Кокс У. Путешествие Уилльяма Кокса. 1778 г. [Отрывки и изложение] / Пер., предисл. и примеч. Н.А. Белозерской // Русская старина, 1877. – Т, 18. - № 2. – С. 309-324.

 

 

РОССИЯ СТО ЛЕТ ТОМУ НАЗАД

1778 г.

Путешествие Уилльяма Кокса ¹).

 

Уилльям Кокс, известный английский историк второй половины прошлаго и начала нынешняго столетия, родился в Лондоне, в 1748 году. Он воспитывался сначала в Этоне, затем в Кембридже и поступил в духовное звание в 1772 году. Но ему не суждено было довольствоваться скромною участью приходскаго священника. Вскоре после своего назначения, он оставил Денгэмский приход и поступил к герцогу Мальборо в качестве воспитателя его сына; но года через два отказался от этого места, и, воспользовавшись предложением лорда Герберта, отправился с ним на континент. Это было первое путешествие Кокса, за которым следовал ряд других путешествий, более или менее продолжительных. Так, он дважды посетил северныя страны и Poccию (в 1778 и 1785 — 86 г.). Близкое знакомство с Европой послужило не малым пособием Коксу в его географических и историко-статистических трудах. К тому-же, занимая несколько должностей бывших не более как синекурами, он имел полную возможность отдаться всецело ученым изысканиям. Он продолжал их и после 1818 года, не смотря на постигшую его слепоту; обладая редкою памятью, он поправлял без помощи книг ошибки своих секретарей. Сочинения Кокса были встречены с большим сочувствием в западной Европе, как видно из самаго числа английских из

¹) «Travels into Poland, Russia, Sweden and Denmark», by William Coxe. London, ed. 1784 г., с картами и гравюрами: портреты Екатерины II, Пугачева и проч.

 

 

310

даний и переводов на иностранные языки. Успех этот объясняется тем, что Кокс в своих трудах умел совместить редко соединимыя качества: легкое и талантливое изложение рядом с многосторонними учеными сведениями и добросовестным пользованием источниками. Благодаря этому, Кокс занимает видное место среди новейших английских историков; он обогатил историческую науку массой новых сведений; его труды до сих пор не утратили свое авторитетное значение. Кокс постоянно сожалел, что недостаточно посвящает перо свое богословию, но тем не менее всю жизнь продолжал заниматься историей и написал только несколько проповедей и статей религиознаго содержания. Смерть застала его за мемуарами о Пельгаме, которые должны были служить продолжением мемуаров Вальполя.

Кокс написал следующия сочинения:

1. Очерки природы, общественнаго и политическая положения Швейцарии ряд писем к Уилл. Мельмот  (Stetches of the  natural, civil and political state   of Switzerland, in  a series   of lettres   to Will. Melmoth). Лонд.   1779; изд. II, 1780. 8; франц.   Лонд.  1779;  Пар. 1780. 8; немец. с порт. авт. Цюрих 1781. 8. Книга эта, крайне разнообразная по своему содержанию, отличается точностию и картинностью описаний. Она вышла вторым изданием под заглавием: Путешествие по Швейцарии и кантону Граубинден (Travels in Switzerland and in the country  of  Grisons). Лонд. 1790, 1794, 1796; т. II, б. 4 с гр. и карт.; также 1790 и 1801,  III, 8 с гр. Базель  1802 III.  8. Четвертое издание этой книги, появившееся вскоре после швейцарской революции, заключает верную картину этого события. Франц. пер. 1782, 1789, 1790; немец. 1781, 1792. II. Историческая экскурсия в графство Монмоут. (Historical tour in Momnouth shire). Лонд. 1801, т. II, 4 с гр.—труд описательный, отчасти редактированный по путевому журналу, автора 1798г. III. История австрийскаго  дома  от основания  монархии при Рудольфе  Габсбургском  до смерти Леопольда  II.  (The  history  of the house of Austria, from the foundation of the monarchy under Rodolph of Habsburgh to the death of Leopold II). Лонд. 1807, III, 4; фран. перев. 1809; нем. 1810—1817, т. 4. 8. Настоящая книга—одна из самых замечательных по истории Австрийской империи. Помимо ошибок, неизбежных у иностранца, это как бы первый опыт истории, где обращено внимание не только на биографию царствующей династии, но и на социальное положение подданных. Автор, трижды посетивший Вену, воспользовался в своем труде важными источниками, относящимися к царствованию Карла VI, Марии Терезии, Иосифа II и Леопольда II, а равно и письменными известиями и донесениями английских министров (послов) в Вене, 1714 — 1792 гг. Затем, Кокс хотел было заняться историей испанской

 

 

311

линии австрийскаго дома, и уже начал подготовлять материалы, но, увлеченный текущими событиями на Пиренейском полуострове, написал вместо этого: IV. Мемуары испанских королей из дома Бурбонов от Филиппа V до смерти Карла III, 1700—1788. на основании подлинных и неизданных документов. (Memoirs of the kings of Spain of the house of Bourbon, from Philipp V to the death of Charles III, 1700—1788. drawn from original and unpublished documents). Лонд. 1813, III. 4; II неизм. изд. 1815. V. 8. Это сочинение обнимает собою любопытную эпоху 88-ми лет; только здесь автор преимущественно занимается двором и сношениями испанскаго кабинета с Англией. Спокойный тон, ясное и занимательное изложение, отсутствие напыщенности—не мало способствовали вполне заслуженной популярности этой книги. Она была переведена на французский язык и издана в 1827 году, вместе с добавочным томом, относящимся к царствованию Карла III. V. Мемуары о жизни и правлении сэра Роберта Вальполя гр. Оксфордскаго, с приложением подлинной переписки и бумаг. (Memoirs of the life and administration of sir Robert Walpole, Earl of Oxford, with original correspondence and authentic papers). Лонд. 1798, т. III, 4. вт. изд. добавл. 1816 т. IV. 8.—VI. Мемуары Горация Вальполя (Memoirs of Horatio, Lord Walpole). 1802, 4 с 20 гр. также 1808, т. II, 8. VII.—Мемуары Дж. герцога Мальборо (Memoirs of John, Duke of Marlborough) появилось в нескольких изд. 1817 —1819, III, 4, с гр. ним. пер. 1823.—VIII. Частная корреспонденция герцога Шевсбери с пояснениями историческими и биографическими. 1821 г. Кроме того, автор написал несколько мелких сочинений, помещенных в повременных изданиях и вышедших отдельными брошюрами.

Кокс умер на 81-м году своей жизни. В Британском музее хранится масса неизданных бумаг Кокса, составляющих как бы особый отдел.

Кокс написал три сочинения о России, но мы не решались говорить о них, не познакомив русских читателей с личностью почтеннаго историка и его произведениями, заслужившими ему известность в Европе. Произведения эти служат для нас ручательством в добросовестном отношении к делу человека, знакомаго с научными приемами и чуждаго верхоглядства, которым отличается большинство иностранных путешественников по Poccии.

Книги Кокса: I. Отчет о русских открытиях между Азией и Америкой, с некоторыми сведениями о покорении Сибири и историей сношений между Россией и Китаем ¹), составлена

¹) Will. Coxe Account of the Russian discoveries between Asia and America. To which are added the conquest of Siberia and the history of the trans.

 

 

312

по имевшимся тогда источникам: истории Миллера и Фишера, различным путешествиям, журналам Криницына, Левашева, реляциям об экспедициях и т. п. Это не более как сборник отрывочных известий об открытиях русских в Азии с 1745 года, с кратким описанием опасностей, которым они подвергались, и некоторыми сведениями о географическом положении новооткрытых земель, их населении, туземных нравах и обычаях, местных продуктах, торговле и т. п. Затем автор сообщает несколько данных о покорении Сибири, о столкновениях русских с китайцами и торговле Москвы с Китаем. К книге приложен перечень новооткрытых островов с указателем главнейших существовавших в то время карт. Французский перевод издан в 1781 году в несколько измененном виде, с примечаниями и предисловием переводчика. В 1783 г. книга появилась на немецком языке; она представляет собою буквальный перевод не только французскаго текста, но и предисловия французскаго переводчика. Сравнительный обзор русских открытий с открытиями Кука и Клерка ¹) служит дополнением и как бы продолжением "Отчета о русских открытиях между Азией и Америкой". Сочинение это издано в виде брошюры; автор делает некоторыя поправки к своему предъидущему сочинению относительно географическаго положения новооткрытых стран и сообщает сведения о последующих открытиях.

II. Отчет о тюрьмах и госпиталях в России, Швеции и Дании ²) при незначительном объеме заключает много любопытных сведений, так как автор, благодаря покровительству императрицы Екатерины II, близко познакомился с тюрьмами и госпиталями в Москве, Твери, Вышнем-Волочке, Новгороде, Петербурге и Кронштадте. Мы не станем разбирать это сочинение в отдельности, так как оно представляет собою как бы распространение главы „о русских уголовных законах" важнейшаго третьяго сочинения Кокса о России: Путешествие в Польшу, Poccию, Швецию и Данию, с которым познакомим читателя в настоящей статье.

actions and commerce between Russia and China. London. 1780, ib. 1780 дополн., 1787, 1803, 1804.

¹) A comparative view of the Russian discoveries with those made by Captain Cook and Clerke. London. 1787.

²) Account of the prisons and hospitals in Russia, Sweden and Denmark. London. 1781. Итальянский перевод этой книги появился в Венеции, в 1814 году.

 

 

313

В этом третьем сочинении, автор, помимо чисто внешняго описания местности, исторических памятников, зданий и т. п., представляет добросовестный свод иностранных сочинений о Poccии относительно ея литературы, состояния образованности, религии, правления, законов, состояния финансов, флота, военных сил, внешней и внутренней торговли. Сверх того, он вкратце знакомит своих соотечественников с историей старой Руси и подробно распространяется об Екатерине I, Петре I, Алексее Петровиче, Иване Антоновиче, Пугачеве и др. Но все это, разумеется, имело бы мало значения для русских читателей по своей общеизвестности, если бы автор рядом с этим не сообщал и своих личных наблюдений, не касался внутренней и бытовой стороны, не подмечал особенностей русской жизни и нравов.

Мы приведем из „Путешествия" Кокса только то, что нам казалось наиболее любопытным, избегая, по возможности, лишних и утомительных подробностей.

 

I.

Въезд в Россию. — Ночлег  в деревне. — Смоленск. — Дорога. — Приезд в Москву.—Способ езды в Москве.—Oписание Москвы.— Рынок домов.— Русское гостеприимство.—Кулачный бой.—Историк Миллер  и разговор его с Екатериной II. — Архив. — Воспитательный дом. — Троицкая лавра.

 

20-го августа 1778 года, Кокс со своими спутниками — лордом Гербертом, капитаном Флойдом и несколькими слугами — переехал на почтовых русско-польскую границу. Первое столкновение с русским населением было не в пользу безкорыстия последняго, хотя,—замечает автор,— „мы уже знали по наслышке, что русские не даются в обман иностранцам". На этот раз pyccкиe сами обманывали иностранцев на каждом шагу. Везде за почтовых лошадей англичане платили дороже, чем следовало, а на одной станции почтовый смотритель спросил с них тройную цену, под предлогом, что они не имеют подорожной. В деревнях крестьяне относились к ним крайне недоверчиво и за каждую безделицу требовали плату вперед. Ночью один из слуг должен был постоянно оставаться в экипаже, в предупреждение воровства; однако, несмотря на все предосторожности, утром почти всегда оказывалась какая нибудь пропажа.

Такие далеко  не идиллические обращики нравов особенно удивляли иностранцев,   при грубой  наружности русских  крестьян  и

 

 

314

первобытной обстановке их жизни. Pyccкиe крестьяне, в своих высоких шапках, длиннополых кафтанах, с ногами в онучах, обвитых мочалками, и в лаптях,—производили на них дикое впечатление. He менее своеобразными казались им и самыя избы, которыя, судя по описанию Кокса, представляли полнейшее сходство с нынешними, и с такими же низкими дверями, что приходилось входить нагибаясь. Избы были большею частию одноэтажныя: в двух-этажных низ служил кладовой; в редком доме было два покоя. Путешественникам приходилось спать на полу, где спокойно расхаживали цыплята. Однажды ночью, автор, возмущенный вторжением свиней, с негодованием вскочил на ноги и был поражен обычной для нас, но необычной для иностранца картиной, казавшейся еще своеобразнее при тусклом свете лучины. „В одном углу товарищи Кокса спали на соломе, а неподалеку от них, на другом ворохе соломы, помещались слуги; трое длиннобородых мужиков, в своих мешковатых одеждах, растянулись на голом полу; у дверей одетая женщины дремали на лавке; одна крестьянка расположилась на печи с четырьмя почти совершенно голыми детьми".

Смоленск, первый значительный город, виденный иностранцами, поразил их старой архитектурой стен с выступами и круглыми и четырехъугольными башнями, расширенными кверху; шпицы церквей высоко выглядывали из-за массы дерев, скрывавших за собою здания, огороды и луга. Весь Смоленск состоял из одноэтажных деревянных домиков; только кое-где возвышались каменные дома, называемые здесь палаццами. Через город тянулась широкая мощенная улица; остальныя были выложены досками. В городе не оказалось ни одной гостинницы, потому что иностранцы редко заезжали сюда, а русские, забирая с собой целый запас всякой провизии, путешествовали и по ночам, или же останавливались в частных домах у кого либо из знакомых. Постоялый двор, к которому подвезли иностранцев, мало чем отличался от большинства нынешних постоялых дворов в отдаленных местностях России: деревянное полуразвалившееся здание с ободранными обоями, две-три скамьи и столько же переломанных стульев, жалкий стол, окна, заколоченныя досками, за исключением единственнаго, никогда неотворявшагося окна, котораго стекла были покрыты таким толстым слоем пыли, что, по шутливому замечанию автора, „воздух и свет, вероятно, обложены очень большими налогами в России", потому что pyccкиe почти не пользуются ни тем, ни другим.

Другие города, виденные путешественниками по дороге, как Дорогобуж, Вязьма и т. д.. представляли в малом виде большее или

 

 

315

меньшее сходство с Смоленском; это была таже смесь деревянных зданий и церквей в перемежку с огородами и лугами. Немногие каменные дома, воздвигнутые по приказу императрицы, странно выделялись среди множества лачуг. Часть улиц была выложена бревнами, другая—досками.

Благодаря осени, путешественникам запрягали в экипаж от восьми до десяти лошадей, и при этом неимоверно долго задерживали на станциях. Крайне дурная проселочная дорога сильно утомляла их; надоедал им с непривычки и самый способ езды: нередко ямщики неслись вскачь по страшнейшим рытвинам и ухабам и едва плелись по ровной и гладкой дороге. Получили англичане некоторое понятие и о русских паромах: при переезде через одну реку экипаж их чуть не погрузился вместе с лошадьми в воду. В другом месте, ночью, они чуть не слетели с моста без перил, так что решили вперед ездить по русским дорогам не иначе, как днем.

За несколько верст от Москвы, путешественники выбрались наконец на широкую почтовую дорогу и отдохнули душою и телом. По обеим сторонам тянулся лес. Разнообразные оттенки зелени, богато окрашенной осенью, представляли собою великолепное зрелище при солнечном освещении. Местами встречались пожелтевшие поля и луга. Вскоре поднялись они на возвышенность, откуда открывался вид на всю Москву. Город разстилался на громадном пространстве; безчисленныя башни, позолоченные шпицы и купола церквей, белыя, красныя и зеленыя здания—резко выступали из-за массы деревянных темных хижин. За городом тянулся лес, а за ним безконечные луга и поля.

При въезде в Москву, у путешественников осмотрели паспорты и пропустили в город. Они ехали довольно долго слободами, по досчатой мостовой пока достигли Белаго-города¹), где остановились в

¹) Кокс описывает следующим образом тогдашнее деление Москвы: Кремль занимает собою центральную и наиболее высокую часть города, имеет вид треугольника, омываемаго с юга Москвой-рекой, с запада и cевера—Неглинной. Кремль окружен полукаменной, полукирпичной стеной, воздвигнутой миланским архитектором Петром Солариусом, в 1491 году, как видно из надписи над одними воротами. Кремль не обезображен деревянными зданиями, подобно другим частям Москвы: здесь находится старый государев двор, несколько церквей, два монастыря, патpиapший двор, оружейная палата (уже развалившаяся) и дом, некогда принадлежавший Борису Годунову.

Китай-город  окаймлен с одной стороны   Кремлем,  с другой — кирпичной, довольно низкой стеной.  Китай-город  гораздо значительнее Кремля.

 

 

316

гостиннице, которая содержалась французом. Им отвели просторныя и хорошо меблированныя комнаты; но в гостиннице не оказалось постелей и простынь, потому что русские обыкновенно возили постели с собою.

На следующее утро Кокс и его спутники приказали нанять себе экипаж для осмотра Москвы. Слуга вернулся с колымагой, запряженной четверней разношерстых лошадей, на вынос и с форейтором. Сзади экипажа красовался огромный мешок с сеном. Последнее обстоятельство несколько удивило англичан; но им объяснили, что в Москве все ездят таким образом, потому что в обычае кормить лошадей, пока господа в гостях. Действительно, в последствии, автор видал не раз на дворе дома, где ему приходилось обедать, множество распряженных лошадей за сеном, брошенным на землю, и тут же обедавших кучеров и извощиков.

Англичане прежде всего отправились к своему банкиру, жившему в слободе, за несколько верст от гостинницы, где они остановились. Ямщик вез их все время крупною рысью, а иногда и вскачь, не разбирая едет ли он по хорошей или дурной дороге, каменной или деревянной мостовой. Но пути им безпрестанно попадались запряженные четверней экипажи разных господ, разъезжающих по Москве. На улицах стояло и ехало множество извощичьих повозок: это был род линейки, на четырех колесах, с одним, двумя, или тремя отдельными сидениями в виде кресел, поставленных боком.

Древняя русская столица видимо произвела сильное впечатление на автора. „Я был удивлен,—пишет он,—странным видом Смо-

заключает университет, типографию и все торговые ряды. Здания большею частию оштукатурены или выбелены и здесь находится единственная улица во всей Москве, где дома тесно примыкают друг к другу без всяких промежутков.

Белый-город охватывает собою две первыя части, примыкая с одной стороны к Кремлю, с другой стороны—к Китай-городу. Белый-город, вероятно, получил свое название от окружавшей его некогда белой стены, которой остатки видны и до сих пор.

Земляной-город тянется за тремя вышеупомянутыми частями; получил свое название от окружающаго его землянаго вала. Как Земляной-город, так и Белый-город представляют собою странную смесь церквей, монастырей, дворцов, каменных и деревянных зданий и жалких хижин, ничем не отличающихся от крестьянских изб.

Слобода или слободы окружают собою все вышеупомянутая части. За слободами тянется низкий вал и ров. В этой части города, помимо всякаго рода зданий, находятся поля, много лугов и несколько небольших озер дающих начало pеки Неглинной.

 

 

317

ленска, но несравненно более меня поразила неизмеримость и разнообразие Москвы. Это нечто настолько неправильное, своеобразное, необычайное, здесь все так полно контрастов, что мне никогда не случалось видеть ничего подобнаго. Улицы большею частью необыкновенно длинныя и широкия: некоторыя из них вымощены камнем; другия—особенно в слободах—выложены бревнами или досками, на подобие деревяннаго пола. Жалкия лачуги кучатся около дворцов, одноэтажныя избы построены рядом с богатыми и величественными домами. Многия каменныя здания с деревянными крышами; иные деревянные дома выкрашены; у других железныя двери и крыши. Безчисленныя церкви в каждой из своих частей представляют особый стиль архитектуры; некоторые куполы крыты медью, иные жестью, золоченною или окрашенною в зеленый цвет. Некоторые кварталы этого огромнаго города кажутся совершенными пустырями; иные—густо населены: одни походят на бедныя деревушки, другие имеют вид богатой столицы.

„Вообще Москва производит впечатление азиятскаго города, мало по малу принимающего европейский вид. В настоящем своем составе она представляет собою пеструю смесь самых несогласимых родов архитектуры".

Не менее своеобразным показался автору и самый способ, каким производилась розничная торговля в Москве, вся сосредоточенная тогда в Китай-городе. „Здесь,—говорит он,—по русскому обычаю, общему со многими азиятскими городами, все лавки скучены в одно место и образуют собою нечто похожее на постоянную ярмарку, состоящую из множества рядов низких кирпичных зданий с промежуточными ходами. Лавки занимают большое пространство, но купцы не живут в них и обыкновенно возвращаются вечером домой... Лавки однородных товаров примыкают друг к другу: мехa и кожи—главный предмет торга в Москве,—а равно и овощныя лавки, занимают несколько улиц".

Затем автор описывает рынок домов, составлявший одну из главных особенностей тогдашней Москвы. „Рынок этот,—говорит автор,—находится на большой площади в одной из свобод ¹) и представляет собою целую массу готовых деревянных домов самаго разнообразнаго вида, тесно примыкавших друг к другу. Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь ком-

¹) В ХVI и XVII вв. подобный рынок находился в Земляном-городе, за Яузой, см. Костомарова: «Очерк домашней жизни и нравов великорусскаго народа в XVI и XVII столетиях", стр. 25.

 

 

318

нат, присматривается к лесу и платит деньги. Иногда сам покупатель берет на себя перевозку; в других случаях купец перевозит дом и ставит на назначенном месте. Со стороны,—добавляет автор,—покажется невероятными, каким образом можно купить дом, перевезти и поставить его в одну неделю; но не следует забывать, что здесь дома продаются совершенно готовыми срубами, так что ничего не стоит перевезти их и собрать вновь". Масса деревянных зданий естественно способствовала частым пожарам. Автор особенно обратил внимание на одну из мер, принимаемых в Москве против пожаров, и находит ее вполне целесообразною. Мера эта заключалась в том, что в конце каждой улицы стояла высокая рогатка, которою загораживалась улица, в случае пожара или большаго стечения народа, так что всякое сообщение немедленно прекращалось.

Москва в то время была самым многолюдным русским городом; в ней проживали, между прочим, и русские вельможи, ие принадлежавшие ко двору, содержали свои многочисленныя дворни и окружали себя „грубым, дорого-стоющим великолепием в старом стиле феодальнаго величия". Здесь не затмевала их, как в Петербурге, пышность двора, здесь щеголяли они вволю друг перед другом пресловутым русским гостеприимством.

„Ничто,—говорит автор,—не может сравниться с гостеприимством русских. Ни разу не случалось нам делать утренние визиты, не получив при этом приглашения на обед.....Вначале мы считали это простою любезностью и ждали вторичнаго приглашения; но вскоре мы убедились, что это лишнее и мы обрадуем хозяев, если явимся к ним без всякой церемонии".... Многие из московских вельмож держали открытый стол, к которому был доступ всем и каждому. Таким гостеприимством особенно отличался в то время граф Орлов-Чесменский, к которому англичане имели рекомендательное письмо из Варшавы от Станислава Понятовскаго. Граф принял их очень любезно и, по заведенному обычаю, в тот же день пригласил к себе на обед, просил оставить всякия формальности, говоря, что он человек простой и глубоко уважает английскую нацию. Стол у графа Орлова был обильный и роскошный; подавались самыя разнообразныя вина, вывезенныя хозяином из Архипелага. За обедом играла музыка. Иностранцы заметили при этом одну особенность, составлявшую неизменную принадлежность русских парадных обедов, а именно целую массу дворовых и приживалок, толпившихся вместе с слугами, но ничего не делавших. Стоя за

 

 

319

стулом графа, они казались безконечно довольными, если тот удостоивал их улыбкой или движением головы.

Гр. Орлов был настолько внимателен к англичанам, что сам вызвался показать им свой конский завод, находившийся в окрестностях Москвы. Он повез их в собственном экипаже, запряженном шестью лошадьми цугом, и в сопровождении шести человек верхами. На заводе оказались лошади, привезенныя со всех концов света: арабския, турецкия, татарския, персидския, английския. Арабския лошади были приобретены графом во время его экспедиции в Архипелаг; некоторыя из них подарены Али-беем, другия куплены или взяты у турок ¹). На возвратном пути граф свез своих гостей в Царицыно, которое произвело на них самое приятное впечатление.

Вскоре после того гр. Орлов доставил англичанам другаго рода удовольствие: он показал им кулачный бой, бывший в то время в большом ходу у русскаго простонародья. Бой на этот раз происходил между крепостными крестьянами гр. Орлова.

„Мы отправились,—говорит автор,—в манеж, где уже застали толпу из трехсот крестьян. Они разделились при нас на две партии, из них каждая выбрала себе распорядителя, который вызывал бойцов и ставил их друг против друга. В бою участвовало всегда не более одной пары. На руках бойцов были рукавицы из такой жесткой кожи, что они с трудом сжимали кулак: многие били прямо ладонью. Бойцы выдвигали вперед левую сторону тела, и размахивая правою рукою, которую держали несколько наотлет, левой отбивались от противника. Они никогда не наносили ударов прямо, а большею частью кругообразно и били только в лицо и голову.... Если которому нибудь бойцу удавалось повалить

¹) По поводу этого посещения, автор приводит следуюший обращик восточной щедрости гр. Орлова:

При осмотре завода, спутник автора, лорд Герберт, особенно восхищался одним арабским конем и несколько раз принимался его расхваливать. Прошло после того нисколько месяцев; англичане уехали в Петербург, и тут, совершенно неожиданно, лорд Герберт получил упомянутаго коня в подарок от гр. Орлова, при следующей записке: «Милостивый государь. Я заметил, что мой конь понравился вам, а потому прошу принять его. Я получил его в подарок от Али-бея. Это чистокровный арабский конь кохлинской породы; он был доставлен мне на русских кораблях из Аравии, в последнюю войну, когда я находился в Архипелаге. С истинным уважением остаюсь ваш покорный слуга граф Алексей Орлов-Чесменский».

 

 

320

своего противника на землю, то его немедленно провозглашали победителем; затем вступала другая пара. Мы видели до двадцати подобных свалок. Некоторые из бойцов отличались большой силой; но они не могли сделать особеннаго вреда, благодаря самому способу драки; здесь не бывает тех переломов и ушибов, какими часто сопровождаются кулачные бои в Англии. Обе партии принимали живое участие в успехе своих бойцов и несколько раз порывались вступиться за них; но гр. Орлов, при малейшем поползновении к спору или драке, останавливал их ласковым словом или жестом. Гр. Орлов хотел было удалиться и этим положить конец зрелищу; но участники боя стали униженно просить его еще некоторое время удостоить их своим присутствием. Получив coгласие, они поклонились графу до земли и казались такими довольными, как будто им оказана была величайшая милость".

Не менее ласково обошелся с англичанами другой московский магнат, князь Волконский, хотя его внимание к ним выразилось более утонченным образом. Так он поручил своему адъютанту показывать им достопримечательности Москвы; затем, узнав о желании автора познакомиться с Миллером, нарочно пригласил для этого почтеннаго историка к себе на обед.

Миллер, по словам автора, был хорошо знаком с новыми и древними языками и на некоторых из них объяснялся совершенно свободно. Обладая изумительною памятью, он помнил в точности малейшия подробности в русских летописях. После обеда автор отправился к Миллеру на дом и провел с ним несколько часов в его библиотеке, состоявшей главным образом из книг по русской истории. Тут находились почти все сколько нибудь замечателъныя сочинения, какия только были писаны о России на новейших европейских языках. Кроме того, Миллер показывал автору драгоценное собрание государственных бумаг и рукописей, относящихся к Петру I, Екатерине I, Меншикову, Остерману и др. Собеседники главным образом толковали о русской истории. Миллер откровенно высказывал некоторые из своих взглядов и заявил о своем полнейшем убеждении, что на московском престоле царствовал настоящий Димитрий. „Но я не могу, — сказал он,—высказать печатно мое настоящее мнение в России, так как тут замешана религия. Если вы прочтете внимательно мою статью, то, вероятно, заметите, что приведенные мною доводы в пользу обмана слабы и неубедительны". Затем он добавил улыбаясь: „когда вы будете писать об этом, то опровергайте меня смело, но не

 

 

321

упоминайте о моей исповеди, пока я жив" ¹). Миллер передал при этом автору разговор свой с императрицей о Лжедимитрие, когда она была в Москве.

— „Я слышала, — сказала она,—вы сомневаетесь в том, что Гришка был обманщик; скажите мне смело ваше мнение".

Миллер почтительно уклонился от вопроса, но, уступив настоятельному требованию императрицы, ответил:

—   „Вашему величеству  хорошо  известно,   что  тело   истиннаго Димитрия покоится   в Михайловском  соборе;   ему  поклоняются  и мощи творят чудеса.   Что станется  с мощами,  если будет доказано, что Гришка настоящий Димитрий?"

—   „Вы правы,—-ответила императрица, улыбаясь, — но  я желаю знать каково было бы ваше мнение,  если бы вовсе   не существовало мощей".

Однако Миллер благоразумно уклонился от прямаго ответа; императрица более не допрашивала его.

Почтенный историк сам вызвался сопровождать англичан в московский государственный архив, помещавшийся тогда в Китай-городе, в большом каменном здании с железными полами. Незадолго перед тем, все бумаги стояли  в ящиках, сваленныя без разбора, вместе с другим хламом; но в описываемое время все документы, относящееся собственно к России, а равно и к сношениям ея с иностранными государствами, уже были приведены в надлежащий порядок Миллером, по желанию императрицы, так что автор мог составить себе довольно точное представление об историческом материале архива.

Из архива автор и его спутники отравились в Московский университет, где были приняты с большим почетом ректором университета и профессорами. При осмотре типографии, путешественникам поднесли при них же отпечатанные листки на английском и русском языках, следующаго содержания:

«Cиe тиснение печати Российской поднесено Высокопочтеннейшему Лорду Герберту в его путешествовании чрез Россию с капитаном Флойдом и Господином Коксом во время, когда они удостоили своим благосклонным посещением Императорский Московский университет, Сентября 1 дня 1778 года.

На прощанье ректор университета подарил автору татарскую грамматику, каталог греческих рукописей, находящихся в книгохранилище св. синода, и годовое росписание лекций, читаемых при

¹) Автор сдержал слово: он напечатал свой разговор с Миллером только в 1802 году, в примечаниях II тома, пятаго издания, настоящаго сочинения, см. стр. 19.

 

 

322

Московском университете, под заглавием „Catalogue praelectionum publicarum in Unversitate Caesavea Mosquensi habendarum".

К сожалению, автор не приводит целиком этой программы, а делает из нея извлечение и притом крайне неудачное и сбивчивое. Так, некоторые преподаватели вовсе не упомянуты; другие указаны как бы случайно и не вполне точно: Десницкий, преподаватель римскаго и российскаго права и английскаго языка, назван Десятским; слушатель Тимковский—Синковским и включен в число профессоров; предметы преподавания и принятия руководства не разделены по факультетам, и представляют собою пеструю смесь, оглавлений и т. п. В виду неудовлетворительности этого извлечения, мы не считаем нужным знакомить с ним читателей, тем более, что желающие могут составить себе довольно точное понятие о том, как шло преподавание в Московском университете в 1778 году, из книги С. Шевырева: „История Императорскаго Московскаго университета", изд. 1855 года (стр. 224 — 238).

Из общественных учреждений в Москве, автор особенно хвалит воспитательный дом, с которым ознакомился довольно подробно, благодаря обязательности директора. Воспитательный дом вмещал в то время около 3,000 питомцев. Автора приятно поразило просторное помещение и хорошия гигиеническия условия, в которыя были поставлены дети; не ускользнуло от его внимания и то обстоятельство, что младенцы спали не в люльках, а на железных кроватях, так как строго запрещалось качать детей; также не велено было и пеленать их, в противность общепринятому русскому обычаю.

„Питомцы, — говорит автор,—делятся на отдельные классы по возрасту. Первые два года они остаются в детском отделении, а там допускаются к урокам в приготовительный класс; мальчики и девочки учатся вместе до семилетняго возраста; затем их разделяют. Все они учатся чтению, письму и счетоводству. Мальчиков обучают плести сети или же заставляют чесать пеньку, лен и шерсть; кроме того, их занимают разными ремеслами. Девочек учат вязанью, плетенью кружев, всякаго рода шитью; оне прядут, готовят кушанье, пекут хлеб и справляют разнаго рода домашния работы.

В первый класс питомцы поступают четырнадцати лет. Здесь им предоставляется выбрать ceбе известное мастерство. Для этой цели при воспитательном доме устроены разнаго рода мастерския, где изготовляются шелковые чулки, ленты, кружева, перчатки, пуговицы и т. п. Каждому мастерству отведено особое помещение.

 

 

323

Некоторых мальчиков и девочек учатъ французскому и немецкому языку, иных мальчиков латинскому, других — музыке, рисованию и пению.

По наступлении двадцатилетняго возраста, питомцам дают известную сумму денег, и устраивают таким образом, чтобы они могли заниматься своим ремеслом в той местности, в которой им заблагоразсудится—весьма важное преимущество в России (добавляет автор), где крестьяне закрепощены и не могут отлучаться из своей деревни без дозволения господина".

Автор несколько раз посещал воспитательный дом, заставал питомцев за обедом, во время рекреации и за работой — и всякий раз выносил то же отрадное впечатление: дети имели веселый и здоровый вид; их отношения к директору были самыя непринужденныя и дружественныя.

Удалось однажды автору побывать и в театре, устроенном при воспитательном доме, где все декорации, сцена, кулисы были сделаны и разрисованы питомцами. Автор присутствовал на представлении двух переводных французских пьес: „Честный преступник" и „Деревенский колдун" (оперетка). „Не понимая русскаго языка,—говорит он,—я не мог судить о чистоте дикции; но мне очень понравилась игра. Между певцами было несколько хороших голосов. Оркестр был также недурен и состоял из одних воспитанников, кроме первой скрипки, которой партию исполнил их учитель музыки. Представление на этот раз не сопровождалось балетом, о чем я очень жалел, потому что, судя по наслышке, они танцуют балет с большим изяществом и грацией".

Англичанам не хотелось уезжать из Москвы, не повидавши Троицкой лавры; особенно соблазняла их близость разстояния. Но поездка эта оказалась далеко не легкою. Несмотря на подорожную, подписанную московским губернатором, их заставили прождать почтовых лошадей девять часов сряду, в самой Москве. Этим дело не ограничилось: ямщик довез до ближайшей деревни и наотрез отказался ехать дальше; пришлось брать новых лошадей, спорить, прибегать к угрозам или обещаниям. Так повторялось в каждой из попадавшихся по дороге деревень, которыя, по выражению автора, „к несчастию, были довольно часты в данной местности". На полдороге путешественников догнал курьер кн. Волконскаго и избавил их от дальнейших хлопот по найму лошадей. „Его способ убеждения оказался красноречивее самых патетических увещаний": как только начинались обычныя препиратель-

 

 

324

ства и брань между крестьянами, он разгонял их палочными ударами. „Они,—замечает по этому поводу автор,—видимо привыкли к таким образцам риторики, потому что переносили их терпеливо и крайне добродушно. Ямщик, после этого, садясь на козлы, принимался по обычаю петь и посвистывать, как ни в чем не бывало".

Англичане осмотрели все достопримечательности Троицкой лавры; но им не удалось видеть монастырской библиотеки, вследствие отсутствия архимандрита. По справкам Кокса, в монастыре было тогда 100 монахов и около 200 воспитанников в находившейся тут семинарии.

Bcкоре после того путешественники выехали из Москвы и отправились в Петербург через Тверь и Новгород.

 

(Продолжение следует).