Дальберг Е. Оправдательное донесение Карлу XII-му Рижского губернатора Дельберга (по поводу посещения Риги Петром Великим в 1697 году) / Перевод и предисл. С.В. Арсеньева // Русский архив, 1889. – Кн. 1. – Вып. 3. – С. 385-391.

 

 

ОПРАВДАТЕЛЬНОЕ ДОНЕСЕНИЕ КАРЛУ XII-му РИЖСКАГО ГУБЕРНАТОРА ДАЛЬБЕРГА.

(по поводу посещения Риги Петром Великим в 1697 году).

 

При посольстве Лефорта и Головина, отправленном в 1697 году в западныя поморския государства, как известно, находился Петр под именем урядника Преображенскаго полка Петра Михайлова. Прием, оказанный этому посольству в Ригe Шведским губернатором Дальбергом, был на столько далек от того, чего считал себя в праве ожидать Русский царь, что враждебное чувство глубоко залегло в его сердце ¹). На обратном пути из за границы, в 1700 году, Петр, при свидании с королем Польским Августом II и во время переговоров о заключении союза против Швеции, высказал желание, чтобы король Польский „помог ему отмстить обиду, которую учинил ему Рижский губернатор Дальберг" ²).

Повидимому, Карл XII узнал о неудовольствии Царя на прием, оказанный ему в Риге Дальбергом, лишь в 1699 году. Это явствует из ниже-помещаемаго оправдательнаго донесения Дальберга Карлу XII от 8 Марта 1700 года, которое, на сколько мне известно, доселе нигде еще не было напечатано.

Подлинное донесение Дальберга, на Французском языке, хранится в Шведском Государственном Архиве в Стокгольме; упоминаемых же в этом донесении приложений в настоящее время не оказывается.

 

С. В. Арсеньев.

Стокгольм. 1-го Октября   1888.

 

 

Ваше величество!

Я получил с всенижайшим благоговением письмо от 28 Ноября, которое вашему величеству благоугодно было мне написать, с приложенным извлечением из всенижайшаго донесения послов вашего величества из Москвы от 21 Октября, касательно жалоб, заявленных царскими коммиссарами, которые утверждают, что царскому посольству, проследовавшему в 1697 году чрез Ригу, будто-бы не были оказаны

¹) Соловьев, История Poccии, т. XIV, изд. 2-е, стр. 232.

²) Там же, стр. 301.

 

 

386

должныя   почести, и что   с посольством  этим обращались неподобающим образом, как с варварами и Татарами.

Послы вашего королевскаго величества действительно писали мне во время своего пребывания в Москве и сообщили перевод жалоб, заявленных царскими министрами во время конференции; но так как письма эти до меня не дошли, будучи перехвачены на Московской почте вместе с несколькими другими, то я и не имел никаких известий об этих жалобах до возвращения послов вашего королевскаго величества из Московии и до прибытия их в Нарву, откуда они мне написали и доставили копии со всех утраченных писем. Поэтому я тем более имею оснований благодарить ваше величество, сознавая милость, оказанную мне приказанием сделать вашему величеству точный доклад о том, как в действительности все это было, со всеми подробностями; ибо это дает мне случай доказать мою невинность и полнее оправдаться в неверных нареканиях царских министров.

Ваше величество! Эти нарекания были бы слишком чувствительны для человека, который, как я, всю жизнь старался приобрести такт и уменье обращаться в свете, посещая те страны и местности, где учтивость и светский лоск наиболее в ходу; и было бы весьма тягостно после этого быть невинно обвиненным в подобных поступках, будто-бы я поступал так неприлично, как они заявляют, и будто бы я не имел достаточно ни чести, ни светскаго лоска, ни разума, чтобы прилично встретить посольство великаго Государя.

Однако, принимая во внимание дух и обычаи Московской нации, я могу легко утешиться: ибо чем учтивее с Московитами обращаться и чем более им оказывать почестей, тем менее достигается предположенная цель—удовлетворить их желаниям. Напротив, поступая с ними так, бываешь завален их безграничными претензиями на большия почести и выгоды; неминуема с их стороны отплата неблагодарностью за все оказанное им добро, если только не все их претензии удовлетворены. Для меня, государь, служит лучшим удовлетворением, какого я только мог желать, быть в состоянии доказать, до какой степени обвинен я несправедливо Московскими коммиссарами. Я нисколько не упустил озаботиться и дать надлежащия приказания, дабы это посольство было хорошо принято со всеми возможными почестями и даже с большим почетом, чем все предшествовавшия посольства, которыя до сего проезжали чрез этот город. Так как я вполне понял, насколько необходимо при настоящих обстоятельствах сохранение добрых отношений, поэтому я постарался отличить прием этого посольства во всем, в чем казалось возможно. Мне было весьма желательно, для большаго обезпечения себя, иметь точныя приказания и резолюции вашего величества относительно некоторых пунктов, дабы действовать без колебаний; но по краткости времени я не имел возможности дождаться этих приказаний, о коих я всенижайше ходатайствовал пред вашим величеством, и

 

 

387

потому я был принужден собирать на месте необходимыя сведения и для этого писать в Ревель и Нарву, дабы получить оттуда сведения, как поступали в подобных случаях, в особенности дабы узнать, было ля оказываемо угощение в этих городах Московским посольствам. Ответ был отовсюду тождествен, то есть что посольствам этим нигде не было оказываемо гостеприимство безплатно. Прилагаемый список под лит. А. содержит перечисление Московских посольств, кои с 1660 проезжали чрез Эстляндию, Лифляндию и Ингерманландию по пути в Швецию или в другия государства, и в числе их нет ни одного, которое было бы встречено с особым почетом. Тем не менее я дал приказания относительно приема этого посольства, основываясь главным образом на постановлениях договоров касательно подобных случаев, и даже старался, на сколько казалось приличным, в данном случае оказать больший почет при приеме, дабы дать этим доказательства наибольшей дружбы. Я поручил г. Maиopy Глазенапу, весьма порядочному и учтивому дворянину, быть при них приставом или маршалом и придал ему в помощники капитана Дорнфельдта и одного дворянина, знающаго Московитский язык, и послал их в Нейенгузен на границу, как только получил известиe, что посольство выехало из Москвы, дабы они были на-готове встретить посольство тотчас при прибытии его за границу, что явствует из писем моих под лит. В. и С. Одновременно с этим я предписал начальникам уездов (лит. Д) сделать заблаговременно распоряжения, дабы экипажи и съестные припасы были на - готове. С этой целью каждый из них был снабжен патентами и паспортами, содержание коих явствует из приложения лит. Е. Сверх того им было предписано выбрать на всем пути хорошие постоялые дворы и гостинницы для вечерних и полуденных остановок.

Между тем в Москве последовало строжайшее запрещение в течение некотораго времени отправлять почту из Москвы к нам, и даже не дозволялось никому выезжать из Московии; в числе других был там задержан довольно долго и наш переводчик Солдан. Без сомнения эти меры были приняты с целью не распространять известие о том, что Царь сам сопровождает посольство. Когда же потом почтовыя сообщения снова возобновились, то стали вскрывать и читать письма. Поэтому нам было весьма трудно получить здесь какое-либо известие о времени прибытия посольства.

Сверх того, с Московитской стороны распространяли слух, будто посольство переменило намерение проехать здесь, и что решено проследовать чрез Польскую Лифляндию. Но вскоре приехал некто маиор Иоганн Шмидт с частью поклажи. За ним вслед приехал гонец с известительной грамотой Псковскаго воеводы от 14 Марта, в коей однако не было обозначено в точности времени прибытия посольства на нашу границу, а также не обозначалось число лиц свиты. Это принудило меня в течение шести недель держать на готове на границе лошадей для

 

 

388

посольских экипажей, что не могло не причинить значительных убытков крестьянам, Отослав их, приходилось их снова собирать, и затем, заставив еще ожидать некоторое время, снова отсылать домой. Было весьма затруднительно каждый раз вновь приводить лошадей. Наконец, послы написали мне 22 Марта из Пскова, уведомляя меня о прибытии своем в этот город. При этом они, однако, даже приблизительно не определяли времени своего прибытия на нашу границу. Я отвечал им 26-го того месяца, что хотя я и не получал от воеводы ни ответа на письмо мое, посланное 23 Марта, ни вообще какого-либо уведомления о времени прибытия посольства и о численности его свиты, хотя именно об этом я запрашивал воеводу, я тем не менее сделал все необходимыя и возможныя приготовления для надлежащей встречи посольства. Я высказал надежду, что послы оценят все сделанное мною, так как я сделал все возможное (не смотря на голод и дороговизну в стране), чтобы заявить им дружбу и исполнить постановления Кардийскаго мира.

Наконец, после многих отсрочек, посольство прибыло внезапно 25 Марта на границу и было встречено, расквартировано и угощаемо в Нейенгузене согласно донесениям лейтенанта Тилонса и окружнаго нотаpиyca Муррерса, придоженным при сем под лит. F и G. О проезде посольства чрез Рижский округ до города Риги изложено в донесении окружнаго нотариуса Крели.

Когда посольство приблизилось к городу Риге, я выслал ему на встречу подполковника Пальмстранка и мaиopa Ранка с моей каретой, запряженной 6 лошадьми, в сопровождении 12 драбантов в придворной ливрее и 10 из пажей моих и лакеев, роскошно одетых. За ними следовали 50 карет, принадлежащих как офицерам, так и другим частным лицам, а также карета магистрата, запряженная также 6 лошадьми. Сверх того, отряд в 36 человек, в одеяниях с галунами и с белыми плюмажами на шляпах, обыкновенно называемые „Swarten-haupten"; за ними другой отряд граждан верхом, числом в 140 челов., разодетых и вооруженных, с их знаменами, бубнами и трубами, с обнаженными саблями, в конце шествия. Все было установлено, дабы оказать наибольший почет этому посольству, там как никто не станет отрицать, что торжественность приема в данном случае значительно превзошла то, что делалось прежде, как здесь, так и в других местах, для Московитских посольств.

В вышеписанном порядке они вошли чрез городские ворота, называемые „Sandport", где был выставлен батальон под ружьем; за тем проследовали чрез город, проехав чрез рынок, где был выставлен другой батальон; а при выезде из городских ворот, назывыемых „Carlsport", стоял третий батальон. Все эти три батальона были с военной музыкой. Посольству были отведены квартиры в предместье, называемом „Castadien", где все предшествовавшия посольства были помещаемы. Во все время их пребывания поручик с 50 солдата-

 

 

389

ми содержал караул пред домом, где помещалось посольство. При въезде и выезде из города посольство было встречено салютом в 16 выстрелов из пушек большаго калибра.

Я послал к ним мaиopa Врангеля и капитана Лилиеншерна поздравить от моего имени с счастливым прибытием, и они с своей стороны отправили ко мне одного подполковника с кузеном г-на Лефорта, чтобы благодарить. Так как я приказал капитану Лилиеншерну состоять при них ежедневно, чтобы исполнять их приказания, в особенности же г-на Лефорта, как старшаго между ними, то он составил дневник всему, что происходило при их приеме и впоследствии во все время пребывания посольства в этом городе. Из этого дневника извлечено прилагаемое при сем описание под лит. G. Этот самый капитан уверяет, что послы выражали свое довольство отличным приемом, который им оказан, что подтверждается еще письмом коммиссара Кнейпера из Москвы от 16 Июля (под лит. А.), который пишет, что узнал тоже самое, то есть, что глава посольства г-н Лефорт писал по этому поводу в Москву, в выражениях, доказывающих его удовольствие и благодарность.

Я посоветовал также всем полковникам, подполковникам, маиорам и другим офицерам поочередно каждый день посещать членов посольства. Это они и выполняли во время пребывания здесь посольства. Сверх того я сам посылал узнавать почти каждый день о состоянии их здоровья, предлагая им в тоже время мои услуги. Если я сам лично не был у них для отдачи визита и не угощал их у себя в замке, то это потому, что этого прежде никогда не делалось, и я счел поэтому излишним это делать в данном случае, а также потому, что это посольство не было послано к вашему величеству, но к другим державам. Я тем менее мог это сделать, что вследствие сильной простуды принужден был в течение пяти недель лежать в постели; но я вовсе не упустил этого сделать будто бы по причине кончины моей дочери, как это неправильно утверждают: дочь моя скончалась лишь 6 Октября 1698 года, следовательно чрез год и семь месяцев после отъезда их отсюда.

В виду того, что во время их пребывания некоторыя лица из посольства стали объезжать верхом кругом города и в особенности окружающия возвышенности, при чем не ограничивались тем, что осматривали крепость из подзорных трубок, но даже стали составлять план города и измерять глубину рвов, прогуливаясь по валу и гласису, все это принудило меня просить г. Лефорта запретить своим людям такого рода вольности, так как, будучи сам генералом, он должен был знать, что подобные поступки не допускаются в Европе ни в какой крепости. Он принял это заявление весьма хорошо, извиняясь в том, что произошло и обещая запретить на будущее время подобные поступки своим неучам Москвитам. Так произошел этот эпизод, о котором они повествуют, жалуясь без всякаго основания и заявляя, что их

 

 

390

будто бы содержали так строго, что даже им не дозволено было выходить из квартиры. Это совершенно не верно; напротив, они с полной свободой прохаживались по городу толпами, входили во все лавки и к ремесленникам, в харчевни и всюду, куда им приходило в голову. Все жители Риги могут это засвидетельствовать.

Впрочем, странно заявление царских коммисаров, что будто бы, в виду нахождения августейшей особы Его Царскаго Величества при посольстве, следовало мне сделать несколько более того, что по их словам было сделано при приеме, ибо под страхом смертной казни было запрещено членам посольства сообщать о присутствии этого великаго Государя между ними. Поэтому и с нашей стороны имели основание полагать, что было бы неугодно Его Царскому Величеству, если бы мы делали вид, что имеем некоторыя сведения о его высочайшем присутствии у нас.

До сих пор все посольство казалось очень довольно приемом, и действительно оно не имело никаких оснований к жалобам; но когда под конец пришло время расплачиваться, то стало заметно некоторое недовольство. Это принудило меня приказать пересмотреть и сократить несколько чрезмерные счеты их хозяев, при чем все было доведено согласно справедливости до наименьшей по возможности цифры. Дабы ваше величество могли видеть, как неосновательны их жалобы, будто для них цены были увеличены более чем вдвое против нормальных и будто за перевоз чрез Двину у них исторгли 80 дукатов, посылаю при сем под лит. L. подробный разсчет, доставленный мне, по моему требованию, городским магистратом: здесь помещен список личнаго состава посольской свиты, весьма многочисленной, за тем подробныя сведения о том, что было уплочено каждому из домохозяев за квартиру, дрова, освещение и т. п. Уплочено это было не по требованию домохозяев, но по доброй воле и по усмотрению посланников.

Я, впрочем, могу по совести засвидетельствовать, и клянусь моей душою, что я искал и прилагал всевозможныя средства, чтобы они остались довольны и всячески старался выказать им предупредительность, хотя они теперь все объясняют наоборот. Не моя вина, однако, что в то время была страшная дороговизна и недород на все сельския произведения: это явление было всеобщее в этой местности, и сам я не менее других от этого пострадал.

Они жалуются также на то, что будто бы им не оказали почета при отъезде предоставлением яхте и роскошно-убранных лодок для переправы чрез Двину; я могу однако сказать, что хотя подобных яхт и лодок здесь не имеется, я тем не менее распорядился таким образом, что главныя лица посольства были перевезены на красивой яхте, обитой красным сукном и украшенной королевским штандартом, а остальныя в двух других яхтах и в лодках, числом свыше 30, какия здесь в употреблены, и все это приготовлено было нарочно для них. Сверх того во время переправы чрез реку их почтили 32 пушечными

 

 

391

выстрелами. Таким образом их обвинения противоречат истине. Независимо от этого, на том берегу Двины, до самой Курляндской границы, в их распоряжение было предоставлено две кареты магистрата. Вследствие сильнаго ледохода на реке, а также вследствие громаднаго количества принадлежавшиго посольству багажа, невозможно было найти столько барок, сколько нужно для перевозки большаго числа карет и лошадей. Не следует также приписывать мне то, что некоторые из посольской свиты, по возвращении из Курляндии, при продаже лошадей своих, не могли продать их дороже 10 коп. за лошадь. Это до меня вовсе не касается, да сверх того я ничего об этом и не знал. Еще менее известно мне было что-либо касательно их гонца Якова Скоровцова, посланнаго из Курляндии: я его никогда не видал и ничего о нем не слыхал. Прилагаемый при сем свидетельства под лит. R. N. О. Р., выданныя содержателем постоялаго двора, где обыкновенно останавливаются Московиты, Мерманом, и двумя купцами, Гинцомъи Офткиным (на имена коих обыкновенно адресуются все письма для Московитов), интендантом Ярмерштедтом и префектом Гердгренсом, могут служить достаточным доказательством, что такого гонца здесь никогда не было. Прибытие его сюда чистая выдумка. Что же касается подозрения, которое я будто бы возымел против некоего Суроваго, котораго так часто посылали к Московитским посданникам—дело это мне совершенно неизвестно и лишено всякаго основания.   Я никогда ничего не слыхал об этом, еще менее видал или знал Суроваго.

Вашему величеству благоугодно будет усмотреть из всего вышеизложеннаго, до какой степени я невинен во всех обвинениях, на меня возводимых. Вот почему я всенижайше умоляю ваше величество оказать мне милость, приняв меня под свое могущественное покровительство, тем более, что я могу уверить, что никогда бы не позволил себе оказать неуважение столь могущественному Государю, как Его Царское Величество, еслибы присутствие его здесь было мне известно. Правда, я был бдителен и ревнив в охране пограничной крепости короля, моего повелителя; но в этом отношении я скорее считал бы себя в праве ожидать похвалы, чем порицания со стороны Его Царскаго Величества, как великаго победоносца.

Вот что я мог, государь, наскоро привести в свою защиту. Но еслибы я когда либо мог вообразить и предусмотреть, что я буду обвинен в подобных поступках, я конечно принял бы другия предосторожности для своей защиты. Совесть моя, однако, свидетельствует, что этому посольству было оказано более предупредительности, чем сколько было необходимо, а также оказано гораздо более почета, чем всем прежде проезжавшим чрез этот город.

Надеюсь, что ваше величество соблаговолит принять с своею обычною благосклонностию оправдание того, кто есть и будет всю жизнь, государь, вашего величества всенижайший, всепокорный и всепреданнейший слуга и подданный

Е. Дальберг.

Рига, 8 Марта 1700.