Долгоруков И.М. Славны бубны за горами. 1810 года // Долгоруков И.М. Сочинения. – Т. 2. – Спб.: А. Смирдин, 1849. – С. 461-484.

 

 

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ

СОЧИНЕНИЙ

РУССКИХ АВТОРОВ.

 

 

СОЧИНЕHИЯ

ДОЛГОРУКАГО.

том II.

Издание Александра Смирдина.

1849.

 

 

 

 

СОЧИНЕНИЯ

ДОЛГОРУКАГО

(Князя Ивана Михайловича.)

 

Угоден — пусть меня читают,

Противен — пусть в огонь бросают:

Трубы похвальной не ищу.

 

 

 

ТОМ ВТОРОЙ.

Издание Александра Смирдина.

САНКТПЕТЕРБУРГ.

В типографии Императорской Академии Наук.

1849.

 

 

 

 

 

ИВЛЕЧЕНИЕ ИЗ РУКОПИСЕЙ,

ПОД  НАЗВАНИЕМ:

 

СЛАВНЫ  БУБНЫ  ЗА  ГОРАМИ.

1810 года.

 

 

 

I.

ОПИСАНИЕ   БОГОЯВЛЕНСКАГО.

 

Поживи Потемкин,—и Николаев стал бы шире Москвы: от города до Богоявленскаго считается 12 верст, — а все это пространство было уже разбито на кварталы. Дорога лежит по берегам Буга. Подобно петергофской, на ней розданы были места под загородные домики многим приближенным. Иной строился для своего, иной для его удовольствия. Места безлесныя, но быстрый ток воды утешает зрение. Вельможа умер — и все исчезло!

В самом Богоявленском— прелесть! Я туда ездил, и не мог довольно налюбоваться этим местом. Я нигде не видал такого соединения вдруг богатства природы, роскоши искуственной и нищеты. Потемкин любил это место, и разводил тут сады. Всякое растение и дерево, какое только в том климате достать можно около Крыма, — все сюда привезено было на подводах и посажено без пощады человеческаго поту; все принялось и пустилось, а после— все поросло тростником и облеклось в пустыню. Тут уже не сад теперь пышный и пространный, а дичь одна необработанной природы.

Посреди сада видна еще купальня. Она из дикаго камня на 8-ми столбах. Несколько сту-

 

 

462

пеней сводит вас в чистую и прохладную воду; под сводом гранитным вас солнце не печет. Тут орошался некогда исполин, и никто, кроме Нимф, приблизиться к нему не смел. Дабы сохранить и ныне, сколь возможно, сей памятник роскоши от суровости погоды, а паче соблюсти источник в чистоте, поставлена бедная избушка, нестоющая ничего, из хворосту и тростника. — Один широкий шаг поставит вас на ея кровлю; но взгляните вкруг этого убогаго шалаша, в котором старичок-сторож плетет лапти и курит табак, — взгляните: около его разраслись не рябина или черемуха, нет! тут ветви, отягченныя абрикосами, бергамотами, осеняют верх его и обвивают столпы его ограды. Высокий куст грецких орехов царствует над прочими плодами; с ним сблизила природа и каштановое дерево. Старик глядел на нас с изумлением; он не помимал, от чего мы так дивимся, — столь для него cиe зрелище было обыкновенно! Где ж вы найдете так тесно вместе редкия прозябения лучших стран света, нищету хижины, вросшей в землю, и великолепную купальню? — О деревьях обыкновенных, как то: груши и яблони говорить уж нечего: — пропасть !

Сердце ноет, когда видишь в таком все запущении. Сад этот отдан одному фабриканту, который тут содержит суконную фабрику, и все место получил из казны в аренду. Он печется о своем промысле и, конечно, ма-

 

 

463

ло думает о саде. Я весь его исходил с конца до другого, неоднократно возвращался к бане, близ которой обрывал бергамоты, запивал хорошим вином и задумывался о скором течении случаев и всей жизни нашей.

Я сидел на самой той скамейке, на которой П.... сматривал рано поутру, как возят в сад щебень, песок, деревья, как все шевелится для прихоти его и ищет его благосклоннаго взора. Натура, думал я, все та же, но снят с нея наряд; душа сих мест удалилась в другия селения; — все мертво было около меня.

Сад при нем назывался Витовской. В то время, как он убирал его, г-жа Вит кружила ему голову. — О! я в том стою, умру с тем, что в жизни нашей то только время и можно счесть блаженным, в которое любовь сводит нас с ума!...

Меня водил по дорожкам, кои трудно отыскать уже в густой траве, один современник П .. а, и тех самых дней, когда Богоявленское во всей красе своей сияло. Один морской офицер был в нашем обществе, который видел здешния места в 89 году. Он нам казал там cyxиe рвы и болотистыя тинныя места, где я ннкак не поверил бы, что были когда-либо токи свежей воды, если б он не засвидетельствовал нам, что тут прорыты были везде каналы, и столько наполнены водою, что князь плавал на них в

 

 

464

раззолоченных лодках. — Гребцы пели, кричали; весла отражали лучи яркаго дневнаго светила; вода сливала с них крупные свои перлы, а князь не вмещал своих восторгов. Везде тут ныне ил, камыш, и на каждом шагу увязнешь. Вместо торжественных песен и кликов народных, один слышен крик неугомонных лягушек. Ах! что печальней сей картины!

Дом княжеский сломан; но он был так велик, что из материялов его вышел прекраснейший лазарет для морских сил; — он тут же расположен. Ничто не заслуживает такого прилежнаго внимания; его построил маркиз де-Траверсе, и к зимней огромной больнице присоединил лагерный госпиталь, какого я еще нигдe не видывал. Самое спасительное изобретение для недужных, истинный, а не тщеславный только опыт человеколюбия!—Сказывали мне, что и во всех портах настроены такие же. — Вот его расположение:

Все строение состоит из стены деревянной, не выше полуаршина, и с самой крутой и высокой крышкой, которая уподобляется полотняному намету. Эта кровля не доходит до земли, следовательно воздух не стеснен и проходит между нею и стенами чрез всю галерею. Кровать больного поставлена головою к стене, и в крышке над каждой слуховое окошко, которое занавесом защищает больного от солнца. Пол земляной, но крепко убит, усыпан зе-

 

 

463

ленью и всегда свеж, чист и сух; больному покойно, прохладно и просторно: выгодная замена зимним лазаретам, в коих летом так сгущается воздух, а между тем двоякая польза; ибо когда хворые переносятся сюда, тогда зимния казармы больничныя проветриваются и делаются в них необходимыя починки; самая перемена места столь часто для больного служит отрадой. При нас было их здесь до 100 челов., а иногда накопляется до 400. При больнице 6 лекарей, доктор один и, сверх того, инспектор. Все содержание этого лазарета, относительно пищи, белья, опрятства и чистоты около постелей, отменную честь делает надзирателям. Редко немощное человечество видит подобныя о себе попечения.

Итак, кроме сада, есть в Богоявленском и полезныя заведения. Я упомянул о больнице; скажу нечто о фабрике. Арендатор на многих станах точет здесь сукно из тонкой испанской шерсти в свою пользу. Чтоб доказать, приехавши домой, что можно уже обходиться и без иностранных сукон, я здесь купил на фраке по 6 руб. аршин сукно, которое выткано было из шерсти не совсем испанской, но снятой с пароды от смеси крымских наших овец с мериносами, т. е. от métis происшедшей. Оно несколько сурово, но носить можно; за то, какая же разница в цене с иноземными сукнами! — Перед нашими щеголями тем-то оно и виновато, что дешево. Хозяин

 

 

466

фабрики работает с усердием и успехом; станов много; заведение обширное; строение казенное; работники вольные. Есть тут машина, посредством которой один ткач очень легко отделывает сукно в 3 аршина слишком ширины; но он не ломается, как тот, о котором я говорил, бывши в Полтаве. — Этот просто одной кистью руки шевеля рукоятку, посылает челнок с удивительною скоростью чрез всю основу с края стана на другой. Главный предмет этой фабрики — выделка солдатских сукон. Быв в Богоявленском, надобно зайти и ее посмотреть, как заведение, достойное примечания.

Но я, не будучи смышлен в этой промышлености, все обращал глаза мои на сады, источники и купальню. Сколько раз я обошел ее вокруг, сколько раз пил тут воду, подставлял голову под фонтан, — и в тени пожилого орешника оплакивал мысленно разрушение таких драгоценных прелестей! — Из сада пошедши к коляске, я еще наполнен был теми идеями, которыми местоположение и история его наполняли мое воображение, как наступил на что-то мягкое. — Ай! закричала жена. — Что такое? — Убитая змея. Оне часто, говорят, из густых трав вытягиваются и шипят. Согласимся, сказал я своим товарищам, что везде есть добро и зло: прекрасен сад, но змея не хороша.

 

 

467

Где чиж поет вверху, там змей шипит в траве;

Не все то хорошо, что взор прельщенный хвалит.

Червь точит алый цвет на мягкой мураве,

И прежде чем есть мед, пчела тебя ужалит.

 

Правда, правда! закричали мои товарищи, сели в коляску и поскакали в Николаев. Отъехав с версту, я кинул еще взор на ветвистый орешник и на купол великолепной ванны. Витовка! место безподобных очарований! — если ты и ныне дивишь любопытных, что ж была ты тогда, как вельможа сыпал в тебя все свои сокровища? — конечно, рай земной!

 

 

II.

ХЕРСОН.

От Николаева Херсон очень близко, только 60 верст; дорога ровная и степная. Мы двое с женой после обеда туда поехали и ранее вечера прибыли. На пути нет никакого жилья, кроме почтоваго сарая, в котором на половине дороги меняют лошадей. Полиция тутошная позаботилась о нашей квартире и отвели нам ее в лесной конторе г. Пер. * * * у одного Жида. Везде нам судьба судила стоять в его домах ; но везде такие у него хозяева, как

 

 

468

в Николаеве. Поздно было ходить по городу; тотчас с приезда мы отужинали и легли спать; но разныя твари, коих пыль и нечистота производят, не дали нам заснуть хорошенько.

На другой день приезда нашего, 19 числа, дождь пошел пресильный и без экипажа нельзя было выйти из дома. Окошки наши на двор; итак, сидя в четырех стенах, в скуке, я имел досуг одумать все состояние неволи, которой подвержены заключенные в тюрьму, как в клетку, и неимеюзие перед глазами никакого предмета. Я только мог заметить, не выходя из горницы, что здесь пропасть Жидов и комаров: либо перваго увидишь, либо последняго убьешь. Я старался прогонять скуку приятнейшим для сердца упражнением. Я писал письма к домашним, к друзьям и готовил их заранее к отсылке при случаe удобном. Около полудня улыбнулось небо; стало ясно, тихо, хорошо, и здешний г. губернатор посетил меня. По приглашению его, я у него обедал, ужинал и весь день пробыл. Он молод, но исполнен усердия к своей должности; супруга его барыня прелюбезная и мастерица играть на фортепиано,—целый вечер слушал я ее без устали. С ними жили тогда, по случаю родин ея, несколько их родственников. Они дома в городе не имеют; — он еще строится, а между тем занимают дом военнаго губернатора верстах в двух от города в крепости. Это удаляет от них общество городское,

 

 

469

особливо в осенние длинные вечера, в которые так нужен всякому кто-нибудь: они по большей части одни в своей семье. Кабинет его наполнен бумагами,—обыкновенная роскошь и убранство внутренних покоев деловых людей. Боже мой! какая куча пакетов! — и когда это все читать! — Я одни сутки провел в их беседе довольно приятно; сожалел только об их собственной скуке, которую, кажется, никто из целаго их дома скрыть не может. И правда, что Херсон место не прекрасное. Губернатор дал мне свой экипаж и сам охотно возил меня по всем занимательнейшим местам города. Станем говорить об нем.

Город разбит на Днепре, но очень неприятен: улицы нечисты, строение скверное. Ни одного нет хорошего дома, кромe, так называемаго, Обжорнаго-Ряда, который выстроен из городских доходов. Мне сказывали, что Херсон имел в пользу свою весь собираемый с него в тогдашнее четырехлетие откупный доход. Он населен людьми, сборными со всех сторон. Крепость, хотя еще не стара, однако требует уже значительных поправок, и только-что поддерживается от совершеннаго разрушения. Внутри много разных каменных строений, как то: дом военнаго губернатора, комендантский, и Орданс-гауз: тут же и собор. Я об нем говорил в другом мeсте; а теперь добавлю то только, что в этом великолепном и огромном храме нет ника-

 

 

470

кой примечательной утвари. Иконостас сведен круглым куполом на 8 столпах голубого цвета; ризница не важная; — показывали мне ризы и стихарь, кои приложены Екатериной; впрочем, отличнаго богатства нет; и если б не снабдила здешний собор многими драгоценными вещами Г-жа Мр. * * *, коей сын, убитый на ратном поле, похоронен здесь, то бы и похвастать не чем было; ея приклады все роскошны и со вкусом в отделке.

Сколько знаменитых гробниц около собора! Тут увидите вы храбраго Миллера. Я остановился подле его мавзолея. Шишак над ним столько ж чист еще поныне, как и слава его. Она сохранилась без пятна: редкое счастие для воина! Там, подалее, лежит его сын, достойный такого отца. Тут князь Волконский: кто не знает его кончены под Очаковым? кто не оплакал отважности его геройской? Я впервые тогда почувствовал восторги славы. Кончина его и Горяча восхитили мою душу, еще прикованную к школьным теориям; силы мои развернулись, и я осмелился первые мои стихи выдать в свет на смерть последняго. Здесь предана земле нужная отрасль царскаго дома. В молодости красной принц виртембергский переселился в вечность. — Камень надгробный его только-что огромен, но мало красоты.

Корабельная верфь любопытна. При нас отстраивали тут один корабль 74 пушечный; — такого же размера делались еще два, и один

 

 

471

100 пушечный был заложен. Капитан над портом Г. Т... все работы нам показывал. При нас корабль обивали медью. Это предосторожность необходимая от морских червей, кои, как говорят, в Черном Море очень скоро проедают корабли. Какое страшное здание на берегу, а на море лукошко! Под него готовятся уже и камели для спуска к тому месту, где он оснащиваться будет. Говорили, что он полетит в Днепре 8 Августа. На левой стороне реки весь берег усыпан корабельными лесами. Они лежат на открытом месте, от чего удобно и повреждаются. Видно, что еще лесу много, что нет нужды его беречь, или издержки для предохранения его более важны, нежели сама цена вещи. В таком случае жаль, что не оставили множества дубов и сосен на корне: они бы еще пожили и не опоздали стать на своем месте в корабле.

Гавань купеческая очень хороша. В ней строится много транспортных судов по самым прекрасным образцам. Многие из них при нас были в отделке. Торговля животворит совершенно берега Днепровы при скучном Херсоне. Лесная пристань обогащена бревнами и досками. Днепр приносит сюда все богатство лесов белорусских. По сей реке чрез Кременчуг приплыло сюда в 1810 году до 150 тысяч дерев. Какое важное пособие для Крыма и Николаевской степи! — Днепр по берегу убит сваями, и от пристани сажен на сто убавили его широты.

 

 

472

Чего не делают искусство и труды!

Канал, Азов и Понт венчают, как пруды,

И древний Бористен, теряя здесь свободу,

Сто сажен отступил для пристани народу.

 

Канатная фабрика помещается в огромном строении на 240 саженях длины. Внизу крутят веревки, а вверху, под крышкой на чердаке, с простором прядется пенька. Народ употребляется ссылочный, осуждаемый по приговорам к каторжным и крепостным работам. Ни на одно лице взглянуть нельзя равнодушно: у всякаго черты ужасны; печать злодейства отражает всякое сострадание. То ли бы было, подумал я, ходя по этой пространной галерее и прислушиваясь к нестройному звону желез, если б по обоим концам поставили громзкие оркестры и вдоль строения вытянуть в два фронта экоссез? Всякой, думаю, волен делать в себе и про себя, какия хочет, примечания. — Вольтер где-то сказал: les volontés font libres; кажется, он ошибся! а тому, кто скажет: les pensées font libres, нечем возразить.

Много здесь хорошаго и полезнаго вымыслила Екатерина. Скажем же и то, что Потемкин многое и исполнил хорошо. Память Херсонской Царицы здесь незабвенна! Целы еще стены того строения, в котором некогда Она ужинать изволила. Говорят, что на столе, вместо обыкновеннаго убранства, в модели изображен был искусственным образом весь ея флот, и что, как скоро она села кушать, то на нем

 

 

473

поднялись флаги. Скажем тысячу раз: век ея был век очарования!— Здесь я опять настиг нитку политических происшествий. Несколько номеров прочел Северной Почты, и узнал о новой монетной системе. Удалясь столь далеко от центра новостей, всякой листочек свеженькой печати читаем с особенным удовольствием. Я часто испытывал это дорогой. Здешнему губернатору некогда лишний час проспать. Дюк опять сегодня проскакал в Крым. Видно, флот турецкий хоть не страшен, да и не забавен.

Везде есть диковинки. Почтет ли читатель мой ею то, что я готовлюсь ему сказать — не знаю; но для меня весьма удивительно было услышать, что в Херсоне городской голова француз, поселившийся здесь более 20 лет тому назад. — Чудо!

В день отъезда нашего отсюда, 20 числа, я, с дозволения господина губернатора, ходил купаться в Днепр. У него закрытая и пловучая ванна. Прохлада не совсем приятная, мода мутна и с зеленью. В Володимирской губернии Нерль, а не Днепр; но какая разница для этого наслаждения! — Мы позавтракали у губернатора, простились с ним, с его семейством; и поехали, как-будто домой, в Николаев. В четыре часа с половиною мы проскакали 60 верст. Лошади не бегут, летят, и их дикия лошади у нас не отпрягали. Я должен

 

 

474

эту строчку объяснить, иначе она будет казаться непонятною.

Один путешественник, напечатав многое об Одессе и здешних местах, между прочим, поместил следующее извеcтиe: «Сия степь, сколь ни худа, однако питает диких лошадей, которыя имеют странный инстинкт — освобождать лошадей, если увидят запряженными; оне вападают иногда толпами на запряженных лошадей, разбивают повозки, перерывают сбрую, потом убегают с новыми товарищами, если удастся им освободить их.»

Я херсонскую степь, т. е. разстояние между Херсоном и Николаевым, проехал два раза, и поутру и ввечеру; ни от кого я этого не слыхал, нигде этого не видал. Замысловатыя лошадки! — Видно, и в их роде водятся республиканския головки, кои узды не терпят. — Благодаря Бога, или, лучше сказать, херсонскую Фею — ибо это также должны быть ея превращения!— наши кони очень смирно довезли нас до Николаева, где мы нашли всю свою домашнюю беседу, и в ней остаток дня весьма приятно проводили.

 

 

 

475

 

III.

ИЛЬИНСКОЕ.

В бытность мою в Полтаве, Гр. Б. изъявил мне желание, чтоб я заехал в его имение, недалеко от Николаева, и, дабы я мог видеть все то, что в нем есть примечания достойнаго, снабдил меня письмом к своему прикащику. Село его Ильинское в 30 верстах отсюда. Я поехал, отобедавши в Николаев и нагулявшись в Спасском. На Буге ожидала нас адмиральская шлюпка. Пристань отменно хорошо сделана; мост наведен широкий до глубины реки ; по обе стороны разставлены фонари—знак внимания к проезжим. Небольшой ветерок колебал Буг, но он был попутный: подняли паруса и поплыли. Шлюпка шла на боку от естественных причин и необходимых; но жена моя, в первый раз быв на воде, этого боялась, тем более, что мы колыхались как в люльке. — Г. Е., стоя на пристани, не снимал глаз с нас, доколе мы у него из виду пропали. Гр. Б. и хозяин наш, высадив нас на берег, еще с нами простились, и мы поскакали.

От Николаева та же простирается степь, пустая и пространная. Буг то пропадает, то опять показывается в отдаленности: вид его представляет море. Уже поздно было, как мы

 

 

476

из города; сумерки застали нас на пути. Я сидел с женой в коляске. Месяц вошел, и из-за красных облаков, исполненных огня и грома, ударял в синия волны Буга: опять новый предмет ужаса! Жена скрывала свой страх, чтоб не дать пищи моим черным мыслям; я делал то же в отношении к ней. Поместье Гр. имеет свое тутошное новое имя и, сверх того, старинное историческое, вновь ему присвоенное; итак мы с ямщиками не могли друг друга понять, я спрашивал их про Ольбио; — они твердили мне об Ильинском. Такое недоумение удвоивало страхи; мы боялись, что нас не туда привезут, куда мы хотели ехать. То же недоразумение и в разстояниях. И так все нас безпокоило.

Доехали мы до Ильинскаго поздно — почти ночью; однако передовые нас возвестили — прикащик ждал: я ему отдал письмо. Он отвел нам две комнаты, изрядно прибранныя, хотя очень маленькия, и с турецким диваном. Б. недавно зачал здесь строиться, и предприятиe его — поставить для своих наездов дом, идет весьма медленно, да и нельзя иначе: место степное, дикое, безлесное. Когда мы вообразим, что здесь, 25 лет назад, обитали везде Турки, и что война старое все истребила, а мир непродолжительный ничего новаго устроить не допустил: то мы и тому подивиться должны, что нашли уже селение русское, христианский храм, хаты, обитателей и господский флигель.

 

 

477

Екатерина, отняв у Турок Крым, поспешила многим завоеванным местам дать древния имена, и один городок от Нея получил наименование Ольвиополя ; но естественныя открытия заставляют думать, что римский городок Oльбио не там был, где Таврическая Владычица его нарекла, а здесь, точно здесь,— в дачах, поступивших по времени во владение Гр. Б. Cиe доказывается рытвинами, из которых безпрестанно извлекаются разныя древности. Я ездил их осматривать; оне раскиданы по берегам Буга; но, к сожалению моему, работы полевыя остановили сии упражнения, и я ничего не видал, кроме двух небольших отверзтий в землю. В них опускается человек сажени на две и на три глубины и выносит оттуда обломки разных досок, медныя и серебряныя монеты. Еслиб я был антикварий, то бы на счет их распространился; но я углублялся в одне нравственныя изменения, не разсматривая вещей неодушевленных.

По большой части вырывают из земли горшки глиняные, подобные нашей каменной посуде, цвета краснаго и содержащие в себе пепел. Ольбио, по историческим предантям, был город ссыльный. Если верить, что он существовал на самом этом месте, то скольких злодеев мы доискиваемся остатков, и обрадовавшись, когда попадается нам урна с их пеплом, за редкость ее почитаем! Вот как все во времени и от времени зависит! Графу не-

 

 

478

давно послали до 2,000 монет серебряных, величиною с наш гривенник, весом до полпуда. Я купил себе у мужиков его четыре, и заплатил 10 руб. — Оне в большой цене. На всех почти вы найдете чекан города Ольбио. Поселяне, для построения себе домов, ходят рыть дикий камень и добывают монеты вместе с оным; он продается ими в их пользу. Место, где сделаны ямы для сих изысканий, как-будто городок. Тут же отрыты разной величины белаго мрамора доски, кои хранятся до приезда ожидаемаго сюда помещика. Надписи на них почти на всех греческия; иныя очень хорошо сохранились. На одной я очень явственно прочел имя Аполлона. Другой занялся бы этим на-долго, но я взглянул, и — виноват— прочь пошел. Что мне в камнях? кажите мне людей. Камень наипревосходнейший тешется в один час, да и самой грубой рукой, а человек образуется часто веками и целыми поколениями.

Около рытвин и вышесказаннаго городка начался Лиман. Между многих бугров, или курганов, кои это урочище опоясуют и дают ему наименование Сто-могил, самый высокий холм открывает наилучшие воды по Бугу и за оным. Отсель чуть - чуть показывается таврический берег. Лиман от сего холма до крайних границ своих простирается на пятнадцать верст. В одну сторону внден Николаев, в другую Очаков. — Редкое место в природе! Я долго

 

 

479

тут гулял и смотрел, как отважные рыбаки ловят рыбу. При нас попались только севрюги и мелочь, из которой нам сварили уху: но прикащик уверял, что попадаются иногда и стерляди и осетры; он уже утверждал, что недавно тут изловили белугу в 8 пуд и 19 ф. В селе выстроена каменная церковь во имя Александра Пресвитера и в честь патрону Кн. Б. — Внутри ея чисто, хорошо и прохладно; ничего нет, впрочем, отличнаго. Утварь церковная не богата, священник молод и не из ученых. Итак, все в Ильинском осмотрев в одно утро, мы тут отобедали и поехали в Очаков.

 

IV.

ОЧАКОВ.

На пути к Очакову, который не в дальнем разстоянии от Ильинскаго, две промоины выманили меня из коляски; между ними холм на водах лиманских: вот прекрасная точка земли! Тут бы поставить храм и славить в нем Трисвятаго! Доехали в Очаков рано.

Знаменитое место в нашей истории! Брал его Миних, брал и Потемкин. Город разоренный ! — и ныне видны еще грозные следы российской рати. Хуже деревни: везде обломки

 

 

480

быших строений ; камня груды ; часто попадаются под ноги сухие кости человеческия; я думаю, некогда было глубоко прятать побитых. Ни одного не найдете сучка от тех прекрасных садов, которые вокруг Очакова разведены были на несколько верст, — сабли все порубили. Что устоит против острия меча?

Сохранился небольшой остаток турецкой крепости. У самаго моря стена ея свидетельствует храбрость полков и полководца. Она, как вылита из одной штуки: нигде не видно шва между дикими камнями. Я с неописанным любопытством смотрел здесь на все, что представлялось изумленному моему взору. Лиман волновался, ветер дул с моря; я стоял неподвижен на каменьях, коими усыпан берег, и волны его сокрушались у ног моих. Еще есть на отмелях куски турецких каменных ядр сераго мраморнаго цвета, коими они заряжали свои орудия и подчивали наших: все тщетно было — Орлу судило Небо смирить гордую Луну

Целъ и Гассан, пашинской замок Башня круглая, высокая, старинной архитектуры. Не удержался в ней паша, и мы осилили чугунные затворы. Я ходил внутри его: там настроено много зданий для артеллерийских снарядов и разных потребностей; на одном из них видна старая аспидная крыша. Здесь весьма много сего камня. Меня пустили прогуляться на баттарею. На ней и во всем Очакове орудий до 100, 18-ти и 24-х фунтовых пушек.

 

 

481

Кто бы не пришел в восторг, обняв одним взором безподобное здешнее место? Не напрасно Турки называли Очаков маленьким Царьградом или Стамбулом. Величественная картина! налево Лиман, направо Черное Море; против глаз Кинбурнская Коса, как язык земли, разсекающий мрачную волну; подалее, в том же море, обложен пушками остров Березань. Какая кисть снимет такой рисунок с изящной природы? Ходя по развалинам турецких укреплений, я обнимал вдруг и небо и воды; уставши, сел на пушку и дал волю всем своим мечтам.

Здесь тени Волконскаго и Горича носились передо мною и напоминали гибельное событие очаковскаго штурма. Я воображал, что вижу тот путь, тe самыя ворота, где их последний рок постиг от руки врага, неумеющаго щадить жертв своих. Здесь супруги героев наших, усугубляя торжество победоносца — цветущия прелестями, летали на быстрых санях по снегам и кострам мертвых тел, и в богатых землянках, средь роскоши и неги, забывали с ним все ужасы военнаго ополчения; меж тем как утомленные воины, алкая pешительной брани и победы, не щадили себя, не щадили ничего, что им ни встречалось.

Верьте  или нет,   как  угодно,  но  помещу здесь странность.  Кто не знает,  кто не приметил, что очень часто облака берут разные образы   и представляют   нам виды земные в

 

 

482

небесах? Средь глубоких моих размышлений об очаковском штурме, о войне и ея последствиях, взглянул я вдруг на небо, я увидел среди самаго чистаго воздуха одно только облако. Что ж оно представляло? Наковальню, совершенно сходную с кузнечными. Стройное соглаcиe идей с воздушными явлениями? Подлинно, подумал я, была здесь в то время наковальня. Сколько пролито крови! — а за что? — за скалу над мутною водою.

Теперь нет ничего в Очакове, кроме самой печальной картины опустошения. Городом правитъ городничий, а военной командой — плац-маиор, из Немцов, человек добрый, привыкший к русским обычаям; он отвел нам у себя квартиру, и мы у него ночевали. Все крепости черноморския в заведывании Д. де Р. Очаков населен всяким народом. Греки и Жиды, в малом числе и самые бедные, таскаются по городу, как бродяги, и ищут случая сплутовать для пропитания. Одни шинкуют, другие днем крадут. Один Жид стянул при нас в лавках кусок свежаго сырого мяса, бросился с ним на лодку и отчалил в Кинбурн; за ним с пристани гнались и не поймали ; видно было, что это не первый опыт его проворства.

Против дома, где мы остановились, стояла на якорях маленькая флотилия, из девяти канонерских лодок, под командою одного Француза, разумеется, нашей службы; мы его не

 

 

483

видали, — он болен глазами и в городе не бывает.

Что сказать о самой квартире? Опальный домишко, хуже стократно тех, кои, по приговору судебных мест, описываются от конкурсов за долги и, за неявкой желающих, стоят лет по десяти без крыш и починки. — И тут окна выбиты, рамы трясутся. Я думаю, он не хуже был час спустя после приступа; с тех пор, конечно, никто его не чинил. Не забавный ночлег! под окошком море; ветер ревет как осенью; в добавок, весь скарб г-на хозяина с нами помещался в одной комнате, и движимый и недвижимый. Все животные, без коих добрый хозяин в степи обойтиться не может, как то: куры, овцы, индеяты почивали с нами вместе. Г-н плац-маиор любил голубей, и они тут же по закоптелым стенам летали. Сожительница его охотница до котят; тут и кошка с своей семьей под ногами бегала поминутно. О, сладкия награды любопытства! — Хозяйки не было дома: она отлучилась на то время в свое поместье, чтоб умножить, приехавши, число безсловесных своих постояльцев. Всякой может разсудить, что мы тут ночь провели не самым благоприятным образом.

В городе одна церковь, если можно так назвать старую мечеть, на-скоро переделанную. Это та самая, которую назавтра взятия Очакова П-ъ велел освятить, и в которой воспет

 

 

484

Христианскому Богу первый на месте сем благодарный молебен устами тысячи тысяч воинов. В ней очень мало поправок; она из белаго камня; такия же колонны внутри церкви, как и со входа. Иконостас писан на полотне. Храм весьма не богатый, хотя и с хорами! он более похож на магометанское разоренное капище, нежели на восточную церковь. На самой той башенке, с которой турецкий глашатай кричал Алла, ныне колокольня, и пономарь, ударяя в маленький колокольчик, сзывает на молитву православных. Башенка эта почти не переделана.

Хотелось съездить в Кинбурн; он очень виден из Очакова; но не смел пуститься: я трус на большой воде. Переезду верст 9, а погода воздымала очень волны. С пристани глядя, я вечную память проворчал тому непобедимому витязю нашего края, который прославил себя на этой косе и своею победой отворил, можно сказать, путь к Очакову и ко всем счастливым подвигам нашего войска, умножившим свою славу в Европе. Вместо Кинбурна, я дождался восхода луны, и сколько ни напуган был ею, однако, по некоторым слабым остаткам в себе романическаго духа, не усидел дома и пошел на берег моря, глядеть на отражение месячных лучей в Понтеe. Колебание волн его меня усыпило; я дремал, идучи домой, в пришедши, тотчас уснул.