ДАНИЛА ЯКОВЛЕВИЧ ЗЕМСКОЙ

Смирная Е.-А. В. Данила Яковлевич Земской. Один из птенцов Петра Великого / Сообщ. П.В. Лобанов // Русская старина, 1883. – Т. 40. - № 10. – С. 67-78.

Редакция текста Ирины Ремизовой.

ДАНИЛА ЯКОВЛЕВИЧ ЗЕМСКОЙ.

один из птенцов Петра Великаго.

Под этим заглавием мы помещаем весьма обязательно переданныя нам Петром Васильевичем Лобановым Записки его двоюродной бабки, княжны Евы-Александры Васильевны Вяземской, в замужестве Смирная, родная сестра Софьи Васильевны Лобановой, — Записки, сохранившияся в одном лишь отрывке. Ева Смирная была внучка Данилы Яковлевича Земскаго, современника и одного из птенцов Петра Великаго. Настоящий отрывок, которым и ограничиваются сохранившияся ея Записки, написан Евой Смирной в тетрадку, в 4-ю долю, стр. 17, почерком почти уставцом, без малейших знаков препинания. Факт интересный: образование княжны Вяземской было до того пренебрежено, что оно все ограничилось чтением церковных книг и рукодельными работами. Родилась она в 1771 году, и прожив долго, под старость поселилась в Новодевичьем монастыре, в С.-Петербурге, еще в бытность монастыря на Васильевском острову. Скончалась в новом его помещении за Московской заставой. Записки, ныне печатаемыя, писаны ею в 1850-м году, на 79 году от рождения ¹). Разсказ Евы Смирной мы передаем по исправлении правописания подлинника, отнюдь не касаясь изложения. Ред.

Я родилась в селе Кудаеве, подмосковной отца моего, князя Вяземскаго, которое принадлежит нынеча (1850 г.) внуку его, князю Алексию Вяземскому. Родилась я в последний год чумы (1771 г.) при большом собрании родства.

¹) На первой странице рукописи следующая заметка Евы Смирной: «Село Кудаево, единственное удельное имение, осталось в руках князей Вяземских. Родословная была у батюшки, князя Василия Алексеевича, но дядя покойный, князь Сергей Иванович, взял у батюшки разсмотреть; так она и осталась у дяди. Кудаево принадлежит теперь внуку князя Василия Алексеевича Вяземскаго».

Дед мой Земской, отец моей матери, со всем семейством, с дочерьми замужними и девицами, переехал из Москвы в Кудаево избежать опасности. Бабушка Соймикова, Прасковья Алексеевна, с дочерью Авдотьею Александровною, которая была в замужестве после за Арсеньевым, Василием Дмитриевичем, и другия ея родныя. У бабки Соймиковой по близости Кудаева была маленькая деревня; у ней было два сына: Петр и Николай; они жили в своей деревне, но рано поутру к чаю уже бывали в Кудаеве.

Дом хоша был очень большой, но по количеству гостей, хозяевам не было места, так что мой отец и мать, соблюдая старинное гостеприимство, перешли жить в баню, довольно пространную, где я и родилась, на самую заутреню Светлаго Христова Воскресенья, 19-го апреля.

Дедушка Данила Яковлевич Земской был восхищен от радости; человек он был пребогатый, просил отца, чтобы мне дали имя Евы, это имя было любезной его супруги, матери моей матушки. Дедушка Данила Яковлевич был чрезвычайно богат; вы можете представить какия ризки, какое приданое (он мне сделал), верьте мне, что я не лгу! Старинныя люльки были висяция; низ был бархатный у люльки, венецианскаго бархату; оцып, старинное название, на чем висела люлька серебряная; палки в люльке —серебряныя; одеяльцы парчевыя на собольем меху, самыя богатыя в тогдашнее время; такой был манер, или по нынешнему мода; пелёнки, простыни самаго лучшаго голландскаго полотна, и камердух — это наволочки, сорочки камердух, был род линон-батист, батисты такие были в то время, каких уже ныне найти ни за что нельзя! наволочки, простыни, все обшиты брабантскими кружевами; игрушки все были серебряныя! Все это было принесено в день крещения; игрушки состояли: маленький чайный прибор, весь комплектный столовый сервиз, по тогдашнему времени: стопы, кружки, зеркала серебрянныя, вызолоченныя и весь туалет, ящик, в котором было уложено, серебряный персидский. Дедушка получил этот ящик от персидскаго хана в подарок. Дедушка Данила Яковлевич Земской крестил меня с дочерью своею Сусанною Даниловною, а моею теткою.

Когда чума кончилась, дедушка поехал в Москву и взял меня с собою, хотя ни отцу моему, ни матери моей не хотелось разстаться с дочерью; но в тогдашнее время не смели отказывать родителям, повиновались их воле. Дедушка недолго насладился иметь внучку при себе: мне кончилось три года, дедушка окончил жизнь.

Люди родятся с благословением Божиим, Господь каждому по милосердию Своему дает ум, красоту, талант, богатство; меня Господь одарил памятью: в 79 лет я пишу эти записки, справьтесь, вы не найдете ни прибавленнаго, ни убавленнаго.

II.

Отец мой и мать моя были крепко огорчены потерею дедушки; я, будучи трехлетнею, напоминала матушке, что дедушкин дом был на Таганке против церкви Спаса Нерукотвореннаго, церковь которую строил дед мой на свое иждивение. Дом был преогромный, оранжереи, все, что, по тогдашнему, надобно было богатому человеку иметь.

Дед мой (по фамилии) Земской был из дворян, но самых бедных, богат был умом обширным, его лицо изображало самаго умнаго, деятельнаго человека; у отца моего был его портрет; батюшка покойный любил его, почитал его за ум и деятельность; справьтесь по летописям, с которых пор дворяне прежде назывались граждане.

Блаженной памяти император Петр I, желая блага своему государству, сам учился художествам, был корабельной плотник, токарь; сам сапоги чинил, показывал пример подданным, желая просветить отечество в художестве. Когда государь Петр I отправился в Голландию, то пожелал взять у добрых и достойных отцов молодых людей для обучения мануфактуре, — 18 человек. Учились в Голландии: Земской, Затрапезной, Лакастов, Балашев. Земской учился шелковой мануфактуре; Затрапезной — холщевой; Балашев — золотой; Лакастов — бумажной. Живучи в Голландии, они учились и

иностранным языкам. Когда они бывали в Голландии, они не знали, что Петр I был их император: они с ним обращались как с добрым товарищем.

Пробыв в Голландии семь лет (sic), государь возвратился в Россию; приказано было им возвратиться тоже в свое отечество. Доехав до Ревеля, государь пригласил их идти за ним в Ревельский трактир; они последовали приглашению. Государь переступил порог, трактирщик закричал: „а! Петр Великий!" Можно представить удивление сих молодых, еще можно сказать юношей! Пали ему в ноги, просили прощения, и наконец государь приказал им встать и сказал:

— „Друзья мои, вы передо мною ни в чем не виноваты, как вы были друзьями моими, так и останетесь".

Наконец прибыли в С.-Петербург, где уже их родители ожидали. Государь приказал представиться родителям, объявил им полное удовольствие и благоволение за детей и за их старания и прилежность; государь спросил у отцов: какой награды желают детям своим от государя? Отвечали:

— „Государь! никакой награды, ни чинов, ни почестей не надо; лишь бы они слуги верные тебе были, что тебе угодно будет, в то их и посвяти".

Государь пожаловал Затрапезному пять тысяч душ под фабрику и Алексинскую бумажную. Земскому пожалована тоже под фабрику Купавинская.

И так, по воле царя, с благословением родителей, и стались (они) фабрикантами.

В продолжении времени дед мой Земской сделался очень богат, и благодарность его к государю так была ревностно соблюдена и посеяна в глубине сердца его, что он не думал приобретать имения для семейства своего, но для пользы отечества. Так прежде старики думали, и чтобы угодить батюшке государю! Государь большаго внимания был о Земском; будучи в Москве, соблаговолил быть в Купавне у дедушки на обеденном столе и оставался до вечера; разсматривал фабрику, дом и в храме Божием молился; очень доволен был, и с тех пор довольно часто посещал Купавну, это сделалось его любимое гулянье. Купавна тридцать верст от

Москвы. Государь один день призывает Земскаго к себе, объявляет ему свое желание:

— „Данила Яковлевич, я очень бы желал открыть с Персиею торги, как бы ты думал?"

Земской, не задумавшись, отвечал: „ваше императорское величество, позволь мне, я человек богатый, построю корабли на свой счет, нагружу российскими товарами и отправлю; пожалуй мне только конвой провожатых и орудий медных много, пушек налить можно, надобно людей для ариентальных языков. Я знаю армян, один уже у меня на фабрике — Лазарев (это был отец Ивана Лазаревича Лазарева).

Государь так был доволен сим предложением Земскаго, разцеловал его и пожаловал ему, в память того дня, с надписью кубок и ковшик золотой. Вот откудова Лазаревых знатный род пошел. Мне сама покойная Екатерина Ивановна, супруга Ивана Лазаревича, разсказывала, она была урожденная Мирзаханова.

Когда было все готово, отправились корабли, и их было числом пять. Пробыв в Персии полтора или три года, возвратились назад с открытием торговли с Персиею. В тогдашнее время ничего не начинали без молитв, без благословения Божьего, молилися усердно, с верою чистою, и просили Господа Бога помочи в начатии дела.

Читатель моих записок может живо представить государя императора удовольствие, а Земскаго восхищение, что ему удалось волю и желание исполнить царя. Военный был начальник на кораблях Левашев, отец Василия Ивановича Левашева. Хан персидской был чрезвычайно доволен; переводчиком языков был Лазарев, он очень хорошо знал персидский и турецкий языки и, натурально, свой природный армянский. Корабли были нагружены персидскими товарами и подарками от хана государю императору. Между прочим и дедушка мой получил значительные подарки, начиная с кресла, обитаго серебром, так как ныне аплике; зад у кресел был превысокий, убранный каменьями по азиацкому вкусу изумрудами, бирюзами, яхонтами и жемчугом; ларец серебряный вызолоченный.

Выше я сказала, что дедушка на ризки мне пожаловал стол дубовый, против кресел стоял предлинный обитый серебром, на серебряной доске была нарисована тарелка и на каждой тарелки персидские фрукты.

И так торговля начала процветать. Фабрика приходила Купавинская в самое лучшее состояние по своему художеству; я не видала после таких матерев, катя были даны матушки в приданое; материи шелковыя имели свои названия, например: свистун, пирюен, люстрин, гронитур, парча, штоф, это правда, что было что носить! хорошо, прочно,— точно внучатам или правнучатам доставалось. Если бы не пожар похитил матушку мою, была бы и у меня: каше флеры были с золотыми цветами, разводами, — прелесть смотреть, не нынешния тряпки! Где старинные китайские товары! Кто не знал прошедший век, тот судить не может или не удалось видеть старинных изделий!

III.

Обращусь опять к деду моему, который сделался чрезвычайно богат; женат он был на Затрапезной, сестре Алексия Ивановича Затрапезнова. По связям дружелюбия быв товарищами, воспитаны вместе и выросли друзьями; по любви к брату покойной моей бабки, женился дед, связь родства не нынешняго была свята и ненарушима, знали друг друга, любили чистым сердцем.

Дедушка имел старшую дочь, которую выдал замуж за отца моего, князя Вяземскаго. Мать моя была очень хороша собою; эту свадьбу сосватал князь Борис Николаевич Юсупов, мать моя была его крестница. Князя Бориса Николаевича супруга была Измайлова, Ирина Михайловна; матушка моя часто бывала у нея, когда была в Петербурге, и меня ей представила, когда привезла меня в Петербург к благодетелям моим, к князю Александру Алексеевичу.

Вторая дочь, Сусанна, была за фабрикантом Максимом Алексеевичем Демидовым, имела двух дочерей, Демидовых:

Дарья умерла в девицах, Александра была в замужестве за Фотием Михайловичем Митьковым. Тетка Сусанна Даниловна вышла замуж, овдовев, за Николая Александровича Соймонова. Соймоновы не по матери, т. е. не по тетке Сусанне Даниловне, мне были родня, но сами по себе: мать Соймоновых была ближняя родня отцу моему.

Третья вышла замуж за Бобровскаго, Кирилла Прокофьевича. У ней была дочь Варвара Кирилловна, она скоро скончалась после родов. Дочь ея была замужем за князем Друцким-Соколницким-Смоленским.

Четвертая дочь была замужем за Аничковым, Антоном Михайловичем, племянником фаворитки императрицы Елизаветы Петровны, Сарры Даниловны Аничковой; ей пожаловано было место с маленьким домиком и тогда еще на Фонтальке (Фонтанке), а ручей, через который был небольшой мост возле самого дома Аничковой и мост называли Аничковым, что и до сих пор продолжается на месте, где Аничковской дворец, где был домик Аничковой. Мой дядя Антон Михайлович (Аничков) был бы богат, но любил карты.

Пятая, Варвара Даниловна (Земская), была замужем — не могу вспомнить (за кем); но она от рождения не была в полном уме.

Дедушка имел у себя сына Данила Даниловича (Земскаго), но это был самый несчастный человек, он был не только не далек, но даже глуп. Дедушка Земской вздумал его женить на дочери Прокофия Акинфиевича Демидова, Анне Прокофьевне; она была совершенная красавица, но как была хороша, так и не далека. Демидов, отец ея, он из ума был проказник большой: прислал на другой день свадьбы свинью, с большим количеством денег, и приказал, если свинья будет хорошо принята, то деньги вручить, а если не примут, то назад привести; сумма (была) довольно значительная. Старинная пословица — нашла коса на камень! Демидов был умен, но Земской умнее его был, он смекнул в чем дело, приказал ввести свинью в комнату и разостлать скатерть; высыпали из боченков виноград. Свинья порядочно накушалась, тогда внесены были деньги.

Демидов был родной дядя Марии Никитишне Дурново. Супруга молодого Земскаго до тех пор (до того) была хороша, что при восшествии на престол Екатерины II, был дан маскарад во дворце, в коронацию в Москве. Государыня, увидав Земскую, была фрапирована ея красотою, приказала представить ее ко двору.

Все сие не долго продолжалось. Дедушка, так как был большого ума человек, он сокрушался, не предвидя ничего хорошаго, и сам покойный говаривал эту пословицу: „у богатаго мужика уроди Бог сына дурака".

Земской часто напоминал прошедшее время, как государь Петр I был до него милостив, сколько он имел (от него) рескриптов, как он езжал в Купавну.

(Он же, дедушка разсказывал нам): Елизавета Петровна государыня, как любила Купавну, как часто бывала. (Так как) дедушка был воспитан в Голландии, (то) он удивительно наблюдал чистоту во всем. Государыне Елизавете Петровне (это) очень нравилось. Государыня императрица жаловала его как патриота отечества, отличала его за ум; часто призывала его к себе и разговаривала с ним о пользе торговли. Быв в Купавне у него, она пожаловала ему большой цены перстень и приказала написать месяц, число, год, когда она узнала Купавну по следам предков ея.

Ум, богатство, деятельность, почести, все смерть прекратила! Дедушка не сделал духовной, досталось все в руки безумнаго наследника. Матушка моя говорила, что дедушка не видел никакого проку в сыне, ни в невестке (и) это укоротило жизнь его.

IV.

Дядя (Данила Данилович Земской) был слаб умом, многие воспользовались его слабостью; (он) начал пить, жена оставила его. Не имея никакой нужды занимать деньги, (он) зачал давать векселя. Приставили опеку: вместо поправления — еще пуще раззорение; опекуном был полковник Рагожин,

дядя родной по жене (сестра дедушкина была замужем — Анна Яковлевна за Раговиковым, овдовев вышла замуж за Рогожина).

Корыстолюбие Рагожина еще более наделало; дядя уже не только по глупости, но по пьянству своему пропил все имение. Из благодарности к дедушке погубили сынка те самые, которых дедушка заставил жить, сделав им состояния; хорошо отблагодарили! даже части своей сестры не получили. Рагожин умер — все концы в воду.

Земской-дядя имел двух сыновей: они в самом несчастном положении были; один недолго жил, лет четырнадцати умер, а меньшой жил долго. Добрый Николай Никитич Демидов давал ему пенсион, Ивану Даниловичу (Земскому), он уже был женат.

Матушка моя имела самое доброе и благородное сердце, никогда ни корысти — любила, напротив, делать добро. Хоша это записки, но всей правды писать нельзя: у ней была сестра — не назову, так вкралась в нее, что хотела, то из нея делала; сестрица была завидливаго карактеру, ревновала, что матушка была за князем, ревновала ея красоте; матушка принимала ея советы свято и ненарушимо, которые не слишком были полезны; старалась даже ближних родственников отважить от матушки; уже я была свидетель некоторым происшествиям, вот какая разница в карактерах двух сестер; матушка скорбела, сокрушалась о поступках брата ея, о его развратной жизни, даже я помню, как матушка плакала часто; тетушка — напротив, забавлялась, глядя на пьянаго развратнаго! Наконец дядя умирает, имение все разошлось, Бог один свидетель, куды и кому!

Тетка Анна Прокофьевна (Земская, рожденная Демидова), жена его (Данилы Даниловича Земскаго) имела еще следы отыскать имения наши — некоторую часть, а не все; она все нужныя бумаги сожгла в печи, вот концы в воду! пошла в монастырь

в Затетейской (?); не была пострижена, а жила приватно в своих кельях, которыя она выстроила на свой счет. Брат ея, Николай Никитич Демидов, давал ей пенсион по смерть в монастыре; кончина жизни ея не была завидна после того, как она жила, сына к себе не пускала, и не называлась Земскою, — а Демидовой).

Я часто слыхала от матушки, что она говоривала: „Боже милостивый, за что такое наказание на семейство!"

Мать моя была предобродетельная, отец хотя и приобретал имения, но не с обидою ближнего.

Государь поставил отца моего на степень, что к нему имели почтение, уважение и любовь; отец большею частью получил имения от государя за ум его, за усердие к государю и за любовь к своей родине; он был патриот, где слава, где честь, которою он пользовался во всю жизнь свою! кто не знал отца моего, кто не уважал его; памятники на столбах написаны в Купавне в храме божием; был хлебосол, наставлял людей идти по пути истинной, нынче все помирило конец жизни его, все взял с собою, вот жизнь человеческая!

Отец мой не был ни тщеславен, ни гордился ни богатством, ни любовью к себе государей: он жил под тремя коронованными главами. Все померкло, все умерло, и вот поведение детей: начинает тем, прекращает жизнь, уничтожает памятник.

Дед мой у царя Петра I был любимец; где об нем поминают в достопамятности, вот жизнь человека; дедушка был и бабушка хорошие христиане, на том свете награжденныя.

VI.

Затрапезной, Алексий Иванович, совершенно равную участь имел с дедушкою (моим) Земским. Я историю его всю слышала от доброй христианки и любимой всем нашим семейством, благочестивой и справедливой дочери Сабакина,

Анны Савишны Баташевой; она была умная женщина, справедливая.

Сава Яковлевич Сабакин был экономический крестьянин; будучи молодым мальчиком, начал на Щукином дворе сапоги подбивать; нажив мало копеек, пустился в торг носить боченок на голове, торговать рыбою; наконец сделался богачем, какими способами — дочь не могла говорить про отца, я в неведении остаюсь; но судя по поступку Сабакина с сыном Затрапезнова — не богу-угодными. Это был брат бабушки моей или племянник родной, наследника богатого, Сава Яковлевич подцепил как молодаго человека, подчивал, угощал, довел до того, что споил его с круга долой и будто купил у него имения, фабрику, дом и все, что было в доме: серебро, вещи, даже платья, за двести тысяч, а по тогдашнему

стоило миллионов.

Вот и тогда как заводили молодых людей, не боялись Бога! Прощай все памятники!

Случилось мне быть в Ярославле, когда уже все эти имения принадлежали Сабакиным наследникам. Я по призде остановилась у внука стараго прикащика деда моего Затрапезнова, но отец его еще был жив и был в полной памяти. Я спросила его: где дедушка схоронен? Он мне отвечал: — „в своем бывшем храме, который он сам строил". Я отправилась исполнить долг мой, быть на могиле его и отслужить панафиду. По приезде моем начала распрашивать старика. Скажу только то, как старые люди, служащие своим господам, привязаны были: он зачал мне разсказывать, неутешно плакавши, сказал мне: „матушка, мы и отец мой жили при батюшке Алексее Ивановиче в царстве небесном, какой же он человек был! Государи к нему ездили. Хоша я худо хожу, но поведу тебя, где государыня Елизавета Петровна кушала у нашего батюшки блаженной памяти Алексея Ивановича". Я очень была довольна сим предложением, решилась отправиться в развалину каменную, где находился армитаж, канапе дубовое на блоках, которое поднимали на верх, стол дубовый и тарелки дубовыя. Старик заставил и меня плакать, я его утешала. Он отвечал, что „было и что таперь! на все власть Божия, и дом в

каком упадке, пруды заросли!", старик все плакал: „детей наших жаль, старины, поручите детей Богу, власть Его святая!" Наконец я пожелала видеть изделия самаго перваго сорта, принесли мне; но перед прежними скатертями — такая дрянь, что не похожа с бывшим старым!

Евва Смирная,

рожденная княжна Вяземская.

Сообщ. 25-го ноября 1880 г. П. В. Лобанов.