Шапошников К. О русском народном пении // Русский архив, 1890. – Кн. 1. – Вып. 4. – С. 575-580.

 

 

 

О   РУССКОМ   НАРОДНОМ   ПЕНИИ.

 

Следующая за этим предисловием заметка была написана в 1878 году, чтобы привести в порядок разныя соображения о нашей народной песне по поводу споров о ней после Русских концертов на Парижской выставке ¹). На этот вопрос у нас немногими обращается внимания, не смотря на требования, которыя постоянно и теперь возбуждаются о правильном устройстве наших школ, о возстановлении при этом нашего церковнаго и вообще народнаго пения и т. п. Вот почему полезно, кажется, было бы подумать, что этот вопрос имеет не одну музыкальную сторону, для инструментов или голосов, но что он тесно связан с выражением нашего языка, а это касается многаго. Напр. прежде научались молитвам, когда слушали наше обиходное церковное пение от причта; а теперь, у певчих, нельзя и понять, что они поют, несмотря на хорошее исполнение и таких сочинителей, как напр. Бортнянский. И это оттого, что наука не образовывает у нас слуха, чтобы объяснить природную музыкальную сторону нашего языка, и вот почему теперь коренной Русской человек не может понять, что говорят, поют и пишут образованные нашими школами Pyccкиe люди. Мы доверяем Европейским способам воспитания, а что главный способ разумения есть свой природный язык, об этом мы совсем забыли. Несмотря на то, что мы имеем в наших нотных церковных книгах ³) усвоенную уже нашему языку древнюю Греческую науку, образцы высокаго музыкальнаго красноречия, а в народе, жива того же музыкального закона многоголосная песня ³), чего и древний мир нам не оставил: мы ищем не объяснения нашей природы, а каких-то других для нея оснований в иностранных понятиях классицизма, реализма, контрапункта и т. п.

В последнее время было немало споров о Русской музыке по поводу выставки в Париже, и общий вопрос вышел, кажется, такой: какими музыкальными сочинениями мы можем заявить нашу народную музыку? В этом деле мнения музыкальных кружков, без coмнения, очень важны; но может быть не будет безполезен взгляд и с другой стороны, именно со стороны народной практики.

¹) Ближайшая цель была посредством записи  многоголосной Русской  песни привести в известность законы нашего народнаго пения.

²) Издание Св. Синода 1777 г.

³) Точная запись ея (Сборник Мельгунова 1879 г.) ясно показывает этот закон.

 

 

576

Нет, кажется, сомнения что нашу песню вернее всех других сочинителей понял и передал Глинка. Его сочинения и духовныя Львова, Бортнянскаго и частию их последователей, конечно, лучшее, что мы могли от себя поставить на выставку. Теперь своевременно обсудить: вполне ли наши сочинители выразили и выражают свою народную песню и чего нам остается еще желать?

Чтобы понятнее отвечать на этот вопрос, уместно вспомнить о развитии народнаго склада в нашем литературном стихосложении. Это ведь тоже развитие слуха, как и в музыке и, если мы сравним успехи стихосложения в этом развитии с такими же успехами музыки, тогда и виднее будет, чего мы можем желать.

Дело представляется таким образом. Наша музыка и стихотворения (письменныя, а не изустныя народныя) шли по одной дороге, брали готовыя рамки от западной науки и в них старались укладывать свою песню. Обе поняли неудобность этих рамок и по немногу начали изучать свой склад песни. По настоящее время литература хоть и мала, но имеет произведения, написанныя народным языком: песню о купце Калашникове Лермонтова и другия в этом роде у Кольцова, графа А. Толстаго и проч. всякой крестьянин поймет. О музыке этого сказать нельзя: то что мы слышим до сих из написаннаго никакой простой Русской человек не признает за свою песню; разве только местами покажется похожа, да и это сходство теряется на Итальянской манере исполнения. Сам Глинка, как известно ¹) был недоволен итальянщиной в «Жизни за Царя», а народнее этого произведения, да оперетки Верстовскаго «Аскольдова Могила» (тоже с итальянщиной, но замечательной по музыкальному выражению слова) мы и до сих пор ничего не имеем. В церковной сочиненной музыке мы еще меньше слышим народнаго, чем в светской.

Сравнение это может показаться неправильным, потому что передать народное слово легче, чем многоголосную песню. Это может быть и справедливо; но повидимому стих и музыкальное выражение его должны бы идти рука в руку. Насколько литература ушла от музыки в деле самопознания, это видно при сравнении сборников песен той и другой. Литературные сборники дают полное понятие о неиспорченной народной речи нашей, а в лучшем из музы-

¹) Записки Ростислава (Толстаго).

 

 

577

кальных сборников ²) верно записанныя песни перепорчены сочиненной гармонизацией, и в большинстве они дают только дурное понятие о Русской песне. Чтобы еще ближе сделать это сравнение, нужно посмотреть гармонизацию к напевам духовных стихов (Калеки Перехожие). Стихи и напевы их (не говоря о списанных) переданы так, как их говорит и поет народ, а гармония к напевам, приделанная музыкальной наукой, это уже совсем другое: эта наука даже и некоторые напевы исправила сообразно своим законам. Исключение можно сделать для гармонии князя Одоевскаго и в церковном пении для Н. М. Потулова, близких к правде; но им-то и не видно подражателей. Видно, напротив, в новейших сборниках несколько шагов назад от них ³).

Какая же причина, что мы не можем понять своей песни и не слышим в прибавляемых к ней голосах самых резких несвойственных ей звуков? Винить в этом наших бззспорно талантливых композиторов, которые трудятся для ея разработки, было бы несправедливо; да отчасти тут причиной и выбор полурусских стихов для Русской музыки. Но воспитание слуха винить следует. Князь Одоевский писал: «повторяю и не перестану повторять, что совершенная гибель для нашей народной мелодии—вторжение в нашу среду новой Итальянской музыки» ⁴). Тоже, разумеется, можно сказать и о гармонии; и заменим ли мы итальянщину «Вагнером или кем другим, это все равно.

При этом должен быть поставлен другой вопрос: верны ли употребляемые для Русской музыки гармонические законы? На это могут отвечать те, кто слышал неиспорченный хор и туже песню у певчих, как это делал бывший директор придворной капеллы А.Ф. Львов. Он (в своем сочинении о ритме) отдает преимущество неученым песенникам пред учеными, и в справедливости этого мнения и теперь может всякий убедиться. Что наука, удаляясь от природы, часто заблуждается, это всякому известно; стоит при этом указать на статью проф. Вестфаля о Русских глаголах, что близко к нашему вопросу (Русск. Вестн. 1876, № 10). И изследование живой гармонии наших песен в сравнении с сочиненной ясно показывает на разницу их законов; а между тем нельзя отвергать справедливости замечания, что, «если гармония основана на зако-

²)  Балакирева.

³)  Напр, в Сборнике  Римскаго-Корсакова.

⁴) „Русский Архив" 1863.

 

 

578

нах природы, то и правила для положения ея на бумагу должны быть общими для всех родов музыки» (Львов о ритме). И в науке, видимо, нет веры в свои законы: одни и теже песни она гармонизирует разнообразно, и одно с другим не сходится; а природный закон давно стоит непоколебимо. Хоть к песням прибавляются и разные подголоски множеством народа и из разных, далеких одно от другаго мест, а все вместе выходит складно и верно.

Почему же мы не принимаем в основание науки природный закон, существующий у нас, а следуем тем, которые искажают нашу песню?

Тут встречается непонятное, повидимому, положение дела. Руководящей науке наши природные законы неизвестны. Это видно из всей напечатанной до сих пор Русской музыки, и это же подтверждают высказанныя по поводу концертов на Парижской выставке серьезныя убеждения в верности принятых наукой правил и в невозможности новых. Без сомнения справедливо, что новых правил, помимо естественных, быть не может; но в убеждении музыкальной науки, вероятно, есть недоразумение в том, что она считает принятия ею правила старыми, естественными, между тем как очевидно, при сравнении их с природными, что они новыя (хоть может быть и давнишния) и испорченныя. Вот поэтому-то испортили и продолжают портить нашу песню. От каких исторических причин зашла к нам эта порча, об этом есть уже в литературе изследование: «Калеки Перехожие», в 4-м выпуске, в связи с изследованием духовных стихов, между прочим о псалмах и кантах. Правда, князь Одоевский трудился и писал о возстановлении нашей исконной песни и, кажется, не так давно устраивалось для этого общество стараниями собирателей нашей старины; но в спорах о Русской музыке и имен их не встречается. Не встречается также имени и А.Ф. Львова, который еще 20 лет назад сомневался в законности принятых музыкой правил (хотя и не решился признать их неверными, покоряясь, вероятно, понятию своего времени). Вот его слова (соч. о ритме): «Не сопровождаем ли мы наши напевы гармониею, законы которой мы изучили и идея которой утвердилась в нашем представлении лишь вследствие усилий наших наставников?»

Сомнение это нельзя назвать неосновательным: стоит только проследить действие школьной практики на природных певцов, чтобы убедиться, что никто другой, как эта школьная практика и испортила

 

 

579

наш слух. Мы слышим, как поет наш неученый народ, без приготовления, хором, меняет выражение слов и общую гармонию, каждый по своему вдохновению, не нарушая этим склада песни, и легко убедиться, что так петь в настоящее время никакой ученый хор не может. Не может потому, что привык выпевать ноты, а не слова, не разсказ; оттого, что запутали свой слух чужим напевом и складом, сравнительно мелким и неверным в применении к нашей, да по всей вероятности ко всякой природной песне. И вот почему для слуха самых талантливых исполнителей и сочинителей, которые прошли школьную науку, становится не под силу эта наша «несущаяся во всю длину и ширину свою от моря до моря Русская песня» ¹). «Таким черным волшебством, говорит Грибоедов, мы стали чужими между своими» ²).

А между тем наши ученые музыканты больше или меньше понимают силу и значение этой песни, и нет сомнения в желании образованных и серьезных людей возстановить нашу исконную Русскую музыку. Это показывают и сборники Русских песен, и новыя Русcкия оперы, и даже споры о выставке. Но они же показывают, что мы все еще не освободились от веры в непогрешимость музыкальных законов Запада, который, по всем вероятностям, еще до установления этих законов, потерял возможность проверить их с природою; показывают и на «чужеземствование наше в земле своей» ³): потому что мы не замечаем у нас того, что и западная музыка не откажется принять за основание, именно естественный закон для одиночнаго и многоголоснаго пения. Что он у нас есть, в этом нет сомнения для близко знающих нашу песню. Не говорим уже о необходимости этого закона для музыкальной науки вообще, и на сколько необходимы для нас его знание и практика на его основаниях, это можно сообразить из того, что закон этот, помогая нам верно понять чувство нашей народной жизни, которая выражается в наших песнях, дает возможность оценить и разработать и те нетронутыя музыкальной наукой богатства, которыя сохранила наша церковь в своих песнопениях; оне основаны на тех же естественных законах, которыми держится строй нашей народной песни. Безспорная древность этих песнопений видна и в единстве их музыкальнаго основания с народным преданием. Вероятно это были законы древней Греческой

¹) Гоголь, Мертвыя Души.

²) О хороводной песне.

³) Гоголь, Переписка с друзьями.

 

 

580

верной музыкальной науки, сохраненной нашей церковью и народом (но не светскими школами) и едвали не везде потерянной. Отцы церкви, установившие эти песнопения, видимо, знали эти законы и знали их в связи с законами словесности. Важность этого признает и современная наука, соединивши языковедение с музыкой ⁴), и нет сомнения, что без знания и неуклоннаго исполнения этих законов мы не можем ни понять, ни оценить, ни передать нашей песни, ея смысла и чувства и той простоты величия, которое имеет в себе наше церковное пение.

 

Западная наука не верит в свои музыкальные законы и сама ищет для них старых, природных оснований; следовательно дальше разработки механических подробностей с ней идти некуда. Основнаго закона она, вероятно, не ошибется, если будет искать у нас. Мы владеем коренными его началами, и какого развития музыки можно нам при этом желать, это очевидно для всякаго, как очевидно должно быть и то, что представление себе «музыки будущаго», завезенное к нам с Запада, есть ничто иное, как болезнь слуха. Вот от этой болезни и может избавить нас наша школа, если сделается вполнe Русскою, и тогда, конечно, она будет иметь право на благодарность своего народа и уважение чужих.

 

Для заключения можно привести слова Карамзина: «Мы никогда не будем умны чужим умом и славны чужою славою. Есть всему предел и мера. Как человек, так и народ, начинает подражанием; хорошо и должно учиться, но горе и человеку, и народу, который будет всегдашним учеником».

 

Карп Шапошников.

 

 

⁴) Напр. издание Р. Вестфаля и Ю. Мельгунова (1878) фуг Баха, которыя, кстати сказать, могут служить дорогой к правде для потерявших ее и образцом того, как замечательный сочинитель старался к ней приблизиться, но никак не руководством к знанию основательной музыки для тех, кто имеет для этого чистый и богатый свой природный источник.