Два анекдота о гр. П.А. Румянцеве / Сообщ. Ф. Воропонов // Русский архив, 1863. – № 1. – Стб. 65-67.

ДВА АНЕКДОТА О ГР. П.А. РУМЯНЦОВЕ.

Эти два анекдота дошли до меня путем устнаго, фамильнаго предания, и я передаю их в таком же чистом виде, без своих добавлений и поправок. Они годится как материал, показывающий какую память оставил по себе Задунайский в обществе. На сколько ценен такой материал — говорить излишне

Первый анекдот относится к знаменитому моменту Кагульскому. Момент был тяжелый, по разсказам очевидцев; все были полны смутным ожиданием развязки. Лет за пять-десять пред сим, один из таких очевидцев, служивший в армии Румянцева «волонтером», разсказывал моему отцу об этой тревоге. Ожидали приближения армии визиря: люди припадали ухом к земле, прислушивались, и за несколько дней слышали шум: говорили, что это отдаленный гул от топота Турецкой конницы, скрып обоза.... Наконец армия показалась, топот и скрып от множества немазаных арб , послышались явственно. Румянцов осматривал положение неприятеля и ожидал, что Турки нападут сразу на наш слабый отряд. Когда же они расположились, он, обратись к окружающим, поздравил их с непременною победою.

В лагере сделано было еще прежде распоряжение, чтобы все и все было в готовности каждую минуту, чтобы все лишнее было выслано из лагеря, и офицеры имели при себе только самое необходимое. Это казалось офицерам очень стеснительным. По преданиям того времени, многие поддерживали комфорт даже в лагерной жизни. Так например, разсказывал мой дед, что когда он служил в Екатерининскую Шведскую кампанию, вышло такое же распоряжение по армии, как и под Кагулом, и он должен был отправить от себя лишния вещи — на шести тройках. Отучить тогдашних баричей от барства—было трудно. Пуховики, халаты возились за ними постоянно. При передвижениях некоторые возили за собою и метресок (не знаю, допускалось ли это в военных похо-

дах. Труднее всего было сладить с халатами. Как это ни воспрещалось, но любители понежиться, хотя тайком, но все таки не отставали от халатов.

И вот один раз Румянцов, ранним летним утром, выйдя из палатки (дело было в июле), заметил какого то оплошнаго офицера, который в халате куда то пробирался между палатками. Румянцов подозвал его к себе. Бедный офицер, увидя Главнокомандующаго, совершенно потерялся: но Румянцов ободрил его ласковыми словами, вступил с ним в разговор, и о предметах совершенно посторонних. Пройдя вместе несколько шагов, ободренный офицер, хотел было отпроситься в свою палатку.—Куда же вы, мой друг, спешите, отвечал Румянцов, еще довольно рано, зайдемте ко мне, мне хочется еще с вами побеседовать.—Нечего делать, пошли в палатку Главнокомандующего, который продолжал разговор, также приветливо, и пригласил своего гостя сестъ. Надобно было повиноваться, по смущение гостя усилилось: он совершенно путался в речах и краснел, слишком чувствуя тягость халата на плечах, тогда как главнокомандующий был одет как должно. Разговор продолжался, и всякой раз как офицер пытался уйдти, Румянцов его удерживал: посидите, посидите, г. офицер, вы видите, что еще рано, я один и мне скучно; а ваше общество доставляет мне удовольствие. — Время шло, и наконец в палатку начинают являться разные генералы и другия лица, с докладами, все в полной форме; а гость только один в халате, и главнокомандующий по прежнему продолжает его удерживать, с прежнею ласковостью.—Едва, едва удалось ему наконец вырваться домой.

Не знаю, верно ли, но предание по обычаю прибавляет что после этого халаты действительно исчезли в лагере. Ласковая манера подействовала лучше всех строгостей.

В лагерное время Румянцов, приглашая к своему столу окружающих, имел обычай включать в число гостей и по нескольку незначительных офицеров, кого случится, и оказывал им особенное внимание. Зайдет иногда речь о каком нибудь cpaжении; случится разноречие; главнокомандующий и обратится к кому либо из таких: Иван Ива-

ныч, скажет, вот вы были в этом сражении, помнится, разрешите-ка наш спор!—Внимательность, позаботившаяся заблаговременно узнать имя и отчество «маленького» офицера, приобретала в армии большую цену.

Следующий анекдот относится к позднейшему времени, когда Румянцов был Генерал-Губернатором Киевским, Курским, Харьковским и еще какой-то губернии. При учреждении, кажется Курской губернии, Румянцов сам открывал губернию, с обычною торжественностью таких случаев. В собрании лиц бывших при этом торжестве, находились в числе других — богатый откупщик Переверзев и помещик князь Шаховской, бывший подчиненный Румянцова, и известный ему с хорошей стороны. У них были какия то личныя неудовольствия. Переверзев несколько раз подходил к Шаховскому, пользуясь удобным случаем, и говорил ему какия то колкости. Это заметили соседи; Шаховской старался сдерживаться, но видно было, что он то бледнел, то краснел. Наконец Переверзев до того стал ему наскучать, что терпиние Шаховскаго истощилось и вдруг среди большаго собрания значительных чинов, — раздается звук громкой пощечины. Bcе присутствовавшие пришли в ужас; Шаховской казался совершенно погибшим. В эту минуту раздается голос Румянцева: «Боже мой! какое несчастье! бедный Шаховской сошел с ума! Иначе быть не может; я знаю этого прекраснаго человека с давних пор, ради Бога, доктора, скорее! пусть ему помогут!...»

Явились и доктора, мнимому больному отворяют кровь, увезли домой, и Румянцов, обратясь к доктору, убедительно просит его позаботиться о спасении «этого достойнаго человека, котораго потеря будет очень чувствительна обществу.» Переверзев в глазах всех был как бы покрыт позором. Должно прибавить, что он пользовался самой скверною репутациею и все были довольны, когда дело приняло такой оборот.

Прошло месяца два мнимаго лечения, и Шаховской, будто бы выздоровевший, приехал к Румянцову. Сильно чувствуя сделанное ему благодеяние, он со слезами благодарил его. Румянцов ободрил его, и только дружески заметил: вы конечно чувствуете ваш про-

ступок.... ведь хорошо что я здесь случился, а иначе — подумайте, чтобы могло с вами быть; пусть это вам будет уроком....»

Ф. Воропонов.