Пернатый батальон. Рассказ новгородского старожила // Русский архив, 1889. – Кн. 2. – Вып. 8. – С. 562-563.

 

 

ПЕРНАТЫЙ    БАТАЛЬОН.

Разсказ  Новгородскаго  старожила.

 

У Аракчеева, в его Новогородских военных поселениях, был один штаб-офицер, которому, как почти всем тогдашним офицерам, донельзя противна была вся эта неустанная, ежечасная деятельность по так называемому муштрованию несчастных тамошних крестьян, превращаемых в каких-то кукол на подобие Потсдамских, Лудвигсбургских и иных Немецких воинов. Штаб-офицер этот имел в своем ведении целый поселенный участок и должен был с утра до ночи заниматься всяческою чистотою от рубашки крестьянина до паутины по углам его избы, от канав и изгородей до измерения угла при подъеме ноги на учебных смотрах. Что делать? Как ни противно, а служба! Ею дорожили в старину больше нынешняго.

Затаенную злобу на эти безпощадные порядки штаб - офицер выразил иронически. В домашнем хозяйстве своем он развел множество индеек и устроил им большия клетки с ящиками снаружи для корму. Долговременным упражнением довел он индеек до того, что, как только клетка отворялась, индейки чинно и стройно выходили из нея, в предводительстве зобастаго петуха, и поочередно становились одна за другою у ящиков, вытягивали шеи и оставались неподвижны До тех пор, пока штаб - офицер гнусливым Аракчеевским голосом не произносил слов; „здорово ребята!" Тогда только петух бормотал обычные свои звуки с трясением краснаго зоба, а вместе с ним все индейки стройно и в один миг оборачивались и принимались клевать пищу. Это повторялось ежедневно утром и вечером, и фронтовые шаги и обороты птичьи доведены были до высокаго совершенства. Крестьяне-солдаты об этом знали и конечно про себя выражали сочувствие затее чудака, своего начальника. Слух о ней, разумеется, дошел и до самого Аракчеева, сего грознаго Силы Андреевича. Быть беде! думает штаб-офицер.

 

 

563

Однажды приезжает   к   нему   в   участок Аракчеев и начинает подробный   осмотр   с   обыкновенными   своими придирками.   Но начальник поселянаго участка был деятелен и заботлив: куда ни пойдет Аракчеев, все в отличном порядке и полнейшей исправности, все согласно инструкциям и напечатанным планам, всюду примерная чистота, каждая вещь под номером и на своем назначенном месте. Даже в избе солдата-поселенца подметено, выметено; ни паутины, ни сору. Аракчеев доволен, заметно смягчается и начинает убеждаться, что штаб-офицер простер свою порядливость даже на индеек не в насмешку, а по любви к делу. Обозрев все поселение и все нашед в хорошем положении, он спрашивает штаб-офицера: „Ну что еще у тебя посмотреть? Не покажешь ли твоего собственнаго хозяйства?" И вот они отправляются в офицерскую усадьбу, и тут тоже тщательный осмотр. „Да нет ли у тебя чего особеннаго на показ?"— „Кажется, ничего такого нет", отвечает истомленный и внутренно-трепещущий хозяин.—„Слышал я, что охотник ты до птиц".—„Точно так, ваше сиятельство". — „Так дай мне полюбоваться". Нечего делать, надо вести к индейкам. „Покажи, покажи, вели отворять клетки". Индейки выскочили и стройно обступили свои корытца. Граф не может надивиться. „Ну как же ты их кормишь? Правда ли, что по команде?" Офицер принужден произнести здорово ребята, но произносит эти слова обыкновенным своим голосом: ни петух не кудахчет, ни его подруги не поворачиваются к корытцам. Тогда Аракчеев сам произносит тоже, и мгновенно совершается привычная эволюция.

Грозный граф  доволен отменно и уезжает, похваливая усерднаго офицера.