Дмитриев-Мамонов М.А. Рассказы и замечания графа М.А. Дмитриева-Мамонова по поводу книги Кастеры // Русский архив, 1877. – Кн. 3. - № 12. – С. 389-397.

 

 

По поводу книги Кастеры.

РАЗСКАЗЫ   И   ЗАМЕЧАНИЯ   ГРАФА   М. А.   ДМИТРИЕВА-МАМОНОВА.

 

Книга Кастеры о жизни   и   царствовании   Екатерины  Второй была у нас долгое время в большой   чести.   Можно   сказать,   что   два   предшествующия нам поколения почти исключительно из нея черпали свои сведения и понятия о второй половине осмнадцатаго века. Это происходило от того, во первых, что помянутая книга (имевшая два издания, 1797 и 1800 годов, сначала^-в двух, потом   в   трех   томах)   написана   очень занимательно и украшена прекрасными гравированными портретами; а во вторых и главнейше, от невозможности Русским людям узнавать свою ближайшую старину из источников достоверных. Мы уже имели случай указывать на причину сего последняго явления (Р. Архив   1878, стр.  1641).   Сочинение Кастеры, наполненное выдумками, приобретало цену вследствие своей запретности.  Экземпляры его конечно распространились гораздо более в  Poccии, нежели во Франции, где оно было издано в свет. Оно   не только читалось, но и переводилось втихомолку: мы имели в руках два полные   перевода его, сделанные в предшествующее царствование. Печатать эти переводы теперь нет надобности: до такой степени, при  свете современнаго  историческаго изучения, обличилась несостоятельность этой книги. Но в былое время лишь не-многие умные и образованные люди имели возможность оценивать   по достоинству книгу Кастеры. К числу таких людей принадлежал сын Екатеринина любимца, граф Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов, тот самый, что так долго проживал в своем великолепном Васильевском за Калужскою заставою в Москве и окончил жизнь в умоповреждении. Читатели Русскаго Архива довольно знакомы с этим любопытным и во многих отношениях замечательным человеком (см. в Росписи Р. Архива). Он был отменно начитан, много писал  и оставил свои Записки, которыя еще не могут быть изданы в свет. Тетрадь в   юфтяной   коже, из которой извлечены  нижеслеующия   заметки его,  имеет   надпись:   «Remarques   sur le livre de Castéra. 1810»:  это именно тот год, когда И. И. Дмитриев, сделавшись  министром   юстиции, определил   молодаго графа Мамонова обер-секретарем   в   Московский   Сенат. Он был тогда всего 22-х лет от рождения, и такое определение,  сделанное   таким   лицом как И.И. Дмитриев, свидетельствует о необыкновенных способностях графа Мамонова. Прибавим, что исключительное положение его отца (f 1803) при дворе Екатерины должно   было возбуждать любопытство его относительно той эпохи, а от дяди и воспитателя своего Матвея Васильевича Дмитриева-Мамонова, служившаго еще при дворе Елисаветы, человека очень умнаго и скончавшагося в 1810 году, он многому мог наслышаться.

 

 

390

Замечания на книгу Кастеры писаны пофранцузски собственноручно и доставлены в Русский Архив из Мурома от И. И. Гальяни. Извлекаем в переводе некоторыя из опровержений и сообщений графа Мамонова. П. Б.

 

В 1809 году купил я на вес золота небольшую книгу, очень редкую в России и озаглавленную так: Vie de Catherine II, impératrice de Russie, 2 части, в 12 долю листа, напечатано в Париже, в 1797 году с зпиграфом: Nihil compositum mirandi causa, verum audita scriptaque senioribus tradam ^l).

Сочинение это, принадлежащее некоему г-ну Кастере, одному из мириады современных нам политических памфлетистов, наполнено анахронизмами и выдумками. Для забавы (pour m'amuser) я написал на него несколько замечаний.

Автор разсказывает о тайном браке Елисаветы Петровны с Разумовским. Об этом браке сыновья наши вероятно будут знать больше, нежели мы. Елисавета имела детей от Разумовскаго и всегда оказывала ему почтение, соблюдаемое всякою женщиною относительно человека, от котораго она стала матерью. Но дедушка мой и другие знающие старики уверяли меня, что слух о браке распространился, благодаря тщеславию нынешних Разумовских. Граф Алексей дает чувствовать, будто он сам есть плод этого брака, освященнаго церковью и следовательно будто он происходит от царской крови. Говорят, что он любит показывать брачную кровать дяди своего, графа Алексея Григорьевича, сыном котораго ему хочется прослыть. На Покровке есть церковь, дымчатаго цвета, с короною на куполе, где будто бы он был венчан. Но кровать и церковь еще не доказательства. В Poccии можно назвать человек до двенадцати, владеющих нежными записочками царственных лиц прошлаго столетия; но из этого еще нельзя заключать, чтобы лица эти были венчаны с теми людьми. Ссылаются на отменное уважение, которым оба фельдмаршала Разумовские пользовались при дворе Екатерины II-й. Но уважение это оказывали их сану и несметному их богатству, а старший Разумовский заслужил оное мягким своим нравом и честным образом действий во время своего случая. Граф же Кирила, отец нынешних Разумовских, всех больше содействовал Екатерине II-й вступить на престол: происки княгини Дашковой и отвага Орловых, в то время незначительных офицеров, ничего не значили в сравнении с сильным влиянием фельдмаршала, который командовал гвардейскими полками  ²).

¹) Т. е. не стану передавать ничего, сочиняемаго с целью возбудить удивление, а лишь то, что слышано от старших и написано.

²) Т.е. одним Измайловским полком, перед казармами котораго и совершилась первая присяга Екатерине II-й. П. Б.

 

 

391

*

То, что Кастера говорит про императрицу Елисавету, вовсе не преувеличено. Она предавалась мелочному благочестию. Так напр. вступая на престол, она дала обет, по исходе каждаго часа днем и ночью, молиться образу Спасителя, находившемуся у нея в изголовьи кровати. Были особыя старухи, которых обязанность состояла в том, чтобы после каждаго боя часов будить ее. Она часто спрашивала Алексея Разумовскаго об его семействе; но он отмалчивался и повторял только с горестью, что был у него мальчик-брат, но его похитили разбойники Поляки. Некто полковник Загряжский (сын котораго впоследствии женился на Разумовской), проходя с полком по Малороссии, в городе Изюме встретил в корчме мальчика, который поразил его сходством с царицыным любимцем. Он стал его распрашивать, узнал, кто он такой, велел вымыть, одеть и отправил в Петербург. Императрица приняла его родственно, но, чтобы не подвергать его насмешкам придворных, некоторое время держала в заперти,

Граф  Кирила  имел   скромность  отказаться   от   командования войском, предложеннаго ему в 1768 году.

 

*

Князь Яков Шаховской был неподкупен, тверд и очень опытен в делах. Он тщетно боролся против любимцев. Он жил и умер в бедности, но пользуясь всеобщим уважением. Петр III-й лишил его генерал-прокурорства в угоду графам Шуваловым, которых князь Шаховской гласно и при всех сенаторах обвинял в том, что они злоупотребляли доверием Императрицы и, пользуясь ея слабостью, вели себя как паши-грабители, а не как министры народа Европейскаго и христианскаго. Гудович, генерал-адъютант Петра III-го, старший брат фельдмаршала, которым мы так любуемся ³), был тоже одним из гонителей князя Шаховскаго. Он мстил ему за своего отца, потерпевшаго некогда позорное наказание от дяди князя Шаховскаго, сенатора, управлявшаго Малоросиею, где отец Гудовича, служа незначительным чиновником в одном городе, грабил и своевольничал, как все они. Екатерина в 1762 году пожаловала князю Шаховскому, уже находившемуся не у дел, Андреевскую ленту в знак уважения к его прошедшим заслугам и нравственному его характеру. Он имел благородство сказать императрице Елисавете, что примет генерал-прокурорскую должность после князя Никиты Трубецкаго лишь в таком случае, если тайная канцелярия останется в ведении его предшественника. Князь Никита Трубецкой, выходя в отставку, получил фельдмаршалъский жезл, тогда как всю жизнь обращался с жезлом палача. Он умер в одном из подмосковных увеселительных замков, ненавидимый и про-

³) Тогдашняго главнокомандующего в Москве, где писаны эти строки графом Мамоновым. П. Б.

 

 

392

клинаемый. Ему постоянно слышались вопли и крики и мерещелисъ тени невинных людей.

 

*

Граф Захар Григорьевич Чернышов, про котораго сплетням нет конца   (sur lequel les vieilles   perruques ne tarissent jamais).... Bnpoчем он  во всю   жизнь   не совершил   ничего   чрезвычайнаго. В Семилетнюю войну, будучи генерал-лейтенантом, он командовал воинским   отрядом,   который   в 1760   году, вместе   с отрядом Тотлебена,   овладел   Берлином.   Чернышов   намеревался   сжечь Берлин.   Фридрих Великий   в своей  Истории   Семилетней   войны разсказывает, что от такого намерения отвратил Русских генералов вескими своими доводами посланник Голландской республики Вереле (Verelest). «Он изобразил им жестокость их в таком странном виде, что они  устыдились». Саксония  должна сожалеть, что этот красноречивый Вереле не мог подействовать   на самого Фридриха и не помешал ему впоследствии разрушить Дрезден, в который было им брошено 70 тысяч бомб.   Таково   действие самолюбия и славы: в других порицает   он даже и намерение   совершить то, что совершил сам на глазах у всех. — Чернышов не съумел даже взять двух-миллионной контрибуции, которую он наложил на жителей   Берлина: он  ушел оттуда,   поверив ложным слухам, которые были   распущены Фридрихом, будто ему заградят дорогу. Он занял Берлин 9 Октября, а 12-го оставил его. Ласси велел разграбить Шарлотенбург и Шенгаузен, словно желая ознаменовать свое шествие   этими   местами;  но поспешность отступления не дала Чернышеву возможности принять участие в этом разграблении. Говорят, что Чернышов помешал Салтыкову и Лаудону воспользоваться плодами победы при Кунерсдорфе. Фридрих в Записках своих признается, что после этой победы   гибель Прусаков была неизбежна,   если бы наши   их преследовали.  В тоже время  Фридрих замечает, что это кровавое сражение, в котором Pyccкиe лишились 24,000, а Прусаки 10,000 человек и 84 пушек,   не привело ни   к чему.  Прусаки   захватили Чернышова в плен, не помню именно где, и обращались с ним весьма немилостиво.   Он   содержался в казематах, и ему давали только сухари да воду.

Впоследствии Чернышов был вице-президентом и президентом Военной Коллегии, Белорусским и наконец Московским генерал-губернатором. Вот анекдоты, которые я собрал о нем. Будучи вице-президентом Военной Коллегии, он почел себя в чем-то обиженным или обойденным и написал к Государыне письмо с упреками и просьбою уволить его от службы. Государыня отвечала ему, что ей желательно удержать его и приглашала не покидать службы. Но Чернышов настаивал на невозможности оставаться в службе и даже позволил себе горячиться. Тогда просьба об отставке была принята. Но очутившись без дела, Чернышов не замедлил почувствовать сожаление о том, что оставил службу: избыток суетности часто сопровождается избытком слабости.

 

 

393

Вскоре начал он посылать к Государыне письмо за писъмом, распространяясь в сетованиях на то, что подпал ея немилости и умоляя ее забыть прошедшее и принять его опять на службу. Екатерина II-я, умевшая разглядеть насквозь таких людей, как Вольтер и Бюффон, не затруднилась как ей поступить с Чернышовым. Ему преподан жестокий урок, и вот каким образом. Дав ему вдоволь наплакаться, она велела сказать, что он займет прежнюю должность и что для этого ему надо приехать в Сенат (в то время все части управления, даже и военная, находились в прикосновении с Сенатом). Когда он явился туда, прочитаны были во всеуслышание собственныя его письма к Императрице, как те, в которых он просился в отставку, так и те, которыми умолял снова принять его на службу; и вслед за тем он выслушал указ, коим возвращалась ему прежняя должность.

 

*

Я говорил о взятии Берлина и о Семилетней войне. Скажу кстати, что вражда императрицы Елисаветы к Фридриху Великому имела горазно больше оснований, нежели обыкновенно думают. Смелыя предприятия Карла ХII-го были тогда еще в свежей памяти. Фридрих Великий наследовал от отца богатую казну и наилучшее в то время войско. Он был восторженный почитатель Карла XII (каким и остался до своей кончины), хотя сам он лично вовсе не отличался храбростью. Но если Карл XII превосходил его в сем последнем отношении, за то всякий согласится, что Фридрих в высшей степени обладал всеми качествами завоевателя. Он был властолюбив, сдержан, умерен в удовольствиях, не имел при себе ни фаворитов, ни случайных людей. Чтоб оправдать себя в захвате Силезии, он выдумал небывалый и яко бы найденный им трактат, в котором Русская императрица, императрица-королева и король Польский уговаривались отнять у него владения его. Само собою разумеется, что вся Европа была возмущена таким сочетанием махиавелизма и воинской силы. Он сам сознается в своих Записках, что война начата была потому, что он увлечен был честолюбием, выгодою и желанием прославиться. Завоеватели всегда начинают придиркою к соседям и наконец не оставляют в покое самых отдаленных стран⁴). Тот, кто вздумал отнять Силезию у императрицы-королевы, мог вздумать, что ему надо овладеть и Польшею, чтобы наказать короля Польскаго, бывшаго Саксонским курфирстом, а за тем недалеко было и до Poccии. И Карл XII первоначально захотел только заступиться за своего зятя ⁵) против Датчан, потом уже овладел Польшею и грозил раздробить Poccию. Император и вся Германия трепетали пред ним. Такие люди, как Карл XII. Фридрих, На-

⁴) Писано в 1810 году, когда нам уже грозило Наполеоново нашествие. Мнение графа Мамонова о Семилетней войне ныне вполне подтверждено в Истории Poccии С. М. Соловьева. П.Б.

⁵) Герцога Голштинскаго.

 

 

394

полеон, могут быть обузданы только союзом государей. Союз трех дам, Марии Терезии, Елисаветы и Помпадур, над которым издевался Фридрих, может быть, послужил к спасению Европы, Умудренный жизнью, усталый от войны и насыщенный славою, он затворился в Потсдаме; но кто знает, куда бы простер он свои замыслы, еслибы его не остановили во время. И так Елисавета мудро поступила, оказав помощь Марии Терезии, и в этом, может быть, ея главная заслуга перед судом истории.

 

*

Брат графа Захара, граф   Иван Чернышов   занимал множество должностей.  Он был последовательно камергером, поверенным в делах в Регенсбурге, товарищем графа Кейзерлинга на Регенсбургском   конгрессе, сенатским   прокурором, членом адмиралтейства,   генерал-лейтенантом, потом  сенатором,   потом опять членом адмиралтейства, был назначен чрезвычайным посланником в Китай, куда не ездил, потом начальником галер, которыми не командовал, потом президентом Коллегии Коммерции и Мануфактур, потом министром в Голландии, в Лондоне и вице-президентом адмиралтейства,   в каковом   звании  и скончался. Кастера уверяет,   что герцог   Шателе, Французский  посланник в Лондоне, нанес   графу Чернышеву    удар   шпагою,   заспорив с ним, кому   идти вперед. Мне это  неизвестно;  но я знаю, что однажды, в Виндзоре, когда садились ужинать, Чернышов выдернул стул из-под герцога   Шателе, так  что герцог очутился на полу,—шалость не совсем подобающая  посланническому сану. Герцог вызвал нашего графа   на поединок;   но остальные министры успели уладить дело.   Чернышов заявил,   что он  принял стул герцога за свой.

 

*

Орловы никогда не разоряли ни государства, ни частных людей, хотя нельзя сказать, чтобы они были безсребренники. Они испрашивали у Екатерины имения довольно беззастенчиво, но с каким-то достоинством и самоуважением. В находящихся у меня бумагах отца моего сохранилось прошение всех пяти братьев, за их подписями, об имениях в награду оказанных услуг. Просительнаго и льстиваго только следующая слова: «Всемилостивейшая Государыня, мать Отечества и наша». За тем следует длинный перечень земель, угодий, лесов, лугов, рыбных ловлей, бриллиантов, цветных камней, мехов и пр. с отметками рукою Государыни: «Взять, взять, взять».

 

*

Граф Бестужев начал дипломатическое свое поприще поверенным в делах Георга I-го, короля Английскаго и курфирста Саксонскаго, при дворе Петра Великаго, который был отменно доволен тем, что иностранное правительство облекло таким званием Русскаго человека и подарил Бестужеву свой портрет на голубой ленте,—украшение, сделавшееся впоследствии самым почетным в Рос-

 

 

395

сии. При Елисавете, когда Бестужева арестовали и лишили всех орденов, он не отдавал этого портрета, ссылаясь на то, что получил его от Петра Великаго в качестве иностраннаго министра; но на это, конечно, не обратили внимания.

Канцлер Бестужев держался Английских обычаев, долго сиживал за обедом и напивался каждый вечер. Враги его разсказали о том Елисавете, которая, под предлогом дел, нарочно призывала его в поздние часы вечера, так что Бестужев, чтобы явиться к Государыне, принужден бывал пускать себе кровь,—мера удивительная, ибо кровопускание в пьяном виде может кончиться смертью.

 

*

Когда Екатерина вступила на престол, у нас было всего одинадцать линейных кораблей, на половину сгнивших, да четыре фрегата. В год ея кончины в Балтийском флоте считалось 53 линейных корабля и 15 фрегатов; в Архангельске 6 линейных и 3 фрегата; в Черноморских гаванях и в остальных морях десять 74-х пушечных кораблей, 17 фрегатов, 230 шебек, 30 бомбард, 15 канонирских шлюпок, 40 бригантин и 24 корвета.

 

*

Г-н Кастера уверяет, что Фридрих и Екатерина льстили друг другу. Но разве похвалы, которыми они менялись друг с другом, были не заслужены? Екатерина, считая его великим государем, великим полководцем и великим политиком, разве ошибалась? И в свою очередь Фридрих, хотя и не любил женщин, должен был признавать Екатерину гением перваго разряда.

Европейский монарх, который назовет Наполеона великим человеком, скажет правду⁶). Но что думает император Французов о современных Европейских монархах? Ах!

 

*

О Фокшанском конгрессе г-н Кастера передает только, что он не состоялся; потому что сущность дела ему вовсе неизвестна. Румянцов желал мира, хотя бы временнаго. Думают, что в Фокшанах он добился бы того, что впоследствии было приобретено в Кайнарджи; но князь Орлов, взяв на себя полномочие, испортил все дело, и вовсе не по незнанию и не по недостатку способностей, как потом утверждали, а потому, что он узнал о намерении врагов своих низвергнуть его и еще потому, что думал сделать приятное своим братьям, которые разлакомились победами и желали продилжения войны. Фокшанский конгресс велся крайне неприлично. Негодуя на то, что благо государства приносится в жертву разсчетам личнаго честолюбия, Румянцов возымел достойную подражания решимость сказать Орлову, что почитает себя в праве продолжать переговоры, открытые при благоприятных условиях и в

⁶) Намек на известную сцену в Эрфуртском театре в 1808 году. П. Б.

 

 

396

качестве фельдмаршала,   командующаго  войском,   запрещает ему воздвигать препятствия,   несогласныя с  выгодами и достоинством империи. В ответ на это Орлов грозил Румянцеву, что он велит его повесить. Они заявляли друг перед другом свои права: Орлов хотел отнять у Румянцева  команду; сей последний объявлял, что вышлет его из Фокшан и из армии. Стоило необыкновенных   усилий,   чтобы дело не дошло до крайности, и случай   вышел неслыханный: Осмад-еффенди, неприятельский уполномоченный, так называемая «нехристь», употребил свое посредничество, чтобы возстановить согласие между фельдмаршалом и первым вельможею христианской державы. Не столько происки Панина и Чернышева, как это поведение князя Орлова побудили Государыню, которая и без того остыла к нему,   позаботиться,   чтобы орлы, так отлично служившие ей и на море и во внутренних покоях, отлетели от нея подальше. Она ясно усмотрела, что князь Орлов не имеет ни сведений, ни способностей, и что гордыня его растет все далее и далее. Впрочем желание Орловых продолжать войну было очень естественно. Они покрывались славою, а слава—такая снедь, которая никогда не приестся.  Князь Орлов доставил начальство над флотом в Архипелаге брату своему Алексею. Другим братом хотелось ему заместить Румянцева, и таким образом его самого уже трудно было бы лишить занятаго положения.   К  тому же у Матапанскаго мыса не было судилища, которое бы заведывало распределением морской добычи, и все призы в тамошних  водах поступали в собственность Орловых. По возвращении из Архипелага, в руках у них очутилось несметное количество золота и драгоценных каменьев. Тем не менее должно сказать, что счастливо то государство, где вельможи и любимцы обогащаются на счет неприятельской страны.

Было бы долго перечислять все собранное мною о возмущении Пугачева. Скажу только:

1-е. Толпы разбойников были руководимы Французскими и Венгерскими офицерами. Французы имели увольнительныя свидетельства и паспорты от Шуазеля; но подозрение не есть доказательство, и может быть, что эти Французские офицеры поступали на службу к Пугачеву и без прямаго участия Версальскаго кабинета.

2-е. Разсказы о романических странствованиях Пугачева, о его познаниях и способностях, столь же несправедливы, как и уверение, будто он был глуп и подл. Он был только отважный плут. Появление его кажется странным и неуместным в XVIII веке; но в былыя времена оно не представило бы собою ничего чрезвычайнаго. В 1601 году два Португальские проходимца выдавали себя за короля Португалъскаго дона Себастиана, погибшаго в Африке, и Португальцы ему повиновались. Некто булочник Ламберт в 1487 был коронован в Дублине под именем Эдуарда VI-гo; вся Ирландия и часть Англии исполняли его повеления. Было бы долго перечислять всех самозванцев. Что касается нашего Димитрия,

 

 

397

скажу мимоходом, что я почти убежден, что он был настоящий сын царя Ивана Васильевича.

3-е. Совершенно верно, что раскольники были первыми приверженцами Пугачева.

4-е. Обещание воли крепостным крестьянам, водка и вино, раздаваемыя даром и другия меры, расположившия народ в его пользу, могли быть внушены ему его сообщниками, и нечего прибегать к ужасному (odieuse) предположению, будто возмущение это было руководимо иноземными державами.

5-е. Тем не менее утверждать, что иноземныя державы вовсе не принимали тут никакого участия, было бы легкомысленно.

Пугачев принял священника, который и сопровождал его на казнь, тогда как главный его сообщник Белобородов не захотел слышать об исповеди. Из этого заключили, что Пугачев был трус, а Белобородов— герой. Но сей последний держался безпоповщины и потому естественно отказался принять православнаго священника. Пугачев же не чуждался церкви и мог, без всякой подлости, исповедаться. Французские романисты описывают его каким-то героем, в роде Алкивиада или Цезаря; между тем вот в каких выражениях означены оффициально его приметы: «Ему 49 лет. Черноволос, глядит из подлобья, краснокожее лицо, густая кудрявая борода, рост средний. Был пьяница и грубиян. Не понимал ни попольски, ни повенгерски, хотя бывал в Польше. Он не умел ни читать, ни писать, и говорил казацкою речью».

Пугачевские рубли, о которых говорит Кастера, с надписью: Redivivus et ultor ⁷), существовали, кажется, в области фантазии. Я разыскивал их всячески и напрасно. Мне сказывали, что он никогда не чеканил монеты.

 

*

Кастера говорит, что Потемкин, не имея решительно никаких познаний по военной части, не задумался взять на себя управление Военною Коллегиею.

Трудно определить степень классических познаний Потемкина: по высокомерию, по ленности, или по гордости он не отличался словоохотливостью. Известно, что он был исключен из университета за леность и нерадение. Но у великаго человека детство и юность нередко проходят гораздо безпорядочнее, нежели у людей дюжинных. Человек, уволенный из университета за негодность и шалости, человек, котораго в Стокгольме тогдашний министр наш граф Остерман (впоследствии канцлер) обозвал негодником и плутом, был потом, в течении почти двадцати лет, первым министром обширнейшей в свете империи, которую он распространил на целую треть, дал море южным пределам ея и связал имя свое со всеми славными деяниями, коими в отдаленнейшем потомстве останется громко Екатеринино царствование. Hic vir, et ille puer⁸).

⁷) Вновь оживший и мститель.

⁸) Ce муж, а то мальчик.