Дюмон П.Э.Л. [Отрывки из «Дневника»]. [Излож. С.М. Горяинова] // Голос минувшего, 1913. – № 2. – С. 161-164.
Я отмечу
несколько случаев из царствования последняго императора. Каждый что-нибудь да
передает,—это обычный предмет разговора. Mногие разсказы повторяются; из тех, которые оказываются однородными, надо
выбирать что-либо, являющееся характерным. Необходимо еще отнестись с
недоверием к преувеличениям и к злобе и отличить хорошее от дурного, так как
же-
162
стокое
царствование произвело все-таки нечто полезное, а в особенности в двух
отношениях, на что мне указал заслуживший мое доверие наблюдатель: 1) в войсках введены лучшая дисциплина и лучшая выправка
солдат, а между офицерами—большее усердие, 2) в гражданском ведомстве
правосудие стало менее подкупным, судьи, которых император
при малейшем подозрении строго преследовал, боялись возбуждать его гнев, и
вообще во всех департаментах чиновники исправнее исполняли свои обязанности.
Каждый старался держаться на своем посту безупречно из
боязни, чтоб правда не дошла случайно до императора и не возбудила его гнева.
При Екатерине II было допущено слишком много
послаблений и мягкости; слишком часто закрывали глаза на злоупотребления. Таким
образом требовалась некотоpая строгость, но,
к несчастью, деспотизм портит даже то добро, которое он может сделать, если
только им не руководит высший просвещенный разум. Я был бы готов простить
преемнику Екатерины, немому свидетелю, в течение многих лет, распущенности при
исполнении всех обязанностей, то, что он подтянул бразды правления, но его
правосудие походило на суд кадий: он не выслушивал, не обсуждал и не хотел
ничего знать о предосторожностях, которыя требовалось принять прежде, чем
наказывать. Вообще, однако, его намерение клонилось к защите народа, к
установлению справедливости и предупреждению всяких действий, имевших целию
угнетение слабых. Он принес бы громадную пользу государству,
если бы его идеи не были так мелочны и если бы к узкому кругозору не
примешивались бурныя страсти.
Французская революция, напугавшая уже Екатерину и
придавшая последним годам ея царствования характер более строгий и крутой
вследствие усиления полицейскаго надзора и проявления власти, произвела более
сильное впечатление иа безпокойный и подозрительный ум Павла. Этим объясняется
его наклонность подозревать всех, пользоваться системой шпионства, ссылать в
сибирския пустыни, выслушивать доносчиков; отсюда происходит это детски
ревнивое требование внешних знаков покорности, подобострастия относительно его
особы и всей царской фамилии, эти повеления, чтобы издали останавливались на
улицах при его появлении, выходили из экипажей среди грязи, чтобы держались
перед ним с непокрытой головой в холод и мороз или под палящими лучами солнца,
эти кары, налагаемыя им за малейшее упущение в соблюдении этого тягостнаго
распорядка, кары несоответствовавшия проступкам. Такого рода анекдоты слышатся
везде и везде повторяются в том же виде.
Ничего не было опаснее, как разсеянность на улице.
Павел гулял один или в сопровождении одного спутника, и два раза
163
в
день, утром и вечером. Его просулка, тревожная и страшная по последствиям,
продолжалась два или три часа, он сам производил осмотр, наблюдал за всеми
нарушениями его воли, за шляпами,
за галстуками, прическою
волос, платьями, и
всех замеченных им в неисправности или в упущениях задерживал;
отправлял под караул, спрашивал, как их фамилия, где живут, ничего не забывал, а если кто успевал укрыться от него, то давал
полицейским столь точныя показания, что можно было быть уверенным в
том, что провинившийся будет
разыскан. Каждый разсказывает с торжеством о
том, как чудесно спасся от
беды. Англичанин, одетый в запрещенную шляпу, внезапно
встретился с императором на перекрестке улицы, верхом
на превосходном коне. Надеясь на его быстроту, он ускакал, преследуемый самим императором, который,
утомившись от бешеной езды, приказал двум казакам продолжать преследование.
Англичанин, под влиянием страха,
сознавая насколько опрометчиво действовал, при чем
подвергал, может-быть, опасности свою
жизнь, скрылся так удачно,
что никому не было известно,
куда он делся. Последовали публикации указов, угрозы наказанием,
обещания наград
за донос о
всаднике, который должен был
укрыться где-нибудь на таком-то коне взмыленном, издыхавшем и спаленном. Надо
полагать, что англичанин бросился
во двор дома, принадлежавшего другу; достоверно то, что измены не было
и что деспотизм не добился
доносчика.
Взаимно друг друга предупреждали на улицах, делали
друг другу знаки, все останавливались неподвижно на месте, на котором
находились, когда показывался император, и можно было подумать, что эта
предосторожность имела своею целью предупредить сборище толпы вокруг него. Это
было следствием страха; не разрешали собраний: необходимо
было получить дозволение на танцевальный или другой увеселительный вечер, и
полиция входила в дома, где замечали сильное освещение, — признак
сборища. Павлу часто приходилось, при виде дам, бросаться к их карете,
подходить самому к дверцам и вежливо предлагать им не выходить из
экипажа. Его вежливость составляла страшный контраст с его приказаниями.
Казалось, что он их давал, чтобы иметь удовольствие отменять в виде особых
исключений. У тех, которые не подчинялись этому требованию, задерживали лошадей
и отводили их в полицию, где наказывали кучера; сами господа часто подвергались
арестам в полицейском доме на три или четыре дня, и им приходилось много
тратиться на мелкия издержки.
Важный вопрос о шляпах, прическах и галстуках
ознаменовал начало царствования. Сперва не верили, чтобы каприз
164
исходил
от императора. Его приписывали полиции, старались избавиться от исполнения
этого требования, но когда увидали, что разставлены офицеры, что круглыя шляпы
велено рубить саблями и рвать, что людей подвергали побоям, что аресты
увеличивались, нужно было подчиниться. Желание сопротивляться выразилось в
маленьких обходах; надевали, например, кокарды; указы участились, и, наконец,
все подчинилось. Стали носить обыкновенную прическу, пудру, косичку, бросили
носить фраки и модные сапоги; дамский туалет принял такой же однообразный вид,
как мужской. Сперва эти распоряжения вызывали только смех, так как за ними не
следовали строгости; но, переходя от одного каприза к другому, император стал
усердствовать на этом поприще; он начал прислушиваться к доносам, и с тех пор
все затрепетало, так как за подозрением немедленно следовала ссылка, приказание
уезжать приходило во всякое время, как среди ночи, так и среди дня. Карета
ждала у ворот; еле-еле вам давали минуту на извещение приятеля и кое-какия
необходимыя распоряжения. Павел не проливал крови; что касается тайных казней,
то существовало боле подозрений, чем доказательств; в его
характере не было обыкновения утаивать свои действия.
Я не люблю останавливаться на мелочах. Их в изобилии можно найти в книге полковника Массона '), Коцебу и в других местах.
Я замечаю, что довольно часто относятся с презрением к
анекдотам полковника Массона о царствованиях Екатерины и Павла I. Много лжи, невежества и пристрастия. Другие же
говорили мне противное.
С. Горяинов.
1) Маssoп. Memoires secrets sur la Russie et particulierement sur la fin du regne de Catherine II et le commencement de celui de Paul I. Vol 1—3. P-an VIII—X (1800—1802). Kotzebue. Das merkwürdigste Jahr meines Lebens. Berlin. 2. Theile. 1801 (перевод см. в прилож. к «Древн. и Нов. России». 1879 r.)