Журнал биографический моей жизни // Русский архив, 1895. – Кн. 2. – Вып. 6. – С. 200-216. – Сетевая версия – М. Вознесенский 2006.

 

 

ЖУРНАЛ БИОГРАФИЧЕСКИЙ  МОЕЙ ЖИЗНИ.

 

1785 г. Ноября 24-го дня, в Екатеринин день, родился я в селе Чижове (месте рождения светлейшаго князя Потемкина) от его родного племянника.

1788 г. Взят я моего отца родною теткою Еленою Андреевною Огонь-Догоновскою, которая меня чрезвычайно любила и мне на имя моего родителя завестила село Сороколенския Липки.

1792 г. Столь отчаянно был болен апостемою на груди, что лекарь не полагал мне более шести часов жизни, и получил чудесное исцеление от заячей шкурки, данной простою крестьянкою.

1794  г.   Отправлен   был   в   науку к родному брату   моего отца, который не отличал меня от  своих детей.

1795  г. Продолжал мою науку у матери моей в сельце Ступине.

1796  г. Взят моим родителем и был в Киеве.

1797 г. Продолжал мое образование в его деревне Чижове. 1798 г. Жил и воспитывался при родителе моем в Петербурге.

1801  г. Сентября  15-го день коронации Александра I-го, в Москве, где я при родителе моем находился.

1802  г. Марта 13-го вступил в   службу в Санкт-Петербургский   драгунский   полк   унтер-офицером,   коего шефом   был   мой двоюродный дядя генерал-маиор Павел Энгельгардт, кварт. в Доргобуже. Апреля 27 переименован юнкером.

1803  г. В Ноябре и Декабре, по делу шефа моего дяди, против котораго полковой командир интриговал, я, по усердию моему, возбудил обиденнаго им товарища   юнкера Прутченка к доносу,  к чему и другия обстоятельства соединились, который кончился величайшею неприятностию для Дехтерева, и Прутченко был разжалован в рядовые, а Дехтереву отказано было командование полком.

1804  г. В Мае с полком ходил на маневры в Смоленск. В Июне переведен ошибочно в Кавалергардский полк; ибо нас юнкерами в Санкт-ІІетербургском  драгунском полку было

 

 

201

двое однофамильцев, а как первый был отправлен с ремонтными лошадьми в тот же полк, то   полагали, что меня требуют.

Июля 31, по личной просьбе от князя Багратиона к Императору, переведен в гвардейский егерский баталион.

В Сентябре ходил с полком на большие маневры в Петергоф.

Декабря 2 произведен портупей-юнкером.

Жил во все время службы моей в доме князя Багратиона, который меня, по способностям моим, познаниям, проворству, а равно по шалостям и протчим дерзким поступкам сколько любил, столько и ненавидел: я был им четыре раза арестован, как за причиненную другим лицам дерзость, а равно за проказы моей молодости и имел две интриги, из которых по одной чуть не должен был жениться.

 

1805 г. Гановерский поход.

13-го произведен подпорутчиком в 20-й егерский полк, единственно по желанию моему скорее иметь  офицерский чин.

8-го назначен в шефские адъютанты онаго полка к генералу-маиору князю Шаховскому.

Выступление полка из   Охты в Софию, где я много шумел.

Присутствием моего духа, на пути моем из Петербурга в Софию, въ лесу Царскосельском, принудил бежать напавших на меня ночью двух разбойников.

Выступление полка из Софии в Ораниенбаум чрез Стрельную мызу. Прибытие онаго в Ораниенбаум. На мелких транспортных судах амбаркированье онаго на военные корабли, находящиеся близ Кронштадта к приготовляющейся експедиции противу Гановера.

Мои проказы в городе Кронштадте по новому моему знакомству с морскими офицерами.

Отход корабля Св. Януария, на котором я находился с моим шефом.

Мореплавание по Балтийскому морю мимо островов Даго и Борнгольм к острову Ругену, во время котораго я от скуки занялся безпрестанною игрою и проиграл все мои деньги.

Жестокая буря, в которой четыре роты нашего полка, отправленныя к десанту на берег Шведской Померании, претерпев бедственную опасность, избавляются тамошними жителями и лоцманами, а корабль командира Трескина становится на мель и после немаловременных трудов освобождается.

 

 

202

Бедственный со мной случай в то время, как я, всходя на корабль, повис на  веревке и   был в опасности утонуть в море.

Выгрузка на пристань Пертскую и ночлег мой в Гринвалде.

Квартира в Людвигсбурге; чувствительный и благородный мой поступок с прекрасною дочерью хозяина замка, барана фон-Клинкёвштрема.

Проход полка по Шведской Померании через деревню.

Город Грим.

Город Трибзее, где я, как молодой адъютант, в полной мере старался изгнать сердечную мою любовь, которою я заразился в Людвигсбурге. Проход чрезъ Мекленбургский Пасс (тинистое водяное болото).

Приход полка в городъ Гноен, где я, хотя себя показать, упал на всем скаку с потыкливой моей лошади, вывихнул себе ногу и не смотря на боль пригласил тамошних дам ночью расхаживаться по грязным улицам и сделал страшную дерзость в одном купеческом доме.

Приход полка в городъ Гюстров.

Смотр на равнине при Панцове, представленный генералом-маиором графом Остерманом-Толстым герцогу Мекленбургскому.

Завтрак генералитету, штаб и обер-офицерам, обед и порция рядовым.

Герцог своею любезною и приветливою: оригинальностью, герцогиня его жена важною холодностью, а Шарлота томно-важною красотою отличались.

Пребывание в Шверине, представление герцогу и его фамилии, любовныя проказы со мною; приключение между мною и самим герцогом, самое забавное приключение между мною же и офицерами нашего полка;  прекрасныя женщины.

Гольденбоо, где мы для приготовляемой переправы через реку Эльбу должны были простоять более недели; на досугн нашем я имел ссору и дело с офицером нашего полка М. и два раза пировал в Цюре у премилых хозяйских дочерей.

Бойценбург. Очаровательная красота Каролины, дочери, тамошняго обер-ландрата, довела мена и, моего товарища Молера к самым чувствительным восторгам умиления, и заманчивая надежда не оставляла нас посреди самой реки Эльбы, где в сопровождении прекраснейшей и всего города мы на двенадцати больших купеческих судах переправились на берега Гановерскаго электорства, ддя освобождения котораго наш десантный корпус был назначен.

 

 

203

Г. Блекеде, где мы проводили дни наши в неге и роскоши, а притом и в безполезном желательстве воспользоваться обманчивою благосклонностию поважной супруги тамошняго бальи господина Вензее; бывшая девица Буш, племянница неустрашимаго Гомерштейна и умнаго Вальмодена.

Г. Люнебург. Там я в первый раз увидел главнокомандующаго нашим десантным корпусом генерала Толстаго. Это был придворный человек, котораго разум весьма был ограничен; там я, у него отобедав, был в театре и в темной вечер, когда я спешил в Гейлигенталь, при проезде одного леса, по мне два раза выстрелили из онаго, так что я должен был пришпорить моего Пегаса. Полк проходил самую скупую и гнилую полосу Люнебургскаго герцогства.

Тамошняя гейда, по бывшей в то время дождливой осени, была для меня весьма замечательна; опасный переход чрез оную, где рыхлая земля безпрестанно подгибалась под ногами, и пространство неизмеримое, покрытое в то время водою, родило в нас туже самую опасность, как и отшествие Израильтян по Чермному морю из Фараонова  царства.

Гемелинген. Там я познакомился с генерал-маиором Кожиным, остроумным, забавным и распутным человеком, да с шефом ездил в            к дежурному маиору Воронцову, котораго благоразумие, ученость, кротость основаны были на скрытой скромности *).

Г. Ретен на реке Аллере, на брегах которой Карл Великий по капризу перерезал беззащитных Саксонцев, не поколебав к законам и вере своего отечества. Там тоже имел я случай быть распутным.

Г. Ниенбург. Занявши все пространство Гановерскаго электорства до самого Везера и не находя нигде неприятеля кроме крепости Гомельн, которою нельзя было овладеть вооруженною рукою, наш полк был отряжен к авангарду для дальнейшаго наступления и занятия стран примежных к Голландии.

М. Либенау. Чудесная моя интрига с сумасшедшею от любви обладательницею баронессою фон Габр., которая требовала потом, чтобы я на ней женился.

М. Зулинген. Тамошния дамы весьма благоприятны к нашим офицерам. Матильда дочь почтмейстера; затеянный нашего полка офицерами бал, для котораго мы не щадили ни денег, ни волокитства нашего.

*) Это будущий князь фельдмаршал Михаил Семенович. П. Б.

 

 

206

От городи Шавли за два перехода к Юрбургу имел я странную и дерзкую историю с помещиком, ротмистром народовой гвардии, Р.

Вступление в Прусские пределы чрез реку Неман. Переход чрез оную по причине недавняго замерзания оной был весьма опасен; люди переходили на некотором разстоянии один от другаго по одиночке, а все полковыя тягости и обоз переправили на постланных досках по замерзшему только за два дня Неману.

Г. Аленбург, где находилась главная квартира командующаго гвардиею Цесаревича Константина. Наш полк расположен был кантонир-квартирами впереди прочих; на меня возложена была съемка окрестностей, занимаемых нашим баталионом, что я чрез два дня с успехом и выполнил.

Позиция в боевом порядке пред Гейльсбергом, по некоторым маловажным движениям неприятеля в авангарде, умышленно сделанным к обращению нашего внимания на сии фальшивыя демонстрации, чтобы отвлечь наше бдение от Данцига, который неприятель начал усиленно добывать. Главнокомандующий, почтя оное действительным, собрал в нарочно приготовленной позиции всю армию, как будто уповая, что неприятель будет столь безумен, чтобы атаковать его в столь приготовленном месте.

Наш полк занимал шанцы пред главною батареею на левом фланге предстоящаго леса, в котором на аванпосте находилась рота наших егерей, и мы в лесной хижине с собравшимися знакомыми инополчанами, в ожидании неприятеля, безпечно пьянствовали и за здоровье друг друга уракались на воздухе.

Когда движения неприятеля оказались обманными, и обоюдные авангарды в окрестностях Лаунау остались на прежних местах, то главнокомандующий, котораго цель только состояла навести неприятеля на Гейльсбергскую позицию, не почел нужным изнурять армию бесполезными батальными биваками и попрежнему распустил воинство по кантонир-квартирам.

Вся гвардия для соблюдения караулов Императорской квартиры в Бартенштейне расположена была позади всей армии по квартирам за милю отъ Бартенштейна к Гейльсбергу.

Неспособность моя к парадной фронтовой службе избавила меня от караулов, и я праздность мою проводил не без занятия. Немаловажная картежная моя игра с подобными мне товарищами служила приятнейшим временем в моих досугах.

Множество бекасов, которыми отличились ниши окрестности, было причиною   немаловажной   тревоги.   Артельный   мой собрат, по

 

 

207

пристрастию своему к сей охоте, с некоторыми искусными в меткости егерями в один вечер завел по ним препорядочную перепалку, которую близ расположенныя роты приняли за сущую войну, подняли тревогу и распространили свою готовность звуком барабанов по всему полку, пока не узнали, что дело завелось с бекасами, за что полковник Сент-Приэ дал каждому из зачинщиков по прекрасному выговору.

Когда оборонительныя предосторожности Бенигсона доставили Наполеону все удобнейшия средства и время завладеть важною крепостью Данциг и пленить охраняющий оную изъ 16.000 гарнизон под командою Калькрейта и нашего храбраго князя Щербатова: то, дабы вознаградить столь важную потерю, главнокомандующий решился, наконец, воспользоваться удалением важных неприятельских сил под Данцигом, до прибытия которых он надеялся быстрым движением внезапно не только остановить, но и обхватить авангардный корпус маршала Нея и Сульта и, поразивши сию первую линию Французской армии, напасть на слабейшия силы Наполеона под Остеродом и, таким образом наивыгоднейше переменить оборонительныя меры свои на удачную наступательную операцию. Столь превосходный план, могущий заменить потерю Данцига неоднократным поражением Наполеоновых полчищ, мог бы сделать благоприятный переворот критическим обстоятельствам угнетенной Наполеоном Европы, еслиб исполнения соответствовали предприятиям Российскаго полководца и быстрая догадливость Наполеона не сокрушила бы сих мер. Вся наша армия многими направлениями, служащими к поражению и окружению авангарда Неева, следовала к предназначенной цели. Российская гвардия, как обыкновенно и в сей операции, составляла резерв, которому предстояло подкреплять движения и обращаться на те пункты, где потребно было подкрепление к превозможению упорной обороны. Положение на равнине всей гвардии открыло нам шествие из леса Багратионова авангарда, который, с быстрою ловкостью, в наших глазах, опрокинув форпосты неприятельские, обратился к Гутштату, и вскоре сей пылающий город возвестил нам сильное и выгодное  сражение под Гутштадтом.

1-я битва при селении Лиомитен при реке Пассарже, в то время, когда главная наша армия соединенно с авангардом Багратиона и Донскими казаками графа Платова устремилась на корпус маршала Нея под Гутштадтом, с намерением не только поразить оный, но и обхватить с разных направлений, принудить его к сдаче, то в связи с сею оиерациею корпус генерала Дохтурова должен был с лица атаковать,  укрепившись лесными засеками.    Авангард мар-

 

 

208

шала Сульта при селении Лиомитен, который взятым положением пред Пассаржею возбранял переход сей реки, между тем как Сакена корпусу, переправясь чрез Пассаржу, в одно время предположено было зайти в тыл и в одно время ударить на самого маршала Сульта. Генерал Дохтуров согласно с повелением в 10 ч. утра произвел свое нападение на столь укрепленный пост неприятеля, который мужественно своею обороною и получаемыми подкреплениями из-за Пассаржи обращал наши усилия ко вреду нашему.

Уже тринадцать батальонов из его корпуса были в деле и хотя оные вытеснили Французов из примежных к укреплению их позиций, но онаго при бывшей своей потери не могли одолеть, тем более, что маршал Сульт по неприбытии Сакена безпрестанно подкреплял свежими войсками сражающихся, что и побудило генерала Дохтурова просить скорейшаго подкрепления у Цесаревича Константина, который под командою своего генерал-адъютанта Хитрово для помощи отрядил наш гвардейский егерский полк из двух батальонов и пяти эскадронов улан. В четыре часа прибыли мы на место сражения, чрез полчаса пошли в дело. Сметливыя распоряжения нашего полковника графа Сент-Приэ чрез час дали другой вид сражению. Он первому батальону приказал, пройдя чрез утомленныя сражающияся в пустой перестрелке наши войска, штурмовать засеки и, когда дело уже сильно заведется, самому пойти в обход и внезапным быстрым натиском, поставя между двух огней онаго, произвести безпорядок и замешательство. Исполнение соответствовало ожиданиям. Первый батальон, в котором я служил, неустрашимо с неприятелем вступил в дело и если не мог с перваго натиска выжить его из укрепления, то по крайней мере обратил в полной мере неприятельское внимание к отражению нашего нападения. Тогда разумный граф Сент-Приэ, усмотря, что дело сильно завязалось, пошел в обход и с редким мужеством ударил в тыл оному.

Неприятель, видя себя внезапно окруженным, пришел в замешательство и, думая уже только о своем спасении, в скорости начал в величайшем разстройстве выбираться из своих укреплений. Егеря немедленно преследовали бегущих, которые хотя и получили новое подкрепление при самой деревне Лиомитен, но из оной опрокинуты были победоносными егерями. Столь удачная атака графа Сент-Приэ и появление, наконец, Семенова корпуса в тыл войск маршала Сульта понудило онаго к скорому отступлению к стороне Остерода, где тогда находился сам Наполеон. Неприятель на сем пункте сражался  в числе   более   6.000   и конечно убитыми и

 

 

209

ранеными потерял до 1.500 человек, кроме 100 пленных вовремя его преследования на реке Пассарже.

Наших войск было в деле более 9.000. Потеря наша убитыми и ранеными если не превосходила, то равна была с неприятельской. Наш гвардейский Егерский полк один потерял более 250 убитыми и ранеными, и в сем жарком деле лишились мы лучших офицеров. Достойнейший наш предводитель граф Сент-Приэ был ранен в берцо левой ноги, так что навсегда остался коротконогим; его родной брат подпоручик Сент-Приэ в грудь на вылет; храбрый капитан Ридингер, который командовал под Потемкиным первым батальоном, шомполом в брюхо; добрый капитан Вульф убит был наповал; просвещенно-храбрый Делагард ранен был в бок; удалой и забавный мой артельщик Догоновский, получа пулю в горло, чрез час умер; а мне сие первое вступление на Марсово поприще, за лишнюю мою быстроту, отняло способ служить против других выскочкою: ибо лишило меня ноги, которая никогда у меня не выростет.

 

Примечание. В сражении, если бы корпус Сакена подоспел в свое время и в одно время атаковал бы в тыл маршала Сульта, то конечно маршал Сульт претерпел бы совершенное поражение, ибо, будучи сильно занят Сакеном, он бы не мог подкреплять за рекою свой авангард, чрез что доставил бы все способы превозмочь авангард Сультов, завладеть всеми укреплениями и засеками и последственно атаковать с фронта главныя силы Сульта, между тем как Сакен действовал бы в тылу неприятельских войск. Кажется мне впрочем, что генерал Дохтуров в ожидании Сакена сперва не решался атаковать настоящим образом, пока гибельный распорядок подкреплять атаку побатальонно, а не важною частью сил, довел его к крайности просить у Великаго Князя подкрепления, что ободрило неприятеля и вседило уныние в пехоте его корпуса. Прозорливому нашему полковнику обязаны были успехом дня, который в затруднителъных отношениях изобрел, как по искусству, так и мужеству своему, самый приличный маневр. Наконец появление Сакена по ту сторону Пассаржи убедило Сульта не только не оспаривать проигранную уже позицию его авангарда, но и скоро оставить нам и занимаемое его главными силами положение.

 

Мое участие. Когда полк приближался к месту сражения, я внутренно восхищался, что наконец желание   мое исполнилось побы-

 

 

210

вать и под неприятельскими   пулями,   и когда первый батальон готовился ко входу в лес, то я, командуя   половинною четвертою ротою, пошел с моими солдатами вперед и, усмотря стараго полковника Бернарбоса, я спросил где неприятель,   на что   он  мне ответил, чтоб я не горячился, ибо и здесь   пули летают.   Тогда я ему возразил, что по опытности вашей в службе, конечно, оне для вас уже наскучили, но что напротив  для меня   оне   должны быть   тем более приятны, что я, по летам и неопытности молодой, так сказать, мальчишка, котораго всякая новость восхищает, а тем более когда идет дело до драки.   С честью опередя его полк, я приказал солдатам скрыться   за большими   деревьями,   а сам   пошел   вперед, чтобы, осмотря неприятельское  положение, избрать лучшее средство к нападению   на онаго.   Посреди   свиста   пуль   я   дошел   не   более 60 шагов до неприятеля,   так   что   только   один овраг отделял меня от онаго, как рикошетный удар от пули пробил пяту моей ноги. С горяча мне показалось, что я не ранен; но, чувствуя в ноге тяжесть и льющуюся кровь, я крикнул   солдат, которые,   увидя  меня раненым, по особенной любви ко мне, человек более десяти, бросились ко мне, не взирая на смертоносную   опасность.   Их усердие ко мне стоило двум жизни, и одного   ранили;   меня   отвели  к  фронту втораго батальона. Граф Сент-Приэ, усмотря меня  раненым, показал искреннее сожаление ко мне и тотчас велел второму батальону двинуться на обход; потом отвели   меня к нашему штаб-лекарю, который проклятым своим ланцетом тщетно старался вынуть пулю, пока удар ядра в то дерево, около котораго  он производил коновальское свое искусство, удалил его от меня с порывистою речью, что когда ядро ему попадет в голову, то уже никакая микстура его не вылечит.

 

Я в сем сражении из всего полка не только офицеров, но и рядовых был первый ранен. Меня взвалили на бричку и повезли в близ лежащий город Вартшиц, где нечаянным случаем выбрали мне квартиру у лекаря, у котораго я стоял во время обратнаго моего похода из Гановера; мы оба друг друга признали, и он употребил все свое старание по своей науке, перевязал мне рану и потчивал меня кофием.

 

Часа через два принесли ко мне жестоко раненаго в грудь младшаго Сент-Приэ, и вскоре возле квартиры моей собралось много раненых солдат моей роты; их было числом 29 человек. Я каждому дал по червонцу, а с остальными 12-тью сам остался.

 

 

211

Чрез некоторое время сделалась тревога. В городе разнесся слух, что Французы по отражении наших войск при Лиомитене идут прямо на Вартшиц. Сие известие меня изумило. Я никак не хотел считаться пленным у неприятеля, а посему из бывших легче раненых моих солдата привели ко мне тотчас тамошняго бургомистра с тем, чтобы доставить мне лошадей в самой скорости; и хотя сей каналья долго не соглашался сего выполнить, но данные ему кулачные уроки усердными моими сослуживцами и неотпускной провод к доставлению мне лошади вскоре сделали меня всадником без седла и стремян с раненою моею ногою, и солдат Степан, который вынес меня из сражения, взялся усердно быть при мне неотлучным и по дороге к Лаунау вел пугливаго моего Буцефала под устцы. Тревога была фальшивая.

Д. Лаунау. При сумерках прибыл я в сию прежнюю главную квартиру авангарда князя Багратиона. Вскоре в одной комнате поместили меня с г. Сент-Приэ, который был в весьма слабом состоянии, и не позволено было в раздражении его грудной раны ни слова говорить. Это была первая и последняя ночь в моей ране, в которой я хотя несколько мог уснуть.

Г. Гейльсберг. Там в одном доме помещен я был с раненными моими сотоварищами Ридингером и Делагардом. Трудность взбарахтаться на третий этаж высокаго дома была для меня весьма памятна. Терпя несносную боль в разбитых костях пяты ноги и не могши минуты успокоиться, я невольно страдал, между тем как оба мои товарища, особенно Ридингер, при помощи пунша был покоен и сердился за то, что я моим оханьем ему мешаю спать; однажды мы так даже разбранились, что уже близко подползли друг к другу, чтобы подраться в плотную, но наши деньщики воспрепятствовали хилому нашему геройству. Как все пальцевыя кости на пяте были у меня размозжены, и пуля была не вынута, то я терпел нестерпимую мучительную боль ежеминутно. Ногу мою разнесло опухолью выше колена, и, имея непреодолимую наклонность ко сну, в самое мгновение моего забытия изступленнейший удар по всем членам разбужал меня, котораго я столь страшился, что при всем моем стремительном   желании заснуть я   отвращал, сколько   мог,

столь приятное успокоение и всегда, когда природа требовала своего течения, я в то мгновение претерпеваю ужасный сей удар по всем моим членам. Наконец, на третий день после моей раны, я почувствовал пресильную лихорадку, в которой просил Бога, чтобы мне

 

 

212

послал смерть: ибо совершенное нечувствование прежних моих страданий было для меня столь приятно, что я охотно бы предпочел смерть возобновлениям прежних болей и тоски; но с окончанием оной   я опять подвержен стал равномерным мучениям, и следствием оной открылся у меня Антонов огонь под пятою и на пальцах, которые начали синеть. В сих несносных муках я, а равно и   мои товарищи, для отдохновения и успокоения своего, намеревались провести еще дня три в Гейльсберге, как всеобщая   тревога распространилась по всему городу: объявлено было, что Французы приближаются к   сему городу. Тогда, ни мало не медля, я солдату моему приказал   подвести к крыльцу моего вздорливого Буцефала, мучился  при   сошествии   с лестницы и, когда уже все полагали от страха, что Французы якобы вступают   в   город, я   был    уже   всадником   в   сопровождении моего солдата, который, чтобы не быть   узнанным, надел   на   себя мой теплый тулуп, отчего пот лился у него градом.

 

Я спешил к главному караулу, который уже моим   приказанием выстроился и составлял одну роту, и командующему оной капитану велел, чтобы его команда заряжала   ружья   и   приготовилась залпом принять вступающих Французов против его команды;   но сей негодный трус в виду своих подчиненных схватился за   живот и сказался больным. Обругав его, как он стоил, я приказал принять команду старшему по нем поручику и, дав ему наставление, продолжал я мою дорогу к Бартенштейну, которую увидал наполненною бегущими из Гейльсберга военно-служащими; даже раненые   и   многие жители города, смешавшисъ, иные удирали, а другие тащились, чтобы не попасть в руки Французов; а на половине дороги догнали меня и мои товарищи, которых везли в лазаретной карете. Сия тревога произошла от следующаго: когда Наполеон собравшись ринулся на нашу армию разными направлениями и привел оную с перваго раза к неопределительному скорому отступлению, то  сия ретирада, а ровно и прежние его к окрестностям Гейльсберга конные эклерёры появлением своим угрожали вступлением в   сей   город, но, чтобы войти в него, не решились.

Г. Бартенштейн. Там я опять с прежними своими сотоварищами стоял на одной квартире. Рана моя не позволяла мне ни на минуту успокоиться сном, который меня безпрестанно одолевал, так что я при моем изнеможении подвержен был безпрестанным мучительным ударам. В сие время пята ноги моей с конечностей и внизу начала покрываться черно-синим цветом. Здесь   меня   один

 

 

213

Русский доктор поздравил, что, по причине сильнаго натиска от Французов, я не в состоянии буду выдержать порядочной операции и уверял меня, что чрез неделю я буду разсуждать о сей войне в Елисейских полях с Хароном. Общие разнесшиеся слухи об отступлении нашей армии, почему мы здесь почитали себя в опасности, вытурили нас из Бартенштейна, и для предосторожности от неприятельской встречи мы приняли вправо, чтобы достигнуть Шлипенбейля.

Товарищи мои Ридингер и Делагард на перинах спокойно лежали в лазаретной карете, а я с голою моею ногою на пугливом коне, который по нужде меня выучил без седла и стремян держаться на коне подобно Центавру, был за ними в виде побежденнаго и израненаго рыцаря, котораго тащат в железную клетку, и мы во все время дороги нашей слышали сильную канонаду в сторонах Гейльсберга.

Г. Шлипенбейл. Остановясь по прежнему на одной квартире, лишь только мы переночевали, как получили достоверное известие, что часть Французской армии взяла свое направление к Кенигсбергу; а как мы наверное не знали, куда нам укрыться от Французов, которых разводных партий мы опасались более, то по моему совету оба мои собрата решились возвратиться на комуникационную дорогу, в уповании, что если неприятель нас и захватит, то не одних, а со многими, а посему сего-же утра мы поспешили к Фридланду. Слякоть, грязь, проливной дождь и холод дали мне чувствовать все ужасы моего положения; а как мы непременно хотели достичь Фридланда, тем более, что на дороге встречали весьма немногих, то настигшая нас в Фридландском лесу темнота была для меня тоже гибельна: пугливый мой конь пред всяким деревом кидался в сторону. Помощевание и усердие рачительное моего провожатаго избавило меня только от падения, которое по положению и слабости моей было бы для меня гибельно. В 9 часов вечера только прибыли мы в город Фридланд.

Г. Фридланд. Мы остановились на хорошей квартире и узнали от хозяина, что в тот же день за три часа были Французские квартирьеры, с уведомлением, что завтрашняго числа утром в семь часов вступят Французския войска, которыя расположились не более десяти верст от нас. Безпокойство, истощение, мертвое гниение раны при столь ужасном дожде и ветре покрыли чернью пяту мою; я уже во многих местах не чувствовал ничего при осязании, а как боль и известные удары не позволяли мне более ни на волос заснуть, то я, чтобы

 

 

214

не убить даром время, потребовал ножа, которым вырезывал большие пласты мертваго сгнившаго мяса моей подошвы и радовался, когда находил по срезании где еще живое мясо и не прежде отстал от моего упражнения, как вырезал все, и моя подошва обагрена была капающею кровью. От сих операций моя нога получила вид дебелаго соколинаго носа, ибо снизу подошва была вырезана, а сверху пята была покрыта багровою возвышенною опухолью. Не могши тоже минуту успокоить себя сном, я не в силах был уже рыцарствовать на коне. Нашли для меня длинную Прусскую повозку и на постланном сене втащили меня. Мы на самой заре в избежание Французов отправились из Фридланда к Аленбургу; но как безресорная тряска была для меня нестерпима на всяком шагу, то я, не проехавши пол мили, пересажен был на моего Буцефала, который, не взирая на истощенную слабость мою, делал по своему разные антраша, бросаясь в сторону. Тогда я проклинал войну, лошадь и самого себя.

Г. Аленбург. Прибывши уже большими сумерками в сей город, занятой множеством различного войска ранеными и всем запасным парком артиллерии, мы не могли отыскать для себя квартиры, а посему открывшемуся нам в полковом приюте пастору лишь только начали служители выламывать двери, как огненное зарево, объявшее весь город, возвестило нам пожар, и вскоре всеобщее смятение и крик жителей давали нам на замечание поскорее выбраться из онаго и когда еще не решались куда ехать, то запасная артиллерия во весь дух мчалась по сей, хотя большой, но узкой улице. Мои товарищи, лежавшие в лазаретной карете, хотя и получили толчки от артиллерии, но сего не чувствовали; я же на моем коне, как ни тесно прижался к стене дома, но больная моя нога терпела от постромок артиллерии, конь-же мой, постромками почти каждаго орудия будучи задет, так сказать, Божьим провидением не был только что увлечен и задавлен какою нибудь мчащеюся пушкою; но на другой день я сам видел, как задния ноги у него были изуродованы. Лишь только артиллерия нас миновала и при большом ветре огонь начал распространяться до места, где мы находились, то я с моими товарищами продолжал при сей истребительной иллюминации дорогу, и за две версты от города мы, по примеченному огню за четверть версты от большой дороги, расположились ночлегом в одной деревне.

Такия приключения, безсонница, слабость, распространившейся Антонов огонь, а равно и две синия полосы, дарованныя мне от артиллерийских постромок   по берцу   и икре искаженной ноги моей, ли-

 

 

215

шили меня последних   сил.   Я готовился   умереть   и негодовал на судьбу мою, что Антонов огонь столь медлительно подымался.

В деревне на другой день с моими товарищами Ридингером и Делагардом, которые меня оставили, я, после многих забот охраняющаго меня сослуживца, взамен оставя обывателям избитаго моего Буцефала, на скрипучей тяжелой подводе Прусскаго манера, отправился к Инстербургу.

Бедственныя мои безпокойства в моем несчастном положении довели меня до совершеннаго изнеможения; от чувствуемаго движения телеги я безпрестанно останавливался и на половине дороги к Инстербургу принужден был для отдыха моего остановиться в лучшем доме бывшей деревни, где принят был одною Прусскою помещицею, которая по наступлении оставила свое жительство, чтобы не остаться  с неприятелем.

Видя мое жалкое положение, она с чувствительностью принимала участие; подкрепила меня несколько кофием, ибо я так уже был слаб, что побуждениям природы не мог при ней воздержаться.

Г. Инстербург. Мне из городской ратуши для квартиры дали билет к столяру. Несносная жгучая боль моя заставила меня кричать на хозяина, чтобы он скорее дал мне ушат с водою, которою воображал прохладить мое воспаление. Хозяин, не думая меня столь раненым, грозно повторил на счет мой несколько швернотов, но когда увидел мою ногу, то человеколюбие заменило его суровое со мною обращение, и с того времени он доставлял мне всевозможнейшую помощь и приискал мне двух докторов, которые, обозря мою ногу, тотчас от оной отказались, но столяр ободрительным голосом уверял меня, что пойдет за третьим, за котораго ручается своею головою, что мне поможет, и чрез некоторое время молодой человек не более 22-х лет, который только недавно вышел из Берлинской академии, осмотря мою ногу, заверил меня, что если не может сохранить оную, то, по крайней мере, жизнь, и при том, разрезывая (сондируя) ножем до живаго места по чувствительности моей, находил еще кое-где живое мясо.

На вечер посетили меня многие товарищи 20-го Егерскаго полка и уведомили меня, что наша армия отступает. Я с ними с немалою чувствительностью прощался.

 

 

216

На третій день маршал Ней с корпусом   своих войск подступил к сему городу. Чтобы снабдить меня безплатным билетом, который я получил, писал я к нему. Городская депутация уведомила меня, что Наполеон велел всех раненых отправить водою в Кёнигсберг. Находясь в разсуждении пользовавшаго меня лекаря заверенным и предчувствуя, что не выдержу водянаго путешествия, я писал к маршалу Нею письмо, в котором изображал, что моя особа в таком положении не может сделать никакого предосуждения и относил мою просьбу к его великодушию. Он сперва не соглашался, но наконец, по освидетельствовании меня, убежден был согласиться со мною. В то время восемь оставшихся тоже тяжело раненых моих товарищей, в самом жалком положении повезли на судах, и вряд-ли кто из них жив остался.

 

 

Примечание. На этом месте прерывается рукопись. Известно, что писавший ее офицер выздоровел от раны и, лишившись ноги, провел на деревянной ноге остальную жизнь свою до 40-х годов, в богатых своих имениях, Смоленской, Могилевской и Черниговской губерний.