поведении Ганнибала, на что последовала аттестация архимандрита Досифея,
что он совершенно исправился, а потому, принимая во внимание старость лет и более
чем пятилетнее заключение, считает его достойным высочайшаго прощения. Вслед за
этим, 3-го октября 1832 года, государь, «не изъявив соизволение на совершенное прощение,
дозволил Ганнибалу назначить жительство ближе (к Петербургу) 1)».
26-го октября узника освободили из Соловок с приказом отправиться в
Архангельск, чтобы там заявить о выборе местожительства. По прибытии Ганнибал
собственною рукою написал следующее заявление:
«Имея счастие
получить монаршую милость освобождением меня
1) У г. Колчина ошибочно
говорится о совершенном прощении.
358
из Соловецкаго монастыря, объявляя мне
всесовершеннейшее прощение и высочайшую волю о назначении мне жительства по воле
моей, но близ Петербурга, на что имею объяснить, что я имел Псковской губернии в
Порховском уезде 79 душ, заложенных в ломбард, но без меня были проданы за
неплатеж процентов, и я лишился всех средств к существованию моему, прося
соблаговолить мне означить место моего пребывания, есть ли правительство на
оное благоволит, в Софии 1) или городе Луге».
В конце января 1833 года последовало
высочайшее соизволение на жительство Ганнибала в Луге; 16-го февраля он выехал из
Архангельска, получив прогонныя на две лошади, причитавшияся кормовыя со дня освобождения
из монастыря по 8-ое февраля, по 50 коп. в сутки и квартирныя по 5 руб. в месяц,
И. Блинов.
1) „В Софии" написано
над зачеркнутым, в С(Ц)арском Селе; быть может Ганнибалу сказали, что нельзя надеяться
на столь близкое жительство от Петербурга.