Николаи. Заметка. [Воспоминания о Лафермьере и Николаи] // Русский архив, 1892. – Кн. 1. – Вып. 3. – С. 334-336.

 

 

3 A M Е Т К А.

В Январьской книжке „Русскаго Архива" сего года, в статье г. Шумигорскаго, под заглавием: „Императрица Mapия Феодоровна", на стр. 24, читаю я, между прочим, следующее: „Душою этих развлечений были всегда, вместе с г-жею Бенкендорф, весельчак Лафермьер, преданный Великой Княгине и поддерживавший репутацию Французов в умении оживлять общество, тогда как товарищ его, сухой Немец Николаи, редко посещал эти маленькия собрания, погруженный в денежныя дела великокняжескаго двора, доверенныя ему Павлом Петровичем".

На сколько готов я присоединиться к сочувственному отзыву о любезных общественных достоинствах г. Лафермьера (память о котором с любовью хранится в семействе его ближайшаго друга, Николаи), на столько же считаю оскорбительным для памяти сего последняго противупоставляемое презрительное, совершенно-несправедливое обвинение его в сухости, очевидно направленное против его нравственной природы.

Какия ни были различия между характерами Лафермьера и Николаи, но подобного контраста между этими двумя личностями не существовало. Были они не только соотечественники, но и одногорожане, оба родом из Страсбурга, города в то время уже испытавшаго влияние своего присоединения к Франции, но вместе с тем сохранившаго и по составу своего населения (большею частью Немецкаго), и в муниципальном своем устройстве, воспоминание о недавней еще тогда принадлежности к числу вольных городов Священной Римско-Германской империи. Самая тесная дружба, с ранней молодости, соединяла Лафермьера и Николаи; прибыв ранее своего друга в Россию, Лафермьер немало способствовал и приглашению его ко двору Великаго Князя Павла Петровича, при котором, служа вместе и одинаково преданные своим покровителям, они одинаково пользовались милостью и благорасположением, в особенности Великой Княгини, впоследствии Императрицы Марии Федоровны.

Совместное служение еще более скрепило узы дружбы; выразилась она, между прочим, и в состоявшемся между обоими соглашении, в силу котораго они условились, что тот из них, который переживет другаго,

 

 

335

унаследует библиотеку ранее умершаго. В силу такого соглашения библиотека Лафермьера перешла к пережившему его Николаи; книги, входившия в ея состав, и теперь хранятся в библиотеке, в Монрепо, носящей особую надпись: "Bibliotheque des deux amis". После кончины Лафермьера, Императрица Mapия Феодоровна, которой дружба, соединявшая два одинаково ею облагодетельствованныя лица, была вполне известна, прислала проживавшему тогда уже в отставке, в имении своем, Монрепо, Николаи мраморный памятник покойному его другу, на котором, по приказанию ея, начертана надпись: „Monument d'estime confie a l'amitie" *). Памятник этот и теперь занимает место в приморском парке Монрепо, недалеко от могилы Николаи.

Такия теплыя, сердечныя отношения, в течении целой жизни связывавшия две личности, уже одни могли бы служить доказательством, что между ними не могла существовать та противуположность нравственнаго склада, на которую указывается в статье, г. Шумигорскаго; в особенности же, что тот, который был способен к подобной дружбе, не мог быть только „сухим Немцем".

Что Николаи не участвовал часто в вечерних собраниях в Павловске, которыя Лафермьер (как повествует г. Шумигорский) оживлял своею веселостью, не оспаривается за неимением доказательств, этот факт опровергающих; но отсутствие это, независимо от обязанностей доверием Великаго Князя на Николаи возложенных, достаточно бы объяснялось, с одной стороны тем, что Николаи, в описываемое время, был уже более десяти лет семьянином, каковым его друг никогда не сделался; с другой, что он приобрел незадолго перед тем имение Монрепо, близ Выборга, и часто туда ездил, занимаясь его первоначальным устройством. Посещавшие созданный им, в дикой Финской природе, сад, или случайно прочитавшие сочиненное им же, в 1804 году, стихотворное описание онаго, едва ли бы признали как в его создании, так и в описании онаго,— „сухаго Немца",

Николаи был поэт. Свидетельствуют о том восемь томов его сочинений, большею частью стихотворений, пользовавшихся, в свое время, похвальною известностию. Испытал он двойственное влияние места своей родины: как писатель, он принадлежит Германии, в которой получил свое образование; в домашней же своей жизни и в частных сношениях он давал предпочтение Французскому языку. Когда Петербург, вследствие Французской революции, сделался убежищем многих представителей лучших фамилий Франции, дом Николаи был гостеприимно открыт многим из них, признававшим его как бы домом соотечественника.

*) Памятник уважения, доверенный дружеству.

 

 

336

Был Николаи   поэтом и, в материальной своей   жизни мало   отдаваясь прозаической расчетливости,   забота о   которой   была   предоставлена   его супруге.

До последняго дня своей жизни (скончался он 18 Ноября 1820 г., 83 лет от роду) Николаи неизменно пользовался благоволением Императрицы Марии Феодоровны; свидетельствуют о том письма, хранящияся в семейном архиве, в Монрепо. Не охладилось это благоволение и завершившим жизнь Николаи 17-летним пребыванием вдали от двора, в деревенском уединении, когда он лишь изредка и на короткое время приезжал в столицу.

Столь постоянной, распространявшейся и на детей его, милостью Государыни, высоко ценившей в людях сердечныя качества, едва ли мог бы пользоваться „сухой Немец".

Завещал он своим потомкам благоговейное уважение к памяти своей благодетельницы и воспоминание об его друге, Лафермьере. Оба эти чувства свято хранятся.

Возстановление истины, относительно характера моего деда, не препятствует мнe относиться с полным сочувствием и уважением к добросовестному труду г. Шумигорскаго; воскрешает он в памяти Русских черты одной из прекраснейших царственных личностей, украшавших престол России.

 

Тифлис

Январь 1891.

Барон Николаи.

 

 

В подтверждение вышесказаннаго укажем также на дружеския отношения, соединявшия Андрея Львовича Николаи с графом С. Р. Воронцовым. Памятником этой дружбы служит ХХII-я книга „Архива Князя Воронцова", в которой собраны живыя черты нрава и образа мыслей этого достопамятнаго человека (некогда президента Императорской Академии Наук) и из которой видно, что Николаи был человек сосредоточеннаго характера, но горячаго, любящаго сердца. Наглядным свидетельством его художественнаго чувства остается чудесное его Монрепо с „кумирами богов, с гробницами друзей". П.Б.