РУССКИЙ АРХИВ

год двадцать пятый.

1.

МОСКВА.

В  Университетской  типографии (M. Катков), на Страстном бульваре.

11-го  СЕНТЯБРЯ 1796.

Записка современника графа Ростопчина, составленная для графа С. Р. Воронцова.

 

В полдень собрались у князя Зубова для обсуждения статей брачнаго договора. Комитет этот составляли: князь Зубов, графы Остерман, Безбородко и Марков, барон Штединг, барон Рейтергольм и граф Эссен. Оказалось, что соглашение имелось лишь по самым незначительным статьям, а другия статьи противоречили намерениям и кориля и миннстров. В четыре часа разошлись, не порешив ничего. Граф Mapков то и дело ездил в  дом Шведскаго посланника: время проходило, и ничего не устраивалось. В семь часов, согласно данному приказу все собралась в Кавалергардской зале. Обручение  назначено быть в Брилиянтовой. Все было готово. Митрополит (вызванный из Новгорода, откуда он ехал 18-ть часов) облачался в святительския одежды и дожидался в церкви, что его позовут благословлять жениха и невесту. Накануне Императрица говорила некоторым дамам, что на завтра она готовит им сюрприз. Назначены лица в свидетели брачнаго договора. Тут были, кроме императорской  фамилии: госпожа Ливен, князь Зубов, графы Остерман, Безбородко, Марков, Эссен и бароны Штединг и Рейтергольм. IIoсле ужина у великаго князя-отца должен был начаться бал. До семи часов Императрице ровно ничего не докладывали о происходившем. Наконец князь Зубов, не отваживаясь сам идти с такою дурною вестью, возложил ее на графа Маркова, который объявил Императрице, что король согласен быть на ужин и на балу, но что он не хочет обручаться, пока все не уладится. Тогда Императрица разгневалась до такой степени, что приближенные опасались за ея жизнь. Маркова опять послали к королю с собственноручною запискою Императрицы и с ея пометами на всех статьях. Дочитав до статьи, где для великой княжны, когда она будет Шведскою королевою, требовалось свободное исповедание ея веры, король взял перо и вычеркнул эту статью. Марков возвратился, отправился опять, и только в 9 часов послали сказать королю, что он может оставаться у себя. Во все  это время князь Зубов то и дело ходил к великому князю отцу и передавал ему о происходившем. В половине десятаго обер-маршал князь Барятинский, на котором лица не было, провозгласил, что бала не будет, потому что Императрица не так хорошо себя чувствует. Великий князь ходил к ней и нашел ее в сильнейшем волнении: она хотела отдать приказание, чтоб арестовать барона Флеминга, котораго считают (неверно) фаворитом короля, и сослать его в Сибирь: но великому князю удалось успокоить ее. На другой день Императрица признавалась, что ночь

 

97

 

с 27 на 28 Июня *) ничто в сравнении  с тою, которую она провела. ("Архив Князя Воронцова", VIII, 146).

•

Граф Ростопчин был тогда камер-юнкером,   но   во дворце не присутствовал и составил свою записку по дворским и городским слухам. С его слов утвердилось   мнение,  будто   Екатирина скончалась вследствие огорчения, причиненнаго   неудачею Шведскаго брака. Нам кажется, что это мнение преувеличено: вопервых,   она прожила с тех пор почти два, месяца; вовторых, сохранившияся от того времени бумаги и письма ея нисколько не показывают в ней какого-либо ослабления памяти и сил умственных. Она по прежнему изумительна в своем трудолюбии, принимает доклады, кладет на них свои решения, ведет войну с Персию, имея обширнейшие государственные виды, готовит пpeoбpaзование Сената, занимается по источникам Русскою историею и древностими, поддерживает личную переписку со многими лицами и в ясной голове твердо держит все нити тогдашней Европейской   политики.   В Густаве-Адольфе   ошиблась не одна Екатерина, но все его современники  и   весь Шведский народ. Он представлял собою болезненое психлогическое явление, изображенное Достоевским в его «Подростке». Но можно удивляться тому, что Екатерина долго обольщалась   этим корольком   как его называли у нас, и недостаточно прнняла в разсчет Лютеранскую нетерпимость Шведскаго народа. Два старшие внука уже были тогда женаты; естественно было позаботиться о подроставших  внучках, и Шведский король казался женихом наиболее   подходящим.   Относительно вероисповедания послушаем, что писала Екатерина Густаву-Адольфу в той записке,   которую   она передала   ему на бале  у Германскаго посла:

«Неужели   могла   бы   я   согласиться   на   этот  брак,   еслиб усматривала   в нем  что либо   опасное   или   неудобное   для   вашего величества   и   не   надеялась, напротив,   что им   может  утвердиться счастие ваше и моей внучки? Мысль об этом браке принадлежит покойному вашему родителю славной памяти, что могут засвидетельствовать не только многие Pycccкиe и Шведы   но и лица, совершенно непричастные, именно Французские принцы и кавалеры их свиты. Находясь вместе с покойным королем  на водах  в Спа, они слышали его суждения о   том   и   могут  подтвердить,   что он

 

*) То есть ночь, проведенная в  Петергофе перед восшествием на престол в 1762 году.

 

98

 

очень был занят мыслию о таком браке, разсчитывая, что тем упрочится доброе согласие между двумя царствующими домами и двумя государствами. Далее Екатерина ссылается на то, что Густав III-й внес на сейм закон о всеобщей веротерпимости, а на сейме в Гефтле, когда шла речь о будущем браке наследника престола, выражал желание, чтобы различие веры не служило препятствием, что епископы в одной бумаге даже вычеркнули слова: с принцессою Лютеранскаго исповедания. «Русской княжне не подобает менять веру. Дочь императора Петра I-го вышла за герцога Карла-Фридриха Голштинскаго, сына старшей сестры Карла ХII-го; она не меняла, для того веры. Права ея сына на наследство Шведскаго престола были тем не менее признаны государственными чинами, которые отправляли к нему в Россию торжественное посольство с предложением короны; но императрица Елисавета уже объявила тогда этого сына своей сестры Российским великим князем и будущим своим наследником; она утвердила предварительными статьями Абовскаго договора, чтобы наследником Шведскаго престола был дед вашего величества. Таким образом, благодаря обеим дочерям Петра I-го досталась Шведская корона вашей династии и тем открылся блестящим дарованиям вашим путь к царствованию, которому я не могу довольно желать благоденствия». Конечно ссылка на дочерей Петра Великаго должна была оскорбить самолюбиваго юношу.

 

Накануне его отъезда из Петербурга Государыня писала в Стокгольм Будбергу: «Королю всего 17-ти лет. Занятый своими богословскими мыслями, он не предвидит всей важности того, что может произойти и для него, и для великой княжны, если она переменит веру. Первым последствием такого легкомысленнаго поступка была бы утрата ею в России всякаго расположения к себе: ни я, ни отец ея, ни мать, ни братья, ни сестры, никогда больше не увидали бы ея; она не осмелилась бы показаться в России, и поэтому лишилась бы значения и в Швеции". (Сборник Р. Ист. Общ. IX, 311—318).