Петров П.Н. Иван Алексеевич Балакирев. 1699-1763 гг. [Прилож.: Указы Анны Иоанновны] // Русская старина, 1882. – Т. 35. - № 10. – С. 165-169.

ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БАЛАКИРЕВ.

1699—1763 гг.

С изданием сборника Голикова „Деяния Петра Великаго" сложился полуфантастический образ юркаго, остроумнаго дальновиднаго, почти всезамечающаго и, при первом удобном случае, высказывающаго кстати, не обращая внимания ни на какое лицо, резкия истины в форме анекдота или побасенки—шута царскаго из русских, с прозванием Балакирев. В его фантастическом лице,—так как иначе нельзя назвать тип не просто прикрашеннаго, но совмещающаго в себе отдельныя качества многих остроумцев разных времен, приурочивая всесветния остроты к лицу преобразователя,—нисколько не съумели воплотить эпохи преобразований (не зная ее достаточно) позднейшие сочинители „анекдотов Балакирева". В анекдотах этих нет ничего настолько характернаго, чтобы мы чувствовали веяние известных идей, присущих обществу живому и несущему на себе гнет ненормальнаго порядка вещей,—как бывает в ту пору, когда ломка стараго совершается с быстротою, захватывающею дух, а новыя формы условий общественных для самых зорких наблюдателей оказываются чем-то неуловимым, получающим краски или через чур яркия, или грязно тяжелые оттенки знакомых уже тонов, возбуждая безотчетный страх за будущее, у большинства, и у немногих — блестящее представление добра и блага. В такую эпоху острота бывает жестка и сатирична, но характерна и пропитана особенностями бытовыми, живо представляя действительность с анормальностями ея, выказавшимися ощутительно на личностях, возбуждавших сатирическия выходки. Есть ли что-либо подобное, хоть в одном анекдоте, приписываемом Балакиреву?—можно смело ответить — нет. Не говоря уже о безпрестанных анахронизмах и отсутствии типичности речи, будто бы несохранившейся в памяти, когда вся и сущность остроты заключается в ея характерной форме живаго слова, внушеннаго известными обстоятельствами, и вне этой обстановки не имеющаго смысла. Только одно незнание прошлаго и желание слышать о славной эпохе Петра I, перевернувшаго верх дном все поня-

166

тия старой, чинной Москвы, могло раскупать подносимыя под именем анекдотов измышления невежд и не трудившихся даже прикрывать свое недалекое исканье мнимой старины. Все шло за чистую монету—кулаки московские, издатели народных книг не дороже трех—четырех алтын, успели семьдесят изданий „анекдотов Балакирева" напечатать и сбыть своей доверчивой публике, и ни один изыскатель, понимающий нелепость и бездарность так называемых „анекдотов Балакирева", неподал голоса сомнения в подлинности их, не заподозрив ни одной выходки прямо докладывающей о своей новизне и невозможности принадлежать к Петровской эпохе.

Издатели „анекдотов", якобы взятых из Петровской эпохи и времени Анны Иоанновны, продолжают до наших дней именовать Балакирева — шутом Петра Великаго; между тем уже, из процесса камергера Монса ¹), известно, что Балакирев не занимал при первом нашем императоре шутовской должности, а был только смышленый камер-лакей Екатерины I Алексеевны, за свою ловкость в передавании ея посланий Монсу подвергшийся наказанию. Не благовидно со стороны издателей якобы анекдотов Балакирева, знающих, что уже так называемые анекдоты Балакирева окрещены его именем в недавнее время, а именно в 1831 году, все еще утверждают, что анекдоты будто бы ему принадлежали, тогда как в 1831 году вставлена фамилия мнимаго шута в собрание анекдотов, переведенных с немецкаго А. Даниловым еще в конце XVIII века. А до того времени об анекдотах Балакирева не было слышно, и первый Голиков назвал его шутом Петра Великаго.

Подлинная история представляет Балакирева, позднейшими пускателями в свет небылиц пожалованнаго в шуты Петра. Великаго вовсе не шутом и не назначавшим себя для той роли, которая выпала на его долю в дни Анны.

Иван Алексеевич Балакирев был дворянин Костромской губернии, родился в 1699 году и в 1715 году представленный на смотр государю, в Петербурге, попал в солдаты

167

в Преображенский полк и взятъ царемъ въ прислугу, во дворец, не ранее 1719 года. Там попал он в ездовые к государыне; как расторопный человек, он скоро выделился из ряда собратий и принят Монсом под особенное покровительство. Донос, погубивший Монса, привлек к аресту и допросу, знавшаго эти сношения с камергером государыни, Балакирева; его приговорили к телесному наказанию и ссылке в Рогервик. Процесс и наказание совершились в ноябре 1724 г., а 28 января 1725 г. воцарилась, по смерти Петра В., Екатерина I и воротила из ссылки, преданнаго ея интересам, Балакирева, задолго до погребения императора и его малолетней дочери (10 марта 1725 г.) Екатерина I пожаловала Балакирева в прапорщики Преображенскаго полка, повелев ему находиться при ея дворе, без всякаго особаго назначения. На него смотрели как на человека в милости, но никто не заботился, ни он сам, о должности, дававшей бы право на повышение. Прапорщиком Преображенским торчал он при дворе Екатерины I всеми любимый, и, благодаря уменью со всеми ладить, остался и с воцарением Петра II, привыкшаго его видеть при своей особе. Уже императрица Анна, кроме сановников при дворе желавшая иметь штат шутов, обратила Балакирева в одного из своих "дураков"— как величали остряков, тешивших скучавшую монархиню. При Анне нашлись завистники значения Балакирева, хотя и значившагося в среде шутов, не имевших никакого веса. На остроумнаго слугу Екатерины I сделан был донос в произнесении слов, оскорблявших величество Анны, и Андрей Ива-нович Ушаков пригласил шута в тайную канцелярию к допросу. Заключение его или исчезновение из дворца возбудило говор в высших кругах столицы и Анна приказала воротить его на прежнее место, сделав внушение: не говорить лишняго. Вообще же к нему императрица, для всех грозная, была особенно внимательна и милостива, как доказывают приведенные нежеследующие ея указы о подачках Балакиреву, сохранившиеся в делах придворной е. и. в. конторы.

1) Подробно изложен в монографии М. И. Семевскаго: „Семейство Монсов", Спб., 1861 г.

168

Указы Анны Иоанновны.