Дефранс д’Эзек Ф

Д’Эзек Ф. Из воспоминаний пажа Людовика ХVІ / Пер. Е.П. Чалеевой // Голос минувшего, 1913. - № 6. – С. 106-132.

Оцифровка и редакция текста – Ирина Ремизова

Из воспоминаний пажа Людовика ХVІ.

Автор этих воспоминаний Феликс, граф Дефранс Д’Эзек имел полную возможность наблюдать придворную жизнь в последние годы царствования Людовика XVI. В 1786 г., двенадцатилетним мальчиком он был зачислен в число камер-пажей, а когда революционное правительство отменило институт камер-пажей, Д'Эзек был переведен в пажи конюшенные (1 янв. 1790). В апреле 1791 г. он кончил службу в пажах с чином капитана королевской гвардии.

Потом Д'Эзек эмигрировал, как полагалось всякому доброму роялисту, бился против своей родины в ряду освирепевших эмигрантов, из которых он не был худшим, много скитался по чужбине, много учился и, к чести его нужно сказать, повидимому, много страдал от разлуки с Францией. Узнав о 9 термидора, он попробовал вернуться, но после того, как двое его приятелей-эмигрантов попали под разстрел, бежал снова. Лишь в 1804 г., когда была провозглашена империя, Д'Эзек вернулся окончательно и вступил в ряды наполеоновских солдат. Сражаясь под знаменами Франции, он как бы торопился смыть с себя позор Кобленца и службы в рядах неприятельской армии. Особенно блестящее участие принимал он во французской кампании 1814 года.

Реставрация, разумеется, его пригрела. Но армию он покинул и служил конец жизни по гражданской части. В 1835 году Д'Эзек умер.

Мемуары его написаны в 1804 году, когда ненависть к революции стала уже мягче, а годы страданий вдали от родины примирили его с Францией. И все-таки роялист, преданный слуга короля Людовика XVI, чувствуется в мемуарах постоянно. Читатель должен помнить это и быть готовым исправлять суждения Д'Эзека о друзьях и недругах.

Мы решаемся, тем не менее, познакомить читателя с его воспоминаниями (в сокращении), потому что они, несомненно, представляют интерес. Картинки придворнаго быта, портрет короля, его семьи, его близких сделаны не только человеком, хорошо знакомым с обстановкой, но еще и наблюдательным и вдумчивым. И если им недостает иногда картинности, ярких красок, то этот недостаток с избытком окупается осведомленностью, детальностью и точностью.

А. Дж.

107

Пажи.

О значении, которое имел институт пажей, можно судить по тому, что, когда я впервые приехал в Версаль, их было 158, кроме пажей принцев крови, живущих при них в Париже.

Только принадлежность к древней родовитой фамилий, считавшей за собой не меньше 200 лет дворянства, давала право быть принятым в пажи. Кроме древняго происхождения, требовалось еще содержание в 600 ливров на расходы. Это содержание освобождало родителей пажа от всяких забот: одежда, пища, преподавание, услуги, уход во время болезни, — все входило сюда и отпускалось с истинно царской щедростью и роскошью: одна одежда пажа стоила 150 ливров. Служба камер-пажей состояла в том, что они присутствовали при «grand lеvеr» (большое вставанье) короля, сопровождали его в церковь, освещали дорогу, когда он возвращался с охоты, и подавали туфли, когда он ложился спать. Два мальчика должны были дежурить полночи, чтобы подать одну туфлю королю. Но если бы государю пришло в голову из особаго снисхождения ослабить хотя бы в пустяке установленный церемониал, то это постепенно могло бы повести к полному упадку того величия, которое всегда и неотъемлемо должно окружать трон и самого монарха. Реформы кардинала де-Бриенна коснулись и пажей; сорок из них, прикомандированных к малой конюшне, и два, состоявших специально при охоте, были совсем упразднены, а революция покончила позже и с остальными. После этого осталось всего 50 пажей большой конюшни, которым пришлось взять на себя обслуживание всего двора, не исключая и службы камер-пажей, так как и они, несмотря на свою малочисленность, не избегли общей участи. Всех нас, благодаря нашей молодости, перевели на службу в большую конюшню. Дать вполне верное и яркое понятие о нашем шумном обществе и о системе его самоуправления очень трудно. «Старшие» пажи имели огромную власть над младшими, т.-е. над вновь поступившими. Эта власть, пожалуй, напоминала олигархию, но суровость и требовательность этой власти и подчинения, в котором она держала младших, граничила с самым суровым деспотизмом. Зато распущенность этой маленькой общины и то малое уважение, которое они проявляли к заведующему, скорее напоминали республику, чтобы не сказать самую настоящую анархию. Да и несмотря на многочисленных учителей и профессоров, воспитания не было никакого. Те, которые поступали в это заведение, и сами не очень радели о своих успехах, выходили из него хорошими танцорами, прекрасно фехтовали, ездили верхом, и на ряду со всеми этими достоинствами они были невежественны и очень распущенны. Что, пожалуй, могло

108

еще примирить с этим, это то, что у них вырабатывался прекрасный характер, приспособлявшийся ко всему; это, конечно, достигалось строгостью воспитания новичков старшими...

Нам было отведено все левое крыло большой конюшни; внизу помещались прелестная часовенка, большой гимнастический зал, кухня, чуланы и столовая, где стояли два бильярда. Столовая была большая, и массивный свод ея держался на четырех столбах. Она была полутемная и освещалась лампами; все это при том невообразимом шуме, который царил в ней, напоминало пещеру Жиль-Блаза. Пища, по крайней мере, там была не хуже. Мы сидели за четырьмя столами. На пищу, освещение и топку трех, четырех печей король отпускал метр-д'отелю восемьдесят тысяч франков в год. В следующем этаже по обеим сторонам широкой галлереи были расположены пятьдесят комнат, где все мы и помещались. Комнаты были выкрашены блестящей желтой краской и все омеблированы одинаково. Высотой комнаты доходили только до половины этажа, а сверху было сделано что-то в роде театральных лож, где хранилась всякая утварь. На четырех концах коридора стояли огромныя печи с длинными трубами; трубы проходили над нашими комнатами и таким образом согревали их равномерно. Галлерея выходила в большой, хорошо отапливаемый зал, где шли наши занятия. В особом павильоне на плацу помещалась и наша библиотека, она была открыта ежедневно два часа; мы могли менять книги и прочитывать все известия за день, в ней хранились коллекции географических карт, инструменты для преподавания физики и гипсовыя модели для рисования.

Формой пажей большой конюшни была ливрея короля, т.-е. синий камзол, отделанный шелковым красным и белым галуном. Восемнадцать пажей, по выбору главнаго шталмейстера, заведующая службой при лошадях, носили синий камзол, отделанный золотым галуном, красный жилет и брюки того, же цвета. По тому, как были нашиты карманы, вдоль или поперек, отличали, кто из какой конюшни.

Прежде обязанность пажей большой конюшни сводилась к тому, чтобы они освещали путь короля при его возвращении с охоты и сопровождали его к церковной службе, а первый паж, кроме того, еще должен был держать прямо стремя, когда король садился на лошадь.

После реформ и упразднения малой конюшни служба пажей большой конюшни увеличилась. Двое из них должны были сопровождать постоянно принцесс при их выходе. Третий паж, один из тех, что были с золотыми галунами и назывались «сюрту», нес трэн платья. Когда принцессы выезжали, пажи ехали верхом.

109

Когда король ехал на охоту, все «сюрту» должны были присутствовать. Они переодевались в синюю тиковую одежду, надевали желтые кожаныя гетры и должны были каждый с ружьем стоять за спиной короля, когда он стрелял, после выстрела, король отдавал ружье и брал другое. Переходя из рук в руки, первое ружье доходило до человека, приставленнаго заряжать ружье короля. Первый паж в это время следил за тем, чтобы подбирали дичь и вел ея точный счет на маленьких табличках. Когда кончалась охота, он шел в кабинет короля, чтобы получить приказ, как разделить добычу. Все оставшееся доставалось ему. Таким образом, должность перваго пажа была очень приятна; кроме того, что приятно было заниматься работой непосредственно с королем. Людовик XVI, обыкновенно, настреливал до пятисот штук дичи, и первому пажу перепадало немало. Мы все по этому поводу получали дюжину шампанскаго.

В дни больших торжеств пажи выезжали в экипажах, запряженных парою. Когда король желал справиться о чьем-нибудь здоровье или поздравить кого-нибудь с семейным торжеством, то это поручалось пажу, который отправлялся в сопровождении конюха.

В армии пажи становились адъютантами адъютантов короля, это давало им возможность учиться у самаго центра командования, как впоследствии командовать самим. Эти адъютанты-пажи обязаны были носить оружие короля в то время, когда еще были в ходу латы. По окончании учения, которое продолжалось три-четыре года, паж имел право выбрать себе полк, где и служил в чине подпоручика. Первые пажи короля, королевы и конюшни получали шпагу и роту кавалерии.

Во внутреннем своем самоуправлении иерархия пажей делилась на три ступени:

Во-первых, «старшие», которые через два года становились полными властелинами над младшими, т.-е. вновь вступившими. Второгодники были в переходной стадии, назывались они «sеmis»; они не подчинялись старшим, но и не имели никакой власти над младшими, зато за малейший проступок по отношению к сеньорам «старшим» младшие ставили их под краны с холодной водой и обливали; кранов было 8, они были в столовой, и вода стекала в большой мраморный таз. Первогодники были своего рода послушниками, и искус был не из легких! В новеньком ценилось его полное, безпрекословное и пассивное подчинение старшим. Случалось, что юноша, приехавший из провинции, не желал подчиняться и проникаться нашими принципами, но прием, встречавший его, живо заставлял его ими проникнуться. Новенький не смел иметь никакой собственности и обязан был не только исполнять всякое приказание старших, но и предугадывать их желания. Ма-

110

лейшая вина, хотя бы и невольная, или каралась арестом, который соблюдался гораздо строже, чем если бы он был наложен начальством, или наказанный обязан был переписать несколько страниц немецкой грамматики, или просто его секли старыми туфлями. Перед испытаниями, которым подвергались новенькие, бледнеют все ужасы франк-масонства. Шталмейстер манежа, Г. де-ля-Бинь, бывший пажом лет пятьдесят тому назад, еще по сю пору носит след от раскаленной шпоры, которую когда-то ему приложили к мягким частям.

Все утро мы посвящали занятиям в манеже, куда собирались все пажи Версаля. Манеж Версаля был безусловно самым лучшим в Европе и по красоте лошадей и по таланту наших берейторов. Когда я вступил в число пажей, при манеже было двести сорок лошадей, потом их было только сто. Лошади были необычайной красоты, и брали их на парады. Оне были норовисты, не привыкли к солнцу, волновались от окружающаго их шума и приводили в отчаяние своих седоков. Для повседневных занятий к услугам пажей было тридцать лошадей, хорошо выезженных. Мне трудно точно определить, сколько было лошадей у короля, но мне думается, что число их до реформ в общем доходило до трех тысяч. Верховыя лошади были при большой конюшне, а упряжныя при малой конюшне. Главным шталмейстером Франции был при мне Шарль де Лорен, известный более под именем принца Ламбеска, потому что его дом не признавался владетельным и титул высочества не присоединялся к его имени. Принц Ламбеск, ныне австрийский генерал, был хороший служака с твердой волей, пожалуй, суровый, но отнюдь не жестокий, как уверяли всех революционеры. Он был одним из лучших наездников Франции. Каждое утро с пяти часов, даже зимой, он уже был на работе в манеже; он следил за выездкой лошадей, сам тренировался в верховой езде или давал уроки. Принц был моим первым учителем и вышколил меня. После упразднения конетаблей их должность передали главному шталмейстеру, она заключалась в том, что в костюме из золотой парчи он нес шпагу короля в лиловом чехле, усеянном шитыми золотом цветами лилий.

Часто приходили в большую конюшню полюбоваться красивыми лошадьми, но кроме этого, большой интерес представляли кладовыя, где хранились седла для парадов и огромное количество оружия и сбруй, которыя когда-то употребляли на турнирах.

Двенадцать пажей королевы были одеты в красное с золотым галуном. У «Моnsieur» ¹) и у графа д'Артуа было по четыре

¹) Моnsieur — старший из братьев короля, Маdаmе — старшая из его сестер. При Людовике XVI первый титул носил граф Прованский, позднее Людовик XVIII, а второй — принцесса Елизавета, гильотинированная при конвенте. Ред.

111

камер-пажа и по двенадцати конюшенных, а у их жен по восьми. Пажи «Моnsieur» и «Маdаmе» были одеты тоже в красный цвет с золотом. Вообще все камер-пажи были одеты в бархат с вышивкой; там, где цвет одежды был одинаковый, различие было в расположении галуна. У камер-пажей были свои наставники и свои отдельные учителя, которые их учили так же, как и нас, математике, немецкому языку, рисованию, танцам, гимнастике, верховой езде, обращению с лошадьми и фехтованию, кроме еще уроков наставника по общим предметам. Из этого всего видно, что если образование шло плохо, то не по недостатку средств.

То, что пажи часто собирались вместе или в манеже или на представлениях, давало часто повод к ссорам и дуэлям. Дуэли были особенно опасны, благодаря тому, что пользовались отточенными рапирами, острее которых было квадратное, и раны были серьезнее обыкновенных, хотя за те шесть лет, которыя я провел в Версале, ни один паж не умер ни от болезни ни от чего-либо другого.

Если заболевал паж из большой конюшни, то его отправляли к хирургу, жившему на улице дю-Шениль. Он взял на себя лечить больных пажей, и так как у него было превесело, то пажи отправлялись туда по самому незначительному поводу. За каждаго больного королем выдавалось пять франков ежедневно, кроме лекарств, которыя отпускались из придворной аптеки.

Как это ни странно, почему-то для ликвидации всяких споров и недоразумений между собой пажи выбирали или одну из комнат этого дома или его сад. Может-быть, потому, что это было ближе всего для оказания первой помощи!

Я помню, как в 1790 году произошла ссора между пажами короля и принцев. Было решено дождаться конца масленицы, чтобы не нарушать празднеств и после них, в среду на первой неделе, собраться под предлогом партии бега у Сент-Антуанских ворот по дороге к Марли и там померяться каждому со своим соперником. В назначенный день встреча состоялась. Трое или четверо были уже ранены, когда вдруг одного из пажей графини д'Артуа, де Лябесса, позже в войне с шуанами известнаго под кличкой «Золотая Ветка», серьезно ранил в подлегочную область г-н де Монлезен, настолько серьезно, что все стали думать только об одном, как бы де Лябесса довезти до Версаля, где ему семнадцать раз была пущена кровь. Дело, таким образом, не удалось скрыть, пришлось вступиться начальству, чтобы как-нибудь, всякими мерами водворить мир между врагами....

Та полная свобода, которая была у нас в большой конюшне, независимость, которая установилась уже по традициям, переходив-

112

шим из поколения в поколение, и несерьезных научных занятий, все это не могло способствовать правильной постановке вопроса о воспитании нашей молодежи....

Революция и декреты о дворянстве упразднили всякие новые приемы пажей. Падение трона, заключение короля и опасность, которой подвергались все близко стоявшие к нему, все это способствовало тому, что упразднилось и самое учреждение, а оставшиеся пажи разсеялись.

Охрана дворца.

Когда я впервые приехал ко двору, то вся внутренняя охрана дворца состояла из телохранителей, одной сотни швейцаров и караула. Я не считаю остальных гвардейцев, так как они составляли гарнизон, и на них лежала внешняя охрана.

Лейб-гвардейцев было всего 1.300 человек. Они служили в охране по три месяца, при чем еженедельно переходили с одного места на другое: неделю при дворце, неделю при охотничьем замке, а третью — по своему выбору. Таким образом для постоянной охраны дворца в наличности была одна сотня лейб-гвардейцев и несколько сотен швейцарцев.

Лейб-гвардейцем мог быть всякий дворянин высокаго роста, при чем требования эти соблюдались не строго, так как сами дворяне предпочитали служить в армии, а не в охране, где все сводилось к обычной службе рядового солдата, отмеченнаго только нашивками. Пополнялись ряды охраны бедным дворянством, больше с юга: их брали в качестве рядовых, офицерских же чинов все очень добивались отчасти из-за положения, отчасти из-за возможности быть замеченным самим королем.

Форму они носили синюю, жилет, брюки и чулки краснаго цвета, все с серебряным галуном. Богатство и роскошь одежды, красота лошадей и людей были необычайны. Через каждые четыре года король делал смотр всем гвардейцам на равнине у Чортовой ямы (Тrоu d’Еnfеr), и картина смотра, когда присутствовал весь двор и масса посторонних зрителей, была грандозна.

Лейб-гвардия обязана была охранять все входы и выходы во дворце, отдавать честь принцам, присутствовать в капелле в дни богослужений, сопровождать королевскую фамилию к столу и присутствовать во время обеда. Характер службы требовал от них знания всех принцев и пэров в лицо, потому что они должны были отдавать им честь, ударяя при этом два раза правым каблуком по полу. Стоящий на карауле открывал перед ними дверь и следил, чтобы они этого не делали сами, но, конечно, был очень признателен, когда входящий избавлял его от этой неприятной обязанности.

113

Под охрану было отведено четыре зала; самый большой из этих зал был наверху около мраморной лестницы для стражи принцев, рядом был зал королевы, дальше дофина, а четвертый был внизу направо от мраморнаго двора около малой лестницы, по которой поднимался король, возвращаясь с охоты... В залах раскладывались на ночь постели и заставлялись ширмами с тех пор, как однажды вечером королева, супруга Людовика XV, возвращаясь поздно ночью в свои аппартаменты, наткнулась на гвардейца, лежавшего в нескромной позе. Лейб-гвардейцы его величества были в чинах поручиков или подпоручиков, а бригадиры капитанами, и помещались в большом здании на улице Рояль, там же были и конюшни для их выездных верховых лошадей.

Служба капитанов считалась очень лестной, так как в свое дежурство они отвечали за неприкосновенность особы короля. Так, после покушения Дамиена на Людовика XV, дежуривший в то время капитан должен был формально обращаться за помилованием в парламент. С тех пор король стал выезжать только в сопровождении целой эскорты телохранителей и сотни швейцарцев. При особе короля должен был находиться неотступно капитан его лейб-гвардии; он не отходил от него ни на шаг, когда король выходил из внутренних аппартаментов, и ему приходилось уступать свое место только при проходе через коридоры, когда устав требовал, чтобы впереди шел шталмейстер, для защиты короля в случае надобности.

Когда король бывал в церкви, при нем находилось несколько офицеров и пикет, которым командовал подпоручик. Пикет следовал за его экипажем. У офицеров была та же форма, как и у других, только вместо галуна была такая же вышивка и не было красных чулок, а в руках они несли палку из чернаго дерева с круглым набалдачником из слоновой кости в форме яблока.

Должен сознаться, лейб-гвардия плохо подчинялась начальству. Их вечныя ссоры и недовольства заставляли подчас забывать их хваленую храбрость. Во время революции они первые показали пример непокорности, потребовав очень шумно, чтобы к ним вернули одного бригадира, написавшаго записку вольнодумнаго содержания против охранной службы...

В шотландской роте было восемь солдат, которые назывались «Стражей рукава». Они дежурили по два ежедневно и были на людях все время неотступно при короле. Они должны были ни на минуту не терять его из виду и, действительно, только могила скрывала от них государя, так как они же были обязаны уложить тело короля в гроб и везти августейший прах до Сент-Дени. Поверх обычной формы они носили что-то в роде туники, расшитой накладным швом золотом и серебром.

114

При Людовике XI, когда король подписывал новый договор, заключенный еще его отцом Карлом VII, с его добрыми друзьями-швейцарцами, ему захотелось сотню из них оставить при своей особе. Для этой сотни выбирались самые красивые из всех швейцарцев-гвардейцев, они были положительно великаны. В силу прежних национальных традиций, в дни торжеств они надевали свой костюм «Освободителей Швейцарии», т.-е. разрезные широкие штаны, камзол, брыжжи и ток с плюмажем. Когда они двигались развернутым строем, с тяжелыми бердышами, по королевскому двору, под оглушительный бой барабанов, все-таки не заглушивших пронзительный звук маленькой флейты, когда они торжественно несли впереди свое старое знамя еще времен Генриха II, то, право, казалось, что это кантональное ополчение, идущее против тирана, завоевать свободу своей родины. В обычное время они носили общую французскую форму синяго цвета с золотой обшивкой и красныя брюки, но аллебарду сохраняли на всех караулах и даже у себя в отведенном для них, рядом с лейб-гвардией, зале...

Специальный караул охранял ограду дворца днем. Он открывал ворота к большому вставанию, около половины двенадцатаго. Ему вменялось в обязанность знать всех, кто имеет право въезда во внутренний двор дворца. Это право, «честь Лувра», как оно называлось, было только у принцев, маршалов Франции и послов, другие же экипажи останавливались в примыкавших к главному дворах. Неизвестно почему, но вечером этот караул сменялся лейб-гвардейцами...

Форма караула была та же, что у лейб-гвардейцев, только обшивка была золотая с серебром. Были еще два незначительных отряда: жандармов и легкой кавалерии (сhеvаотня швейцарцев все же всегда стояла на часах в разных местах внутренних аппартаментов. При них были дресированные пуделя, которые обнюхивали и обшаривали все углы, чтобы удостовериться, не спрятался ли кто-нибудь в темноте.

Без таких предосторожностей вся масса безконечных лестниц, переходов, коридоров и весь лабиринт дворцовых покоев стали бы убежищем воров.

Французская гвардия, квартировавшая в Париже, и швейцарцы, стоявшие в Рюёле и Курбевуа, каждое воскресенье по-

115

сылали в Версаль для внешней охраны дворца сильный отряд. Когда король появлялся из дворца, они выстраивались во дворе министров. Там были их казармы, внизу под общими постройками и в деревянных бараках, заменявших палатки. Офицера этих отрядов имели вход к королю, как все, кто был предоставлен ко двору...

У «Моnsieur» и графа д'Артуа была своя охрана, по две роты, т.-е. около ста человек у каждаго и, кроме того, по роте швейцарцев. Охрана Моnsieur носила красную форму, а графа д'Артуа — зеленую. Этой охране дозволялось ношение оружия только в аппартаментах принцев, оно воспрещалось ей в королевских аппартаментах и во время выезда этих принцев...

Нужна была вся сила и твердость стараго маршала Бирона, чтобы суметь поддержать в гвардейских полках дисциплину, которую он ввел в свою бытность при дворе. Его преемник, герцог дю Шатлэ, котораго нельзя упрекать в безсистемности вообще, предоставил гвардии слишком большую свободу; окруженная всеми искушениями, которым только может подвергнуться гарнизон, стоящий в Париже, гвардия первая 14 Июля бросила своего начальника. В Версале она продержалась немного дольше, но и там через несколько дней они побросали свои посты и пришлось выписывать Фландрский полк на их место.

Лейб-гвардию распустили 6 октября по гарнизонам, а потом упразднили и совсем...

Версаль.

Я посетил места, которыя были

свидетелями такого ни с чем не

сравнимаго великолепия, и увидал

только уныние и пустоту. Вольней.

Когда-то Людовик XIII купил местечко, где была на высоком берегу мельница. Там он построил себе павильон для своих наездов во время охоты. Людовик XIV, очень любивший искусство и не останавливавшийся ни перед какими затруднениями, выбрал это место для своей резиденции, покинув Сен-Жермен, где его разстраивал вид башен аббатства Сен-Дени ¹); этим, по крайней мере, объясняли странный выбор монарха, когда он остановился на такой неблагодарной, болотистой местности. Невероятной трудности была задача осушить болота и собрать воду в огромные, чудесные пруды. Это удалось сделать только при помощи гениальной машины Марли. Несмотря на все эти препятствия, дворец был выстроен необычайно быстро. В шесть лет с

¹) Потому что там хоронили королей. Ред.

116

небольшим, почти все было готово, и уже в 1687 году там поселились. Но капеллу кончили только в 1710 году, хотя начали ее строить в 1699. К этому времени Людовик XIV уже состарился да и как-то опустился из-за неудачной войны ¹), стал менее деятелен, и страсть его к роскоши несколько притупилась.

Скоро в постройке дворца стали замечаться все недочеты, как следствие слишком большой спешки, и менее чем через сто лет, не будучи в состоянии противостоять влиянию времени, дворец во многих местах готов был развалиться. Фундамент, сложенный на наносной земле, не был достаточно крепок, так что во многих местах пришлось подвести балки. При мне балка, подпиравшая место алькова короля, подгнила и, если бы не заметили этого, то король мог бы в одну прекрасную ночь очутиться в нижнем этаже у офицера своей охраны. С тех пор ему постель стали приготовлять в кабинете, где ему пришлось спать около шести месяцев.

Цифра расходов на Версальский дворец долго служила одной из причин недовольства старой династией. Мирабо говорит, что маршал де Бель-Иль от страха не решался считать дальше, когда цифра достигла 120 миллионов. Вольней, основываясь на записи, внесенной в книгу супер-интенданта по постройкам, доводит цифру до 140 мил. Теперь эта книга находится в руках г-на Гильомо, она переплетена в великолепный сафьяновый переплет с золотыми образами и гербом де-Монсара, тогдашняго супер-интенданта, и в ней цифра доведена до 153, 282, 827 ливров 10 з. 3 д. Там помечен общий счет по постройкам за все двадцать семь лет царствования великаго короля, т.-е. с 1664 по 1690 год. Таким образом выходит, что на все истрачено 306, 565, 650 ливров. В эту сумму входят расходы и по постройке Версальскаго дворца и церквей Нотр-Дам, и Рэколэ, дворца Трианон, Клюни и Сен-Сира, Нуази, Мулино, водопровода Ментеноп, свинца для труб водопровода, машины Марли, зеркал, мебели, статуй и Лангедокскаго канала. Кроме этого, сюда же включены расходы по субсидиям провинциальным мануфактурам и вознаграждение ученым.

Я не стану останавливаться на подробном описании самого дворца и примыкающих к нему садов, а обращу больше внимания на его внутренней вид, который, конечно, подвергнется многим существенным изменениям, если там будет жить новая династия ²).

Большим недостатком Версальскаго дворца с внешней стороны было то, что у него совсем не было параднаго, достойнаго

¹) Война за испанское наследство. Ред.

²) Писано в 1804 году, т.-е. уже при империи. Ред.

117

здания, входа. Со стороны двора весь дворец, благодаря многочисленным выступам, напоминает шесть больших ниш. Случилось это, благодаря стремлению сохранить маленький охотничий павильон Людовика XIII. Со стороны парка фасад дворца неизмеримо лучше, и трудно представить себе что-нибудь прекрасней этого фасада, тянущагося на протяжении трехсот саженей.

Настоящим входом в королевские аппартаменты служила прекрасная мраморная лестница, но помимо того, что она шла не с фасада, а сбоку, и что к ней надо было проходить под тремя узкими арками, она вела только в королевския прихожия, в главную же галлерею можно было пройти только через среднюю дверь; таким образом, к королю входили, не видя красоты главных аппартаментов...

Мало кто не знает Версальскаго дворца, обратившагося теперь в обширную картинную галлерею. Прежде, чтобы войти в аппартаменты короля, надо было подняться по мраморной лестнице пройти зал охраны, прихожую, комнату слухового окна и комнату для парадов, те же, которые не имели права оставаться в аппартаментах короля, непосредственно переходили в галлерею, одну из самых прекрасных в Европе; стены ея Лебрен украсил изображением побед Людовика XIV, а безчисленныя зеркальныя двери отражают всю перспективу садов, на которую выходят окна. В этой галлерее собирались подданные французскаго короля, съезжавшиеся со всех концов Франции, чтобы хоть раз в жизни увидеть своего монарха. По воскресениям здесь они ожидали того момента, когда вся королевская фамилия выходила из аппартаментов короля, направляясь к обедне через все восемь салонов, примыкавших к капелле...

Каждый из этих салонов имел свое особое название, по мифологическим сюжетам на плафоне: салон Дианы, Меркурия, Марса и т. д. Так как они служили только для прохода, а не для житья, то там имели пребывание одни швейцары и ничего не было, кроме картин, люстр и позолоты. В первом салоне, направо, в зале аппартамента, был трон под шелковым красным балдахином. Король вообще очень редко давал аудиенции, сидя на троне, а на этом никогда. Тут же был повешен у окна стеклянный термометр, и король несколько раз в день приходил взглянуть, сколько градусов. Кроме того, был особый мальчик, записывавший три раза в день температуру.

В салоне Меркурия были знаменитые когда-то часы, несколько утратившие свой интерес теперь, когда механика сделала такие шаги вперед: каждый час пели петухи, хлопая крыльями; в то же время из храма выходил Людовик XIV, и слава в облаках венчала монарха под звуки колоколов.

118

В салоне Марса висел чудесный портрет королевы, написанный г-жей Лебрен... Однажды мне удалось увидеть короля со всей своей семьей под этой картиной; королева была одета так же, как на портрете, и мы могли судить о необычном сходстве его с оригиналом.

В зале Венеры стояла античная статуя, известная под названием Цинцината, но в сущности изображавшая Язона, надевающаго свою обувь после перехода через поток. Теперь эта статуя в музее Наполеона ¹).

Последним в этой анфиладе комнат был салон Геркулеса, один из самых больших и самых красивых. Из него был прямо вход в вестибюль капеллы, где была дверь на хоры и двери на две лестницы, ведущия вниз. Дальше шла галлерея капеллы, и оттуда был ход во все аппартаменты этого крыла дворца, где жили принцы крови и некот