Сумароков П.И. Черты Екатерины Великой. [Извлечения] // Русский архив, 1870. – Изд. 2-е. – М., 1871. – Стб. 2076-2104. – Сетевая версия М. Вознесенский 2006.

 

 

 

ЧЕРТЫ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ.

 

Нижеследующие разсказы и анекдоты извлекаются здесь из книги (под тем же заглавием, в 8-ку, 370 стр.) вышедшей в Спб. в 1819 г., ныне уже довольно редкой и написанной известным в свое время автором „Досугов Крымскаго судьи" Павлом Ивановичем Сумароковым. Книга посвящена Екатерине Павловне, королеве Виртембергской. По преданию мы знаем, что автор замечательной книги этой записывал свои разсказы со слов людей близких к Екатерине II-й и в особенности со слов Марии Савишны Перекусихиной. Впрочем подлинность видна из самаго изложения. Мы опустили здесь так называемыя прикрасы слога и разсуждения, удержав все подлинно историческое. П. Б.

 

Нрав ея был веселый, шутливый, но смелый,   горячий, и при юности насмешливый. Сидельницы Императрицы Елизаветы   терпели   от   нея    разныя насмешки: то осыпала   она их колкими словами,   то   нацепливала на двери платья, которыя   при входе на головы им упадали, и тому подобное. Таковыя пылкия свойства требовали великаго за нею надзора, и десятки   глаз назначались к наблюдению   за ея поступками. Однажды Екатерина,  желая посмеяться над своими   аргусами и привести их к  замешательству,   спряталась   под кровать и, держа в руке колокольчик, звонила. Приставницы, являясь к призыву и, не находя в комнате Великой Княгини,   удалялись:   звон   опять повторядся, те еще входили, и по неудачных исканиях,   по  изумлении  откуда происходил   звук   и куда она сокрылась, искали ее с четверть часа, недоумевали, что донести Императрице, как вдруг забавлявшаяся Екатерина   предстала им с великим смехом. Сидельницы  за то  сердились, обижались, жаловались   и при   разсказах в ночное

 

 

2077

время злословили ее пред Императрицею; но безсмертная Екатерина, по принятии державы, вместо отмщения сим коварствовавшим женщинам, изъявляла милости и их обогатила.

Иностранный министр, человек большой проницательности, с полезными познаниями и отличный дипломат Мардефельд, вскоре приметил необыкновенный гений в Екатерине. Он часто вступал с нею в разговоры, и некогда спросил, что составляет ея упражнения. Ответ последовал откровенный. Нет, сказал он тогда, cиe вас недостойно, вы не к тому рождены: я осмелюсь объявить, что вы не ведаете о своих преимуществах и тех редких дарах, коими наделила вас природа. Начните читать, разсуждать, посвятите свой ум сему занятию, и вы познаете себе цену. Cиe так пристыдило, так разтрогало самолюбие Екатерины, что она с того же дня совершенно предалась чтению и уже редко выпускала из рук книгу.

Однажды, при разборе чрезвычайнаго произшествия иностраннаго двора, Екатерина с горячностью, твердостию доказала погрешности министров, объявя решение, как бы поступить надлежало. Удивленный Мардефельд подступя к ней, тогда сказал: Madame, vous regnerez, ou je ne suis qu'un sot: вы будетe царствовать, или я совсем глупец. J accepte I'auyure, отвечала она, et топ regne est assure: я верю предсказанию, и царствование мое несомненно.

Графиня Воронцова, отосланная к родственникам, не только что не потерпела оскорблений, неприятностей; но всегда пользовалась милостями Екатерины: получала подарки, пенсион, деньги на заплату долгов, выкуп вещей, покровительство в семейных делах, и наконец, по вступлении в замужество, ея дочь была взята во фрейлены.

Капитан гвардии г. Измайлов, также любимец Петра III, при совершении другими присяги, с недоумением

 

 

2078

вопросил: „Говорят, матушка, что Император здравствует, каким же образом я нарушу мою клятву?" Таковая искренность, правота, нравились Екатерине: она оставила ему свободу действовать, отпустила с честию в Москву и всегда милостиво об нем отзывалась.

Она получила от природы весьма крепкое сдожение, но часто страдала от головной боли, которая почти всегда сопровождалась коликами. Совсем тем не терпела врачевания, и когда однажды лейбмедик Рожерсон уговорил ее принять лекарство, то так тому обрадовался, что забывшись потрепал ее по плечу, и вскричал: браво, браво, мадам! Екатерина видела, что это простое обхождение происходило от чистой его к ней любви, и ни мало не оскорбилась; но Рожерсон после совестился от своей неосторожности. Сей достойный врач был уважаем в столице более за то, что пекся о здравии Екатерины.

Все чувства ея были нежны, сильны, хорошо устроены; но слух имел нечто необыкновеннаго. Доходящие до него звуки различным образом в каждом ухе действовали, и от сего-то несходства она к гармонии музыки казалась равнодушною. Сколько ни старались при воспитании научить ее сему приятному искусству, сколько сама ни желала познакомиться с оным, но все опыты оказались тщетными. Однако, покровительствуя все изящное, она, как для ободрения талантов, равно и для сокрытия сего, всегда поручала кому нибудь из знатоков подавать ей знак к рукоплесканию, и при пении дуэта из Армиды, славившимися в Европе виртуозами Тодиею и Маркезием, в первый раз объявила, что и она ощутила восхищение.

Она имела в себе много электрической силы, так что когда чистили байкою шелковые платки, которыми она, ложась в постелю, обыкновенно повязывала себе голову, то вылетали искры

 

 

2079

с треском; тоже самое происходило и с простынями. Однажды когда госпожа Перекусихина, прикалывая ей что-то с зади и дотронувшись до ея тела, почувствовала толчек в палец, и когда взаимное содрогание перешло и к Екатерине, то она сказала: „Я переговорю об этом с Рожерсоном". Мы находим и другую в ней чудесность, которой осталось еще много свидетелей.

Все животныя вообще ее любили. Чужия собаки, никогда прежде ее не видавшия, тотчас к ней бросались, ласкались, прыгали и часто, оставляя хозяев, по всюду за нею следовали. Были примеры, что некоторыя из них отыскивали при обширном дворце верные ходы и, миновав большой ряд комнат, прибегали улечься у ея ног. Американские вороны, попугаи, параклитки, сердились на всех подходящих и даже бросались для укушения хожатых за ними; одна Екатерина была ими любима: они из далека узнавали ея голос, распускали пред нею крылья, преклоняли для чесанья головы и кротость пред кротостью изъявляли. Обезьяны ползали по ея шее, лизали, огрызаясь на всех других. Одна злобная из таковых бросилась с плеча Екатерины на Великую Княжну и больно оцарапала. Голуби, после сильнаго в Петербурге пожара, тысячами слетелись прямо к ея окнам и нашли при великолепных чертогах спокойное, верное себе пристанище. Им определена была пшеница; колокольчик созывал их к корму, и она, питая их, утешалась. Благодетельная ея десница покоила все роды! *)

Весь состав ея казался сотворенным из огня, от коего малейшая искра в силах произвести воспаление; но она тем огнем совершенно управлять уме-

*) Какая для современников была разница с Анной Ивановной, охотившейся на диких свиней, или с Елизаветою Петровною, охотницею до кваканья лягушек и распложавшею их в садах своих.  П.Б.

 

 

2080

ла.   Что   соделалось   бы   пороком в другом, то послужило примерным достоинством в Екатерине,  Сердце ея всегда повиновалось уму. Случались неудовольствия,   неудачи, огорчения, даже самыя бедствия   ей предстояли; даже покоряя   чувства,   с мирными чертами и с тою же прелестною улыбкою появлялась. От сего-то полнаго над собою господствования редко приходила ко гневу, и когда увеличивался в ея щеках румянец,   она    засучивала  в  верх рукава,   расхаживала по комнате,  пила воду   и   никогда  в  первом   движении ничего не определяла.

Никакая клевета, никакое коварство не могли поколебать ее во мнении. Князь Потемкин ненавидел генерала прокурора князя Вяземскаго и генерал-провиантмейстера Маврина; но при всех домогательствах, при всей своей силе, не мог омрачить их служения.

Награждала с чрезмерною щедростью; но для самой себя была скупа и государственную казну не почитала своею собственностью. Однажды, понравилось ей привезенное на корабле бюро; однако, при всем желании купить оное, отказала цену, как слишком высокую, трех тысяч рублей, и частный человек, во преки расчетливости Императрицы, заплатил те деньги.

Твердость, великодушие не заглушали в ней чувствительности, которой она была преисполнена. Когда умер фельдмаршал князь Голицын, тот ревностный ея служитель, прямый сын Отечества, то она рыдая предалась сну, и пробудилась с великим смущением.

Узнав, что г-жа Р...с ³) мучилась в родах, поскакала к ней в чужой карете, надела   там на себя   передник и сказав акушеру: „Примемся за работу; мы здесь ни что   иное как люди, обязанные помощию ближним", способствовала   родильнице,  прислуживала и, забыв Императорское   звание, отправляла должность повивальной бабки.

*) Рибас. Впрочем тут может быть действовало и родственное чувство. П.Б.

 

 

2081

До смерти любимаго ея камердинера Попова, огорчение ея до того простиралось, что она более месяца не поднимала гардин у своих окон, из коих был виден дом покойника в Миллионной. При пожаловании князя Долгорукова (которой не редко ее злословил в Сенате), она сказала: „Он не любит меня, но любит Отечество и может быть ему полезным".

Никогда не имела она при себе забавников, исключая Матрены Даниловны, поступившей к ней нечаянным образом. Сия жила во дворце, получала подарки, называла Императрицу сестрицею, разсказывала ей слышанное, которое принималось иногда без уважения, иногда же к сведению, справке, без всякой веры наушнице. Однажды Матрена Даниловна, имев какое-то неудовольствие на обер - полициймейстера Рылеева, стала напевать, что есть много от него недовольных, что будто он пристрастен, не чист в совести, и тому подобное. Екатерина, допустив такие разсказы, показывала вид, что верит, сама то знает; но при первом свидании с Рылеевым, говорит ему так: „Ты бы, Никита Иванович, для нынешних святок, послал к Матрене Даниловне чего нибудь из зимних припасов; право сделай это; не говори только, что я тебе присоветывала". Рылеев, не понимав что бы означало такое предложение, присылает к той свиных туш, битых гусей, индеек, уток; а Матрена Даниловна, приняв подарки, сделалась вдруг к нему благосклонною и переменила разговоры. По прошествии нескольких дней, когда Екатерина узнала, что затеянное ею исполнено, завела с нею речь о Рылееве.—„Нет, сестрица, сказала та: он человек пречестной, я совсем не прежних об нем мыслей; его все хвалят".—„Вижу я теперь, отвечала Екатерина, что жирныя утки и гуси Рылеева очень вкусны". Она судила, располагала сама и своего зрения не поверяла чужим глазам.

 

 

2082

Вот ея слова:

„У меня были xopoшиe учители: несчастие с уединением".

„Ласкатели твердят земным владыкам, что народы для них сотворены; однакож мы думаем и за славу себе вменяем объявить, что мы сотворены для нашего народа".

„Естьлиб я была мущиною, то смерть не дозволила бы мне дослужиться до капитана''.

„Я хвалю в слух, а браню потихоньку.

О придворных говорила: „Сии люди хотя выступают вздернувши нос, однакож они близоруки и испорчены лорнетами, которые из их рук не выходят".

О шутах и дураках изъяснялась, что первые безчестят человечество, а другие унижают оное; что те для нея презрительны, а последние жалки.

На приписываемый ей титла богинь от Вольтера, она ему отвечала: „Как я не признаю себя достойною быть воспеваемою, то не променяю своего имени Екатерины на имя завистливой Юноны; тщеславие мое не столь велико, чтобы принять Минервино; не хочу также и названия Венеры, потому что уже много говорят на счет сей красавицы; не могу наконец быть и Церерой, ибо жатва сего года не хороша в России".

Когда граф Прованский, просивший ея помощи, сравнивал ее с Елисаветою Английскою, обещавшею помощь Генриху IV, она ответствовала: „Я подобно Елисавете буду действовать; но моя правота, безкорыстие покажут между мною и ею различие".

Великий Князь, не получа позволения ехать в армию, писал к ней: Что же скажет обо мне Европа?—Она скажет, говорила Екатерина, что Российский Великий Князь есть сын почтительный.

Она была в душе Русская и рождена для нашей Империи. Сохраняла все обычаи, отправляла на святках игры, подблюдныя песни, носила и ввела при

 

 

2083

дворе Русское платье, знала все пословицы, приговорки и даже парилась в бане. Язык Русской предпочитала всем другим, имела к нему пристрастие, много на нем писала, употребляя древния изречения, как то: аще, дондеже, понеже, яко бы, и несколько педантствовала.

Она писала к Вольтеру: „Наш язык так богат, силен, выразителен и терпит такие извороты, перемещения слов, что из него можно делать все по желанию; а ваш столь беден, что надобно быть вами, чтоб столь приятно на нем изъясняться,,.

„Русской народ, говаривала она, есть особенный в целом свете; Бог дал ему отличныя от других свойства."

О Российском дворянстве она изъясняется к Вольтеру так: „Прямо честолюбивыя души, восходя к самой древности, где многочисленнее, как не среди Российскаго дворянства обретались"?

В Манифесте 1787 года, она о Российском народе помещает следующее выражение: „Кто же способствовал в исполнении тех предположений наших, и кто доставил нам и Отечеству таковое утешение?— Скажем по истине: верные воле нашей, послушные подданные, коих усердие и гражданския добродетели утвердили в нас кротость и милосердие". Она даже свои собственныя, добрыя качества приписывает возлюбленным своим Россам!

Когда, при составлении законов, Лифляндские и Эстляндские депутаты домогались утверждения прежних прав, от Сигисмунда им данных, то Екатерина приказала чрез генерала Бибикова им объявить отказ, в следующих словах: „Они подданные России, а я Императрица оной, а не Лифляндская принцесса".

Наконец, она была строгою исполнительницею веры и служила примером в почтении Богу. В воскресные, праздничные дни, не пропускала литургии; отправлялись у нея после по-

 

 

2084

лудня всенощныя, который учредила она и на половинах внуков, внучек. При миропомазании, евхаристии, привозимым невестам для царскаго семейства, сама подводила их к алтарю, поклонению иконам и с смирением кланялась на все стороны.

При путешествии, остановилась она с субботы на воскресенье в большом селении г. Лазарева, пошла на другой день к обедне и, увидя там великую во всем бедность, священника в крашенинных ризах, была чрезмерно недовольна. Она приказала написать к помещику, что различие веры не должно унижать господствующей, к которой его крестьяне принадлежат, что она дивится забвению, при таком богатстве, о храме Божием, и советует ему наделить оный нужною пристойностию. Таковое увещание подействовало, тем более, что Екатерина подала пример присылкою, по прибытии в Москву, разных от себя в тот храм утварей. Вольтер и Даламберт, дышавшие нечестием, ужасным богоотступлением, совратили Фридриха II, но не могли поколебать Екатерины.

В ея внутренних комнатах изображалась простота со вкусом; в них мало было позолоты, резьбы, драгих тканей. Отличныя только картины и обширное книгохранилище составляли лучшия убранства. Подле ея постели стояла кровать для любимых собачек, с стеганными из атласа тюфячками, одеялом и с подобранными кистями. Порода тех Англинских собачек развелась у ней, равно в Петербурге, от присланной доктором Димсдалем из Лондона пары.

При пробуждении, всегда в 6 часов, она не требовала   чужой помощи: сама обуется, оденется, засветит свечу, разложит камин и, никого   не   тревожа, тогда   как   живущие во  дворце всех состояний пребывали в крепком сне, усядется среди окружающей ея тишины за   писание.   До   такой-то   степени  она дорожила спокойствием своих служи-

 

 

2085

телей! Однажды услышала она дикий, громкий, неизвестно откуда произходящий голос: потушите, потушите огонь! Нечаянность во время еще ночной темноты испугала бы всякаго другаго, но Екатерина не встревожилась в уединении. — Кто там кричит? вопросила она. — Я трубочист, отозвался голос сквозь трубу. —А с кем ты говоришь? —Знаю, что с Государыней, отвечал он: погасите только огонь поскорее; мне горячо. Екатерина, после такой чудной аудиенции, залила тотчас дрова и, приметя, что труба была от самаго верха прямая, приказала для предосторожности сделать в ней решетку.

В преклонных годах она требовала уже вспоможения. Колокольчик давал знак, и Марья Савишна Перекусихина первая ей представала. Иногда сия находила ее паки погруженною в сладкой дремоте; не желая же прервать оной, часто сама на софе против ея засыпала, и тогда уже Екатерина ее пробуждала. В один день, предавшись сну до 7 часов, сказала она: „О какое услаждение! Для чего не могу и я, как другие, пользоваться таким успокоением?"

Встав с постели, она немедленно шла в уборную, где находила теплую воду для полоскания рта и лед к обтиранию лица. Случилось, что камер-медхен Камчадалка Екатерина Ивановна, взятая ко двору еще при Императрице Елисавете, быв часто неисправною, забывала приготовить воды. Екатерина долго дожидалась и объявила наконец окружавшим, что теряет с нею все терпение и непременно уже взыщет. Вошла виновная, и вот в чем заключалось обещанное наказание.

Скажи мне пожалуй, или ты навсегда обреклась жить во дворце? говорила она ей, ведь можешь выйти за муж; то неужели и тогда не переменишь своей безпечности? Муж не я: он построже моего взыщет. Право, подумай о будущем".

 

 

2086

По окончании краткаго, утренняго убранства, переходила в кабинет, куда приносили ей кофе с двумя гренками, и она куски онаго, равно сахара, поделяла с своими собачками. Кофе варили Левантской, весьма крепкой, и клали фунт на пять чашек, который она кушала с густыми сливками. Однажды, когда приметила она, что вошедший к ней докладчик г. Козмин иззяб от дурной погоды, кликнув камердинера, сказала просто: „сварите нам кофе". Сей, сочтя, что Императрица в другой раз для себя онаго требует, приготовил по обыкновению; но по выпитии г. Козминым одной только чашки, он в туже минуту почувствовал сильное трепетание сердца.

Усевшись за дела, никогда также не безпокоила других: сама отворяла дверь, выпускала собачек и возвращалась к своему упражнению. Всякому лакею, истопнику, входящему к ней, говорила всегда приветливо и как будто с прозьбою, например: потрудись пожалуй, сделай это, спасибо, очень довольна.

Пред нею находилась всегда табакерка единственнаго Петра, и она, взирая на нее, говаривала: „Я ежеминутно к нему обращаюсь и требую от себя отчета в моих деяниях. Я мысленно вопрошаю то почтенное изображение, что бы повелел, запретил Петр, или что бы он сделал на моем месте, при моих обстоятельствах?" Табак нюхала она рульной, коего при писании много употребляя, часто чувствовала головную боль, для чего лейбмедик Рожерсон присоветовал ей своего табаку не держать, и она требовала уже онаго от камердинеров, которые всегда имели для нея рульной.

Все часы были распределены; бумаги по статьям лежали на определенных им единожды местах; люди отличные с великими способностями, делавшие честь ея веку, чрез долгое время не сменялись, привыкали к должности, к

 

 

2087

ея нраву, кротости. Всякий знал что как ему делать, и eдинooбpaзиe в сем, равно в правилах Екатерины, никогда не изменялось. Кто видел ее при восшествии на престол, тот точно таковую же находил ее чрез 34 года, при самой кончине. Стоило ей только сесть с пером в руке, и государственныя нужды решены. Cиe то было причиною порядочному, успешному ходу при всех делах, при всех случаях.

Ея занятия в уединении продолжались до 9 часов, и тогда представали ей разные чиновники. Первой всегда входил обер-полицмейстер с докладом о произшествиях, состоянии цен на жизненные припасы в городе, о молвах народных. Самыя неважныя обстоятельства доводились до ея сведения. Екатерина была любопытна, желая знать о своих чадах, и речи их много действовали над ея умом. Она предупреждала неудовольствия, успокоивала разглашениями от себя, разыскивала дороговизну, вымышляла способы и служила сильным оплотом против злоупотреблений. Однажды, при отсутствии из Петербурга, лишь узнала, что цена на говядину поднялась, писала к главнокомандующему, чтоб призвал мясников, положил новую таксу и отдалил их алчность. Екатерина управляла столицею, как попечительный генерал-губернатор, без малейшаго отступления.

При определении в обер-полициймейстеры нынешняго светлейшаго князя Лопухина, она ему сказала: „Когда вы в разрешении чего либо усомнитесь, докладывайте мне, своему генерал-губернатору; естьлиже он по мнению вашему погрешительно определит, то посоветуйтесь со мною, как с своим другом; буде же и сего не достаточно дли вас, то прибегните ко мне, как к своей матери".

Узнав, что говядина возвысилась от 3 до 4 копеек, вопросила его о причине того, и когда узнала, что то произошло от малаго пригона скота, при-

 

 

2088

казала выдать ему денег для закупки онаго, от чего возстановилась прежняя цена.

После обер-полицмейстера входили разные чиновники, как то: генерал-прокурор с мемориями от Сената, с поступившими представлениями; генерал рекетмейстер для утверждения разсмотренных тяжеб; губернатор; управляющие Военною, Иностранною Коллегиями, в назначенные для того дни; а вице-губернатор и губернский прокурор имели вход один раз в неделю. Представали ея секретари с донесениями по прошениям милостей, наград, о воззрении на несправедливости судебных мест, и Екатерина без отлагательства все лица, все случаи разрешала.

Однажды г. Козицкий читал пред нею бумаги, а в другой комнате придворные играли в волан и заглушали его слова. — Не прикажите ли, сказал он, пребыть им в тишине? От них ничего не слышно. — Нет, отвечала она, у всякаго свои занятия; мы судим, ряжим с тобою о делах, они же в забавах, которых я нарушить не желаю. Возвысь ты голос, и оставим их веселиться.

Екатерина пожаловала госпоже Верре на покупку дома 11 тысяч рублей. Сия, быв бездетна, имела мужа и совершила купчую на общую с ним принадлежность онаго. Муж умер, наследники его требовали половины, все право их к тому утверждалось законами, и Сенат решил дело в их пользу. Екатерина по одному заключению, что деньги ею даны жене, а не мужу, почитала то постановление неправильным. Приезжает к ней генерал-рекетмейстер Николай Иванович Маслов. Императрица вручает ему определение, указывает на мнимую несправедливость и поручает разсмотреть. Г. Маслов, привозит чрез несколько дней дело, докладывая, что сенатское положение есть самое чистое и сходное с уставами.—Так те уставы

 

 

2089

глупы, смешны, сказала Екатерина. — Ваше Величество властны их переменить; но до тех пор никто не может поступать вопреки оным. — Я того не хочу: напишите указ, чтоб весь дом принадлежал вдове. — Тем нарушится собственность, испровергнутся законы, и таковая несправедливость оказала бы устрашающий деспотизм возражал г. Маслов. — Прошу не разсуждать, примолвила она, раздраженная упорством, с краскою в лице и засучивая во гневе рукава: делайте, что велят. В cиe время, она расхаживала по комнате, пила воду, господин же Маслов, замолчав, поехал домой. На другой день он предстает ей. Она принимает его весьма ласково, разсуждает, разрешает; но об спорном обстоятельстве не было еще ни слова. Наконец г, Маслов подал ей два указа, совсем различных по делу Верре. — Вот, Государыня, сказал он, один из них написан по хотению царскому, а другой по законам. Екатерина, приняв те бумаги, положила их без чтения в ящик. Прошло несколько времени, и она вручила ему подписанным тот указ, который соответствовал истинне и желанию г. Маслова.

Из кабинета переходила Екатерина в уборную, где приводили ей внуков, внучек, представали вельможи, имевшие ко входу позволение. Немногие пользовались тем правом, и Император Иосиф, равно Прусский принц Генрих, признавали то за особенную себе честь. Она разговаривала, приветствовала каждаго, беседа исполнялась приятностей, и уборка ея головы при них совершалась.

Обыкновенное ея одеяние состояло в капоте, молдаване своего изобретения без всяких царских украшений. Прическа была не в подражание моды, но всегда низкая, подбористая и совсем отличная. Волосы имела весьма длинные, так что оные от кресел до полу касались.

 

 

2090

За обеденный стол садилась она до Шведской войны в час, а после оной всегда в два часа. Любила все жирныя яства вообще, говядину кушала с соленым огурцем; из плодов предпочитала яблоки, вишни; никакого крепкаго напитка не употребляла: но, когда врач присоветовал ей пить каждое утро по рюмке мадеры, то она постоянно cиe исполняла. Смородинное желе, распущенное с водою, составляло ея питие.

Она разделяла свою трапезу с самыми короткими для ней людьми, как то: графом Разумовским, фельдмаршалом князем Голицыным, князем Потемкиным, графом Ангальтом, двумя Нарышкиными, дежурным генерал-адъютантом, графом Чернышевым, графом Строгоновым, князем Борятинским, графинею Брюс, графинею Браницкою, княгинею Дашковой, еще другими, и всегда в простый день находилось у ней за столом человек до десяти.

В числе ея кухмистров находился один, служивший от давняго времени при дворе, который был ниже других в ремесле и не угождал ея вкусу. Однакож Екатерина не могла решиться причинить увольнением ему неудовольствия, и когда он отправлял очередную неделю, она говаривала: мы теперь на диете, надобно запастись терпением, за то после хорошо поедим.

Пажи от резвости, скорости, часто роняли вилки, ножи. Наскучили ей их шалости, и она учредила, чтоб впредь гоф фурьер имел при себе карандаш для записывания их проступков, которые она при производстве в камер-пажи будто разбирать обещала. Таковая угроза, без намерения возвещенная, соделала пажей осторожными.

После обеда она садилась за рукоделие: шила мастерски но каневе, вязала из шерсти на длинных спицах одеяла, фуфайки, и Иван Иванович Бецкой читал тогда пред нею книги. При старости сего мужа, она сама читала: но

 

 

2091

не терпела романов, сей пищи слабых умов. Ея гений парил к изящному, великому, Лейбниц, Дескарт, Невтон, Поппе, Локк, Мильтон, Пуффендорф, Монтескье, Бюффон, Вольтер, Даламберт, Дидерот, Руссо, Лагарп и им подобные были ея собеседниками. Ни одно показавшееся творение, достойное внимания, не отметалось. Гримм имел на покупку их поручение. Екатерина в просвещении превосходила всех венценосцев. Библиотека Дидерота, по смерти его, ей принадлежала. Оконча чтение, она переходила в Ермитаж, где при прохаживании подписывала разложенные по окнам патенты, точила из кости, дерева, янтаря, переводила на стекла антики, играла по одной партии в биллиард и возвращалась после на свою половину.

В 6 часов были обыкновенно приезды, смотря по назначению дней, иногда большие от особаго пола, иногдаже малые из самых коротких ей людей. Тогда одни усаживались за карты, другиe оставались зрителями подле столов. Прежде она игрывала в вист по десяти рублей роберт, после в рокомболь, а наконец в пикет, бостон по самой малой цене с графом Разумовским, фельдмаршалом графом Чернышевыми, фельдмаршалом князем Голицыным, графом Брюсом, князем Орловым, князем Вяземским и иностранными министрами. Она более любила делать партии с первыми двумя, для того, что они не мирволили ей как другие, но отбивали у нея игры, заставляли брать каски и ставить ремизы. Камергер Чертков всегда за картами с нею шумел, горячился, доказывал, что она играть не умеетъ и часто с досадою бросал карты. Екатерина кротко или оправдывалась, или извинялась и никогда за то на него не сердилась. Однажды она ссылалась в своей правости на двух сидящих подле ея Французских генералов. — Хороши свидетели, сказал

 

 

2092

ей Чертков, ну кто им поверит, когда они своему королю изменили? Екатерина тогда дала знак, чтоб он остерегся и был скромнее. Камер-паж имел всегда червонцы, империалы для заплаты ея проигрыша.

Ужинов, кроме больших дней, не было. Она от всех собраний вообще отходила в 10 часов ко сну и, ложась в постелю, пила по стакану отварной воды. Екатерина почивала среди народной к ней любви, при продолжавшихся еще веселиях в столице и при прославлении ея имени. Никакия устрашающия, упрекающия мечты не тревожили ея спокойствия. Она, упоенная кротостию, щедротами, смыкала твердо свои зеницы. Душа ея тогда отдыхала, или может быть возносилась к небесам, чтоб запастись премудростию и пробуждалась для утехи рода человеческаго. Пусть бы Калигулы, Диоклетианы, Христиерны погружались в вечную дремоту; но Екатерине никогда бы засыпать не надлежало.

У ней было пять камердинеров, три при ней, и два при Эрмитаже. Находившиеся при ея особе имели особенныя должности. Один смотрел за гардеробом и принимал приказания, что в которой день для нея приготовить; другой надзирал над комнатами, а третий начальствовал над „казенною", в которой хранились парчи, бархаты, полотна, материи и другия вещи. Сей последний обязан был подавать ей всякую субботу ведомость о выдаче всего в неделю даже до мелочей как-то: ленточек, тесемок, и она всегда помечала своею рукою: записать в расход. Таковый порядок наблюдался и во время ея пребывания в Сарском Селе куда камердинер являлся с отчетом. Мы при всяком случае увидим великую точность Екатерины во всех делах.

Бывший при ней истопником с самаго ея прибытия в Poccию худо знал грамоте; но его усердие, честныя правила обратили на него ея внимание.

 

 

2093

Она постепенно его возвышая, удостоила звания камердинера.  То был Федор Михайлович. Все важныя дела она всегда посылала с ним незапечатанными к графу Панину следующим образом. Тот отворял свой карман говоря: положите сами, Государыня, а она укладывала в нем бумаги как в сумке или чемодане; когда же являлся он к графу, то сей также сам опорожнял из кармана верную почту.

Все служащие при ея особе имели такую к ней привязанность, что отгадывали взгляды, предупреждали желания, наперерыв угождать стремились, переносили неприятности от других, чтоб только не огорчить ее, не потревожить ея спокойствия. Все ея слова были для них священными, малейшее неудовольcтвиe на их неисправность принималось с чувствительным прискорбием, а легкий выговор почитался несносным наказанием. Она оказывала к ним удивительное снисхождение, с кротостию извиняла слабости, проступки, обходилась всегда вежливо, милостиво; входила в их состояние, покоила их, награждала, доставляла все приятности, дорожила ими и даже позволяла с собою споры. Екатерина была им не повелительницею, а нежнейшею матерью, и одна смерть их от нея отлучала. Приведем тому разныя доказательства.

После обеда пожелала она пить; но, знав, что дежурный камендинер обыкновенно в то время дремлет, несколько раз с осторожностию отворяла дверь и без успеха возвращалась к своему месту. Прошло более получаса терпения; она зазвонила, камердинер пробудился, принес ей воды с морсом, и тогда-то она объявила, что его дремота долго ее мучила жаждою.

Сей же самый камердинер, знав, что Государыня будет убираться для балу, пришед заблаговременно в уборную, уселся у туалета и, облокотясь, предался крепкому сну. Настал тот

 

 

2094

час, Екатерина приходит, окружающие стремятся его разбудить, она вместо того приказывает всем наблюдать тишину, громко не говорит, приближается с осторожностию, придвигает к углу зеркало и оканчивает убранство. Какая картина! — Императрица Российская, обладательница полсвета, уделяет ceбе частичку стола, теснится, встречает неловкости, слышит храпение, и для чего? Чтоб не потревожить успокоения своего служителя.

При писании, после обеда, встретилась ей необходимость послать записку к одному из докладчиков. Она звонит несколько раз, никто не является, — служащие занялись бостоном. Екатерина, выйдя в ту комнату, увидела собрание козыряющих и была в нерешимости, как поступить в таком случае. Разстроить партию, лишить их забавы, она не хотела, а посылка одного из игроков была необходима. Что же делает она?—Берет карты отправленнаго, садится на его место, и во все время его отсутствия разыгрывает гривенные ремизы.

Однажды приказала она любимому камердинеру Попову принести часы, назнача им цену. Попов отвечал, что нет у него таких. Она возражала, что не можно ему всех упомнить в большом количестве; но тот все спорил. —Принеси же ко мне все ящики: я сама осмотрю, когда ты упрямишься. -За чем же понапрасну их таскать, когда я в том уверен? говорил Попов. — Князь Орлов, случившийся при той распре, упрекал его в дерзости, а несговорчивый ему сказал: „Еще правда не запрещена, она сама ее любит". Наконец предстали ящики с часами, и сколько Екатерина ни искала, не нашла по своему желанию. Тогда торжествующий Попов вопросил ее с неудовольствием: ,,Кто же теперь прав, Государыня?" И она пред ним извинилась.

Не находя на своем бюро нужной бумаги, призвала его и приказала ис-

 

 

2095

кать оную по всюду.  Долго перебирали все  кипы.    Екатерина досадывала.   Попов хладнокровно доказывал, что она сама куда нибудь ее замешала, что никто у нея со стола не крадет,   и   что он за то отвечать не   должен.   Неудача, равно его упреки, привели ее ко гневу, и она выслала его из комнаты. Оставшись одна, сама осматривала каждый лист;   румянец   играл   в   щеках, нетерпение волновало,   и та   бумага отыскалась.  Тогда велела она Позвать к себе Попова;  но сей не повиновался. ,,3а чем я к ней пойду, когда она меня от себя выгнала?" Последовала другое   за   ним   посольство,   и тот   же    вышел    от   него    отказ. Досада моя прошла, я более не сердита, уговорите его   приити", сказала   Екатерина. Попов предстал  с угрюмым видом, и когда она вымолвила: ,,Прости меня,   Алексей   Семенович,   я   перед тобой виновата"; то  он   ей   отвечал: „вы часто от  торопливости без причины   на других нападаете;   Бог   с вами, я на вас не сердит".

Надворный    советник    Александр Иванович Лужков имел под своим надзором антики,  слитки   и  подобныя сему вещи.  Екатерина признавала   его за честнаго, оказывала большую   доверенность и всегда   без  записок, свидетельств  в  приеме,   присылала к нему    куски драгоценных   металлов. Однажды   она,   пришед   в  его   отделение и отворяя  разные шкапы, ящики, забывшись положила ключи в карман. Г. Лужков, тем обиделся, явился на другой день на ея половине и просил чтоб об нем доложили.  Тотчас  его впустили,   и   на   приветливый вопрос Екатерины:   что   тебе   надобно,   Александр Иванович? сей  просил увольнения   от  службы.    Она   удивилась   и желала знать побудительную причину — „Я, Государыня, честен, всегда  пользовался вашим добрым обо мне мнением, а вчера приметил  ваше   подозрение; вы в первой раз взяли к себе ключи, и я после сего ни при вас, ни

 

 

2096

при  других   должностях  более служить не намерен".  „Помилуй, сказала она, я сделала то ошибкою  без всякаго умысла: вот тебе  ключи, не оскорбляйся, извини меня, я впредь буду осторожнее", и примирение было заключено. Сей г. Лужков представил по ея кончине незаписаннаго в книгах золота и серебра более нежели на 200 т. рублей, и немедленно взял увольнение.

По смерти Попова, князь Борятинский старался ввести на его место одного из покровительствуемых им и упросил многих выхвалять того пред Екатериною. Она тотчас проникла в замысл и с насмешкою вопрошала почему они знают так коротко достоинства неважнаго придворнаго служителя?—,,Сии господа, говорила она, выбирают мне камердинера для себя, а я хочу его иметь для себя", и все домогательства погибли.

В другой раз она поручила своим служителям выбрать ей в то звание, и по их назначению имела камердинера. Какая доверенность! Какая им честь!

При столь нежном, милостивом обхождении, Екатерина приискивала еще разныя средства, можно сказать, утонченности к доставлению приятностей. Дарила, одолжала совсем необыкновенным образом, и всегда при неожидаемости: то пошлет неважную табакерку, наполненную империалами, то горшок простых цветов с драгоценным на стебле камнем, и тому подобное.

В день имянин фрейлены Авдотьи Андреевны Полянской, 1-го Марта, прислала тайно к ея горничной серебрянный с позолотою рукомойник. Г. Полянская с начала удивилась, потом отгадала лестную шутку: но когда выпал из онаго еще бриллиантовый перстень, то удивление с благодарностию более увеличились.

Анне Константиновне Скороходовой приказала в день ея рождения подложить под кровать две тысячи серебрянных

 

 

2097

рублей, и когда от нечаяннаго прикосновения зазвенел металл, то открылась придуманная награда.

Капельмейстеру Паезелло прислала за прибавление нескольких арий в оперу Дидону табакерку, осыпанную бриллиантами с возвещением, что будто Карфагенская царица при горестной своей кончине ему оную завещала.

Узнав, что камер-юнфера г. Алексеева была имянинницею, приказала учредить в своих залах для нея бал, богатый ужин, и чтоб всякой год потом оный в тот день таким же порядком был отправляем. Имянинница звала кого хотела, распоряжала как в своем доме, и на это время все великолепие признавала своею собственностию. Сего еще не довольно: Екатерина сама представала шумному веселию с порфирородным семейством, просила всех не чиниться пред нею, признавать ее за простую гостью, заставляла внуков, внучек плясать с другими порусски; свобода, удовольствие не прерывались, и удаление Императрицы уносило с собою утехи, оставляя беседе скуку и пустоту.

При помолвке племянницы М.С. Перекусихиной *), Екатерина, одарив невесту, вручила той уважаемой своей собеседнице перстень с своим изображением в мужском одеянии, сказав: „А вот и тебе жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь и останешься ему верною, как доныне была".

Случилось Императрице занемочь в одно время с госпожею Перекусихиною, и каждая безпокоилась о состоянии другой. Екатерина при всей слабости напрягала силы и с помощию вожатых являлась всякой день к навещению усердной своей служительницы. Болезнь Императрицы увеличилась, она готовилась к смерти, но и в сей трепетный час не забывает о приверженной к себе, кладет 25,000 рублей

(*) Екатерина Васильевна Тарсукова.

 

 

2098

в пакет с надписью: Маръе Савишне после моей смерти. Небо сжалилось над Poccиeю, прошла опасность, и Екатерина возвращена к жизни. Тогда она призывает ту к себе и, вруча ей пакет, говорит так: „Мне было очень тяжко, не думала я опять жить с тобою, однако все помышляла о тебе, и вот тому доказательство. Возьми это, как залог моей к тебе дружбы, и пользуйся при мне здравствующей тем, чтб я после себя тебе приготовила". Г. Перекусихина упала в слезах к ея ногам, вся душа ея изливалась в благодарности. И кто бы не отдал всей жизни при уверенности, что каждый подвиг оценится, и что жертва такою самодержицею приемлется?

При путешествии в Крым, она, войдя в свою ставку, тотчас вопросила: „А где же жилище Марьи Савишны"? Не было оное приготовлено, забыли о том подумать. Екатерина изъявила негодование князю Потемкину, сказав, что не хорошо же он ее угощает, когда не печется о спокойствии приближенной к ней, и с того времени несколько голосов всегда объявляли, где находилась палатка г. Перекусихиной.

После праздника для народа несколько человек, среди дня, пред самым дворцем, разламывали доски с возвышения, на коем стояли жареные быки и, раздирая посланную камку, тащили похищение. Полиция приступила к разогнанию толпы; но Екатерина отменила запрещение. „Не трогайте их, велела она сказать, это не кража, а уверенность их во мне: дети матери не обидят; они отгадали мои мысли, я то позволила, забыла только приказать".

Нижние придворные служители, навьюча припасами телегу, повстречались с нею. Кража обнаружилась, и они в робости пребывали неподвижными.—„Чтоб это было в последний раз, сказала она, теперь везите скорее, и берегитесь, чтоб гофмаршал вас не увидел".

В другой раз несли из дворца на фарфоровых блюдах плоды, конфекты,

 

 

2099

и она, поворотя, чтоб не встретиться с ними, сказала с усмешкою при ней бывшим: „Хоть бы блюды-то мне сберегли!"

Однажды увидела она рано по утру, что старуха ловит на площади пред дворцем курицу и, бегая за нею, измучились от неудачи. „Велите пособить той бедной, и узнайте что это значит", говорила она камердинеру. Тотчас разыскали и донесли, что внук той старухи находится поваренком при дворе и что курица есть казенная кража. ,,Учредите же навсегда, сказала Екатерина, чтоб та старуха получала всякой день по курице; но только не живой, а битой. Сим мы отвратим порок молодаго человека, избавим от мученья его бабушку и поможем ей в нищете". Таким образом старуха являлась и получала уже по праву себе битую курицу.

Обер-гофмаршал князь Голицын, имев давно неудовольствие на тафельдекеря, однажды за смелый ответ объявил ему арест; но как при ней трудно было оскорблять других, то он доложил ей. — „ Поступайте, как вы знаете, отвечала она ему: воля начальства с вас не снята", и бедный тафельдекер отведен был в сервизную. К вечеру вспомнила она о наказанном и поручила князю Борятинскому от себя ходатайствовать за того. Голицын упрямился, не соглашался на прощение и с досадою отказал. Тогда Екатерина, подозвав его к себе, изъявила уже от себя просьбу, и виновный получил освобождение. Вот пример порядка в начальстве и знак добродетельнаго сердца!

Она езжала в Сенат, садилась в президентское место, слушала дела, давала свои мнения, привозила проекты и требовала советов. Однажды представила к суждению новое постановление о соли и читала оное сама. Все Сенаторы, встав с своих мест, выхваляли придуманное средство до небес И благодарили от всего правительст-

 

 

2100

вующаго судилища. Один граф Петр Иванович Панин остался спокойно сидящим, и Екатерина с удивлением его вопросила: Вы, я вижу, граф противнаго со мною и всеми мнения? - ,,Государыня! отвечал граф, мои сотоварищи могли бы благодарить вас от себя, но я не давал им на то поручения; разсуждать же мне после вашего поведения уже не пристойно". - Какая почтенная смелость! Какая уверенность в Екатерине! Щастлива та страна, в которой вельможи не рабы, и где язык правды не робеет в устах! „Нет, сказала она, это одно предположение; посмотрите, бумаги те мною не подписаны, говорите свободно, я от вас того требую".—„О! когда так, позвольтеж снова выслушать".—Все уселись, Екатерина приступила паки к чтению, а граф при каждой статье объявлял возражения. Екатерина с хладнокровием соглашалась, одобряла его советы и до того вымарывала, что не осталось ни одной пропущенной строки из всего превознесеннаго хвалами постановления. По окончании столь примернаго с обеих сторон прения, Екатерина велела придвинуть к окну двое кресел, долгое время тихо с ним разсуждала и, отходя, при всех его благодарила за справедливость, равно благородство мыслей. Сего еще не довольно; она с благоволением ему сказала: „Естьли вы на зов не дали кому слова, то прошу обедать со мною", и повезла его с собою. Граф Панин ехал в торжестве. Екатерина гордилась своим Катоном, а унизившиеся ласкатели готовились к новому пресмыканию! Теперь пусть безпристрастно сообразят два подобных поступка различных времен и лиц. Князь Долгорукий увез с собою уже подписанный Петром Великим указ. Граф Панин напротив своим присутствием оказал более неудовольствтя. - Там все осгласились, подписали; здесь все с восхищением благодарят. - Там грозный вопрос встречает Долгорукаго; здесь

 

 

2101

кротость снова перечитывает и дает свободу опровергать. —Долгорукий представил иное, лучшее средство к исполнению предприятия; здесь предприятие со всем отстраняется, убыток от соли остается ко вреду казны. — Там самолюбие уступает пользе; здесь же самолюбие просто пред полным собранием Сената унижается. —Петр совершил свое желание, Екатерина осталась без удовлетворения.—Петр переменяет только слова в указе; Екатерина возвращается с измаранным своим сочинением. — Долгорукий принимает одну похвалу; граф Панин обедает вместе с побежденною от него самодержицею. Отличные подвиги надлежит всегда разбирать пристально, со всех сторон, во всех частях. Иногда по виду неважное, мало приметное, обстоятельство дает или перевес, или убавляет достоинства. Может быть, скажут о сем некоторые, что то одно притворство, игра только ума.—Согласен; но пусть играют, лицемерят так владыки, и счастье их подданных будет несомненным.

Брат сего, граф Никита Иванович Панин представит нам такого же рода пример. Он по политическим обстоятельствам был недоволен Екатериною, более года не являлся ко двору, разъезжая по городу, сказывался больным, и все получаемыя по званию бумаги отсылал с надписью: Господину вице-президенту. Таковая упругость во нраве сердила Императрицу, а знаки ея холодности, равнодушия, того более печалили. Одним словом, он

был в немилости. Случилось, что Английский посланник Гарисс склонил князя Потемкина и других на свою сторону, и Екатерина, при всей проницательности, не предвидев лучшаго средства, согласилась на союз с Англиею против других держав. Граф Панин узнает о неожидаемой перемене и пишет к Екатерине, что слабость здоровья не истребила в нем любви к Отечеству, к ея славе и что

 

 

2102

противно его совести изменять истинне. Предполагаемый трактат, говорит он, вреден пользам государства; Россия соединением с Англиею окажет некоторое опасение, тогда как одно слово Екатерины давало всегда перевес в Европе, и что наконец не пособие, не подкрепление, а ея посредничество для общей тишины потребно. Приступим опять к разбору события. От кого идет послание? — От вельможи, явно негодующаго на свою Государыню.—Какое ея расположение к нему?— Досада, умеряемый гнев и холодность. — Что делают придворные?— Клевещут, злоумышляют на Панина, и предложенную им мысль приписывают кичливости.—Что бы сделал другой венценосец при таковом случае? - Или отвергнул бы с презрением совет, или изъявил бы еще выговор за наставление. Чтож делает сия необыкновенная, премудрая жена? — Она отстраняет свою личность, не смешивает оную с служением и забывает досаду. Всякой враждующий против ея с способностями, добрыми качествами был всегда ею уважаем. Любовь к народу и строгая справедливость входили в неизменяемыя ея правила. Она, проникнув всю важность представления, садится спешно в карету и к нему едет. Родственники, чиновники графа изумляются от того прибытия и почитают оное следствием еще большаго раздражения. Екатерина входит, видит графа неодетаго, дремлющим в креслах, не хочет потревожить его успокоения и вступает в другую комнату. Разбудили графа, возвестили ему приезд Императрицы, он торопится одеться; но слышит глас ему то воспрещающий. Он предстает ей, извиняется, ожидает упреков, гнева и приходит в восхищение, внимая сии слова Екатерины: „Граф, ты на меня сердился, я сама была тобою недовольна, а теперь мы опять друзья, и я приехала благодарить тебя за верность к Отечеству".

 

 

2103

Петербургской   губернии    прокурор П.......   протестовал ея имянный указ. Екатерина призывает его к себе и с грозным видом вопрошает: Знаете ли вы важность своего поступка!— „Знаю, отвечал он без робости, равно и то, что вы любите справедливость". Представили дело, она разсмотрела его мнение и, похваля за твердость, с ним согласилась.

Губернский   стряпчий   г. Л........, при неправильном от нея пожаловании камердинеру Зотову порозжаго на Фонтанки места, принадлежавшаго графу Апраксину, сильно защищая собственность, опроверг данной акт от Екатерины. Все страшились за него, ожидали неприятных последствий; но она, прочтя его голос и узнав о несправедливости, отменила свое постановление. Величество смирилось пред правосудием! Стряпчий оспорил Российскую Императрицу!

Одна небогатая дворянка лишилась по тяжбе определением самой Императрицы последняго своего имения. Сия несчастная, без помощи, предстателей, решилась в отчаянии на странное предприятие. Она узнает, что Екатерина прибудет в Казанский собор, является туда и, приближась к иконе Богоматери, упадает на колена, с повержением пред нею бумаги. Изумленная тем Екатерина приказывает подать себе то писание и приходит еще в большее удивление, увидев, что жалоба к родшей Спасителя приносится на нее. - Объявлено дворянке предстать чрез три дни во дворец. Та страшится последствия, а Екатерина, вытребовав к себе то дело, прочитывает оное с великим вниманием. Настало назначенное время; подавшая неслыханную аппеляцию уже в чертогах, зовут ее к Екатерине, и кроткия слова Самодержицы исполнили омраченное ея сердце восхищения. „Простите меня, матушка, в нанесенном вам огорчении и оказанной от меня несправедливости; я человек, подвержен,

 

 

2104

как все другие, ошибкам. Вы правы, виновата я, имение вам возвращается, и вот еще от меня награда за мою погрешность".

В воскресные, праздничные дни великое собрание людей наполняло кавалергардскую комнату. Раздробленное общество на отделения двигалось, волновало, подобно какой либо ярмарке, и соединение смешанных разговоров производило необыкновенный гул; но одно слово гофмаршала при растворенных дверях: ши! налагало удивительную тишину. Тогда являлось взору что-то пленительное, величественное, превосходящее смертных и достойное всех тронов в мире. Екатерина, в Русском платье, с тремя на нем звездами, с крупными бриллиантами на голове, сопровождаемая капитаном гвардии с одной и кавалергардским капралом с другой *), шествовала в церковь. При возврате от литургии, она приветствовала иностранных министров. Ожидавшие представления мущины становились тут при всем собрании на колена, целовали у нея руку, а во внутренних покоях были подводимы дамы.

В орденские дни, кавалеры, имев на себе по рыцарскому обряду бархатныя епанчи, круглыя шляпы с перьями на головах, составляли пред нею попарно великолепный ход, и тогда они одни угощались от нея обедом.

Однажды, на кануне Георгиевскаго торжества, она почувствовала великую головную боль, худо провела ночь и в изнеможении встала с постели. Окружающие советывали отменить прием кавалеров; но она, пересиливая недуг, ответствовала: „Скорее велю себя нести к ним на кровати, нежели соглашусь огорчить тех людей, которые, для снискания отличия, чести, жертвовали жизнию".

*) Кавалергардский капрал был от полковничья до маиорскаго чина, а все простые кавалергарды были офицерских чинов. Сей корпус учредил Петр Beликий.

 

 

2105

В праздники гвардейских полков, она, как полковник, принимала офицеров в одинаком с ними мундире, сама потчивала каждаго водкою, и тогда, за обеденным с нею столом, никого кроме их не находилось.

Конюшенное отделение имело свой праздник 18 Августа. Екатерина всегда помнила оный, посылала каждому штаб-офицеру по бутылке шампанскаго, каждому офицеру по бутылке краснаго вина, конюхам же выдавали водку, пиво, мед, и она, чтоб не прерывать их удовольствий, никогда в тот день не выезжала.

Не было однакоже ничего великолепнее случавшихся аудиенций принцам и послам. Ряды кавалергардов с серебрянными латами, с выкованными также из серебра бляхами на руках, богатыми перевязями, лядунками, с развивающимися на касках перьями, стояли по обеим сторонам; между их находились дамы в белых Русских платъях, сияющия драгоценными камнями, а в самой глубине теряющагося от глаз проспекта возседала на троне Екатерина.

Вся неделя разделялась на удовольствия. В воскресенье бал при дворе для всего города; в понедельник вечер у Великаго Князя; в середу концерт; в четверг Эрмитаж; в субботу опять бал у Великаго Князя. Театр разделялся на Российской, Французской и Итальянской, то есть, на трагедии, комедии, оперы и балеты. Все, что было славнаго в Европе, стекалось в Петербург, как к вместилищу вкуса, и отличные таланты своей страны открывались.

Притом открытые, прямо вельможескиe домы, как-то: фельдмаршала князя Голицына, графов Разумовскаго, Салтыкова, Остермана, Чернышева, иностранных министров и других, составляли пышныя собрания. Приезжали в оные с придворных вечеров.

Эрмитажи были трех родов, большие, средние и малые. К большим

 

 

2106

съезжались все именитыя особы обоего пола, все иностранные министры; давался или Русской, или Французской, или Итальянской спектакль, и самые первейшие таланты, виртуозы представали. Сарти, Чимароза, Паезиелло, Мартини управляли капелиею. Виотти, Пуньани, Диц, Лолли, Жарновик, Михель отличались в искусстве тонов. Габриели, Тоди, Маркези, Мажорлетти были для пения. Пик, Росси, Сантини, Канциани для пантомимов. Волков, Дмитревский, Шумский, Троепольская, Крутицкий, Черников, Сандунов, Гюс, Лесаж, Офрен, Флоридор, Бурде, Дельпи, Фастье для драматическаго искусства.

Иногда бывали при сих Эрмитажах большие балы, вынимались билеты; каждая дама имела по два кавалера, и садилась посреди их за стол. По окончании онаго, бал на короткое время возобновлялся, и дамы танцовали Польские только с своими кавалерами.

Средние Эрмитажи отличались от тех меньшим только количеством людей. Одни пользующееся особенным ея благоволением въ оные собирались.

Малые Эрмитажи составлялись из Царской фамилии, придворнаго, дежурнаго штата, самых коротких Императрице особ, и походили на дружеское, простое общество. Иногда при спектакле четыре только отличных музыканта сидели в оркестре, Диц с скрыпкою, Дельфини с виолончелем, Кардон с арфою и Ванжура за фортопианами. После театра, тот малый круг гостей не наблюдал никаких уже околичностей, делал что хотел, как дома, и занимался забавами, однакож с предписанными правилами, которыя, равно положенныя с проступившихся взыскания, означались на прибитой тут доске. Между прочим, никому не позволялось вставать пред Екатериною даже и тогда, когда бы она, подойдя к кому, начала говорить: она желала быть равною со всеми. Предписывалось еще не казать пасмурнаго ви-

 

 

2107

да, оставить огорчения за порогом, сору из избы не выносить, не горячиться, не спорить, никому не досаждать. Наказания положены, при ином случае, выпить стакан воды, при ином же прочесть в слух целую главу из скучнаго творения Телемахиды. Тут играли в билетцы, отгадки, фанты, жмурки, веревочку; все благопристойныя резвости, смелости позволялись. Екатерина подходила к обществу, устроивала, начинала игру, потом делала свою партию в карты и раздающимися стихами, удовольствиями других утешалась. Однажды игра перервалась, последовало молчание, и она вопросила о причине. — Ваш фант вынулся, отвечали ей.—Чтож присуждено мне делать?—Велено вам сесть на пол, сказали ей.—Для чегож нет! и тотчас, оставя карты, исполнила предписанное. Иногда призывали музыку, танцевали, плясали порусски. Во время святок пели хором подблюдныя песни, клали кольды, перстни и загадывали. Таким образом каждый вечер проходил в неподделанных, но прямых забавах, и можно смело сказать, что в каждом частном доме, где все придумывают к приятному занятию гостей, всегда встретится более неловкостей, принуждения, нежели как в бывшем кругу Екатерины.

„Я не понимаю, сказала она однажды, почему множественное вы взяло верх над единственным ты".—„Нет, отвечал принц Де Линь, то изречение еще употребляется при отношениях к знаменитым особам".—„Для чего же вы со мною того не наблюдаете?" и, оборотясь к Л.А.Нарышкину, вопросила его. „Будешь ли ты со мною так изъясняться?"—„Пожалуй, отвечал тот, поступай только ты сама со мною поучтивее". —Тогда слово ты тысячами перелетало от одного к другому, одни смешнее других. „Я (продолжает принц) мешал свои с прибавлением величества, многие запинались как составить речь, и величество, осыпан-

 

 

2108

ное грубым   изречением    ты, которое оно обратно передавало, имело, не смотря на сие, вид Владычицы Всероссийской и всех частей света (*).

На маслянице,   или в хорошую погоду зимою, составлялись необыкновенныя катанья в санях. Закладывали за заставой трое саней десятью, двенадцатью лошадьми, и к каждым из них прицепляли канатами по 12 салазок. Екатерина садилась в большия посреди, одна; дамы, мущины помещались по одиначке; тянулся длинный ряд страннаго экипажа; задния салазки опрокидывались, слышимы были смехи, шутки, резвости, и таким образом приезжали в Чесменской дворец. Там отобедав, пускались опять проселочною дорогою за Неву, на казенную дачу, называвшуюся Горбылевскою. Великие Князья, Великия Княжны, придворные, спускались с ледяных гор, и Екатерина смотрела на то из павильона. Наконец приезжали в Таврический дворец, ужинали и разъезжались с приятным воспоминанием.

При одном из загородных обедов она спросила у шталмейстера Ребиндера: „Ели ли господские лакеи и кучера?", и когда донесли, что не было ничего для них приготовленнаго, то она, быв уже при отъезде в сенях, возвратилась в комнаты, приказала их накормить и долго того ожидала.

Екатерина раза по два зимою езжала в публичные маскерады. Приглашенные к ея обществу собирались во дворец, находили приготовленныя платья, маски и в большой свите за нею отправлялись. Все соблюдалось, чтоб скрыть тайну; иногда отправлялась она туда в чужой карете; но при всех предосторожностях подозрение о ея нахождении в маскераде существовало; не знали только, которая из множества особ была Екатерина. Cиe не препятствовало однако проказникам загляды-

(*) Cиe случилось во время путешествия в Тавриду. Смотри письма принца Де Линя.

 

 

2109

вать ей в глаза, визжать и делать разныя пред нею дурачества.

Однажды, Екатерина, усевшись подле г. Ду—кой, коротко ей знакомой, входила с нею в разговоры с подделанным голосом. Та пожелала узнать свою соседку, осматривала со всех сторон маску и наконец от нетерпения сорвала оную. Можно вообразить, сколь великое удивление, опасениe, последовали за удовлетворением любопытства. Г. Д....кая совестилась, извинялась, просила прощения, а Екатерина, устремя с негодованием на нее взор, сказала ей следующее нравоучение: „Вы нарушили сохраняемый всеми порядок, должно уважать всякую маску; вы не ожидали увидеть меня под оною, и вот явное доказательство вашей неосторожности".

Во время ея путешествия в Ригу, пришло, в назначенный для маскерада день, какое-то неприятное из Петербурга известие. Неожидаемость, потребность в скором разрешении воспрещали удовольствие; а политика предписывала отдалить от окружающих всякое о том сомнение. Для сего она немедленно послала за графом С........вым; провели его по малой лестнице, и лишь он ей предстал, то она возгласила: „Подавайтеж скорее, одевайте его". Вошедшия камер-юнгферы приносят убранство, тотчас прилаживают на нем платье, прикалывают со всех сторон, а изумленный граф не понимал, что бы то значило. По окончании наряда, она разрешает ему загадку так: „Ты, может быть, думаешь, что тебя дурачат, затевают шутку; напротив мне это нужно, и я уверена, что ты не отречешься меня одолжить. Поезжай, прошу тебя, в маскерад, старайся сохранить там мою походку и представь мою особу". Граф С.........ов выходит из ея комнат замаскированным, вся свита принимает его за Императрицу, отправляется за ним в шумное собрание, а Екатерина садится за писание для отправления курьера.

 

 

2110

Она весьма редко показывалась городу и не более трех-четырех раз в зиму выезжала. В один день, почувствовав головную боль, села в сани, сделала прогулку и получила облегчение. На другое утро последовала таже боль, ей советовали употребить вчерашнее лекарство, опять ехать в санях; но она, не согласясь на предложение, отвечала. „Что сказал бы обо мне народ, когда бы увидел меня два дни сряду на улице?"

Весьма редко также посещала по зову вельмож: графа Разумовскаго, фельдмаршала князя Голицына, двух Нарышкиных, Матюшкину, графиню Брюс; иногда же совсем неожидаемо им представала. Это было в ея нраве, чтоб пользоваться нечаянностями, и приводить других, для шутки, в замешательство. Подъезжала скрытно к малому подъезду графа Разумовскаго и, вопреки предположению, находила все готовое к ея принятию. В Москве являлась таким же образом к графу Шереметеву, и там богатый ужин, музыка, певцы, великолепие, достойное Екатерины, служили к ея угощению. Приведем другие сему примеры.

Сидя в эрмитажном театре рядом с Анною Никитишною Нарышкиною, спросила ее: „Для чего ты никогда не зовешь меня к себе на дачу? Стало ты не желаешь, чтоб я у тебя была?" — „Напротив, Государыня, я почла бы то за великую себе честь, и принять вас всегда рада".— На этом слове всегда, Екатерина затеяла шутку, подозвала камердинера и велела приглашать Цесаревича, иностранных министров, многих придворных к ней к обеду, примолвя: „Так мы завтра же и нагрянем к тебе в большой компании".— „Позвольтеж мне, говорила вставая госпожа Нарышкина, ехать теперь домой: надобно все приготовить".—„Полно, полно; я знаю, что хозяйство не твое, а мужа твоего дело; сиди со мною".—При окончании каждаго действия, г. Нарышкина еще вставала, еще просила позво-

 

 

2111

ления отъехать, а Екатерина все ее удерживала.—Кончился театр, та откланивалась, однакож без успеха. „Пойдем со мною, побудь при мне, был на то ответ. В комнатах повторялись теже домогательства, и теже шуточные следовали отказы. Пробило десять часов, пришло время ложиться в постелю Екатерине. Г. Нарышкина умоляла ее не удерживать более, говоря: „Помилуйте, Государыня, что за шутки? Вы приводите меня в волнение, я от того занемогу". — „Так я навестить тебя приеду".— Наконец, Екатерина пошла в почивальную, и г. Нарышкина, обрадовавшись тому, полагала удаление свое несомненным.—„Нет, нет, пойдем со мною, я при тебе разденусь, лягу, поговорю с тобою, у меня безсонница, я еще долго не усну". Таким образом та, вытерпев разныя тревоги, с трудом от нея освободилась и поскакала на дачу. Вся ночь прошла в разсылках, закупках, приготовлениях и суетах. На другой день Екатерина приезжает; хозяин, хозяйка встречают ее у крыльца, а она нарочно, не примечая вчерашней своей мученицы, говорит ея супругу:—„Бедная Анна Никитишна, она не здорова, по крайней мере, сбиралась быть больною, пойдем, навестим ее". Сия шутка принята за большую милость и доставила веселый разговор беседе.

Одна госпожа, имев мужа, двух дочерей, отдала из сих одну в Смольный монастырь. Протекло 8 лет, что она не видала той, а в cиe время муж и другая дочь умерли. Оставшись сиротствующею, как в выморочном доме, решилась она ехать в Петербург и просит о выдачи ей дочери, прежде определеннаго срока. Является к Ивану Ивановичу Бецкому, начальнику того заведения, описывает ему свое несчастное положение, а он представляет ей, что то есть дело небывалое, невозможное, и что тем нарушился бы порядок. —„Для горестей нет правил, порядка, говорила злополуч-

 

 

2112

ная мать, я теперь одна, сердце мое пусто, нет никого вокруг меня, сжальтесь надо мною". - Г. Бецкой, возражал что он сам того разрешить не может, доложит Императрице; но и она на подобную отмену конечно не согласится.—„Или Императрица не мать также сама? Или не имеет она сострадания, человеколюбивых чувств, продолжала госпожа"—„Хорошо, сударыня, я доложу, пожалуйте ко мне завтра, в первом часу".— Опечаленная обещанною неудачею является на другой день, и г. Бецкой к ней выходит.— „Что, ваше высокопревосходительство, милость или слезы возвестите вы мне?" —„Сожалею, сударыня, что должен сообщить вам неприятное: Императрица того не позволяет".—Госпожа зарыдала, произносила упреки жестокости, и отходя просила увидеть по крайней мере свою дочь. — Г. Бецкой, утешая, уговорил ее обедать у него. Она осталась; пошли к столу, и смущенная гостья села подле хозяина. В отдалении от себя, увидела она статную, ловкую, молодую девушку, с которой окружающия барыни разговаривали, выхваляя ея таланты. Госпожа сказала тогда: „Как мила эта девица, я завидую ея матери; моя дочь такого же возраста, и я очень бы желала, чтоб она на эту походила". Лишь выговорила она сии слова, как вдруг г. Бецкой встает, берет госпожу за руку и, приближась к той девице говорит: „Так обоймитеж выхваляемую: она дочь ваша, и Государыня ее вам возвращает".

Ермитажи продолжались чрез всю осень, зиму до великаго поста. Притом давались еще инаго рода балы в тронной, Георгиевской, белой, галлереях; публичные маскерады, в отделенных для дворянства, перваго купечества залах, и куртаги. На сих последних танцев не было, играла только музыка, и Екатерина делала партии в карты. При необыкновенных случаях, как-то: царских свадьбах, окончаниях войны, при наступлении новаго го-

 

 

2113

дa для приездов принцов, королей, сожигались большие фейерверки, с представлением аллей из зеленых деревьев, великолепных щитов и павильонов от тридцати до ста тысяч ракет. Дамы съезжались на все собрания в Русских платьях, который Екатерина, любя все коренное своего государства, ввела в употребление при Дворе, и сама инаго праздничнаго наряда не имела. Удивительно, что в ней не было ничего Немецкаго, что она могла так напитаться духом страны и претвориться в совершенную Россиянку!

В один из съездов ко Двору, она прежде выхода приметила, что кучер, сойдя с козел, гладил, трепал поочередно лошадей. „Я слыхала, сказала она, что кучерскими ухватками называются у нас грубые, жестокие поступки: но посмотрите, как этот ласково обходится с животными; он верно добрый человек; узнайте, чьего он господина. И по справке донесли, что он принадлежал сенатору, князю Шаховскому. Позвали сего к ней, и она подступила к нему с сими словами: „К вашему сиятельству есть челобитчица". — „Кто бы это, Ваше Величество?"— ,, Я, отвечала Екатерина. Ваш кучер добросовестнее всех других, я не могла довольно налюбоваться на его обращение с лошадьми: прибавьте, прошу, ему за это жалованья". — „Государыня, сегодня же исполню ваше приказание, — ,.А чем же вы его наградите? Скажите мне" — „Прибавкою пятидесяти рублей в год". —„Очень довольна, благодарна," говорила она, и тот кучер получил по имянному указу воздаяние.

В вербное Воскресенье перерезжала она в Таврической дворец, где постилась, а в великую субботу возвращалась в зимнее свое обиталище. День Пасхи совершался с великолепием. По окончании заутрени, первейшие вельможи Двора, Сената подходили к целованию ея руки, за ними следовали кавалергарды, гвардейские офицеры с

 

 

2114

своими начальниками по старшинству полков, армейские, гражданские чиновники, а при вечерне дамы в лучших нарядах, украшениях, представали ей к поздравлению.

В Мае отправлялась она до глубокой осени в возлюбленное свое Сарское Село. Тогда все дышало там простотою, свободою, сельскою жизнию, удовольствиями, и все притом вселяло некое безмолвное благочестие с уважением к небесной обитательнице. Представления, чинности, дворские обряды отстранялись, некоторые чиновники не приезжали с докладами, камергеры, камер-юнкеры, являлись во фраках; число всего караула состояло из 132 рядовых, собранных от всех гвардейских полков, при одном очередном от оных офицере. По сему ежедневная смена была только из 33 человек, и во всех комнатах не находилось ни одного часоваго. Сей-то один взвод, приличный полковнику, или генералу, окружал жилище владычицы полсвета, оберегаемой сердцами.

Она обыкновенно в 7 часов, с тросточкою в руке, в легком капоте, в шляпке, начинала свою прогулку. Г. Перекусихина, камердинер, егерь ее сопровождали, и две игривыя собачки развились перед нею. Она приказывала то подсадить, то разчистить, то вновь прибавить и занималась садоводством. Екатерина на троне, в короне, Екатерина при грядах, поливке растений, среди простых работников, все была велика, единственна и отвсюду располагала Европою.

Однажды во время ея отдохновения с г. Перекусихиной на железном канапе, проходящей Петербургский франт, взглянув на них весьма спесиво, не скинул шляпы и насвистывая продолжал прогулку.—„Знаешь ли, сказала она, как мне досадно на этаго шалуна? Я в состоянии приказать его остановить и вымыть за то голову".—,,Ведь он не узнал вас, матушка, отвечала та. — „Да я не об том говорю, конечно не уз-

 

 

2115

нал; но мы с тобою одеты порядочно, еще и с галунчиком, щеголевато: так он обязан был иметь к нам, как к дамам, уважение. ,,Наконец она засмеялась и заключила неудовольствие следующими словами: „И то сказать, Марья Савишна, устарели мы с тобою; а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам".

В другой раз она увидела на промоине, после сильнаго дождя, поставленную, на подобие детской игрушки, мельницу с надписью: мели, мели, да вымели, и протекающая быстро вода приводила оную, как настоящую, в движение. Екатерина остановилась на том месте, призвала караульнаго офицера и приказала отыскать непременно делателя. Собрали всех солдат, распрашивали, разведывали, и Преображенский гренадер со страхом открыл себя виновными. Донесли Екатерине, ожидали гнева; но вот какое последовало решение. Она, вынув империал, приказала спросить гренадера, что не ужели он, быв поселянином, не знает, что мельниц в чужих дачах ставить не можно, что новое то заведение по всем правам ей, как помещице, принадлежит, почему, оставляя мельницу за собою, посылает ему выкуп за построение.

К 9 часам возвращалась к государственным занятиям. Бумаги на столах укладывали точно также, как в Петербурге, и часы трудов были теже. Представляли доклады от разных мест, прошения частных лиц от статс-секретарей, и неважныя только, обыкновенный дела по столичному обряду отменялись. Она осведомлялась о существующих в городе ценах, произшествиях и, все разреша, выходила потом в уборную.

Во время прически парикмахером Козловым ей волос, когда по случаю великаго разбора с конюшни лошадей были некоторые, а в том числе и он, лишен сего права, вопросила она его: Здорова ли твоя жена? - Пишет,

 

 

2116

Государыня, что здорова. - Как, не уже ли она не приезжает сюда видеться с тобою? - Да на чем? Нанимать дорого казенных же теперь не дают: вы нам много хлопот наделать изволили.— Не верю однакоже, чтоб с такою точностью исполняли мое приказание, и чтоб по знакомству, покровительству уже выпросить не можно. Скажи мне откровенно. - Сказал бы, продолжал Козлов, но боюсь, чтоб не дошло то до самой. — Нет, ручаюсь, что все останется между нами.—Так знайтеж, говорил он, что все старое по старому; лишний поклон, и коляска подвезена; однако не забудьте обещания, не проговоритесь. —Чши, чши, я уж не нарушу тайны. И в самом деле, оставя неисполнение без взыскания, ни при каком случае об оном не упоминала. Чистосердечие всегда обезоруживало Екатерину, и одно слово от признания: ,,виноват", налагало на нее молчание.

В простые дни ея сельская трапеза составлялась из малаго только штата придворных, и еще особ двух, иногда прибывших из Петербурга. После стола все расходились и, собравшись опять к 6 часам, ожидали ея выхода. Тогда она начинала со всеми прогулку, которая, смотря по погоде, продолжалась до захождения солнца. Тут на красивом лугу, порфирородные ея внуки, внучки, придворные дамы, кавалеры, бегали, резвились, бросали друг в друга скошенную траву, играли в горелки, бар. Гофмаршал садился у трофея, графу Румянцеву воздвигнутаго, и, как у святилища ратоборных дел, разрешал споры сподвижников. Крики от хитростей, удач, восхищения не умолкали; все веселились от чистаго сердца, и сама Екатерина, сидевшая на канапе, утешалась невинными других забавами.

В праздничные дни приезд различных лиц, имеющих на то право, увеличивал Сарскосельскую беседу. Был большой обед, и уже многочислен-

 

 

2117

ная свита представала в обыкновенный час к прогулке. Входили в разные домики, где в одном пили чай, полдничали, в другом слушали концерт; в том находили оперу, балет, встречали толпы прибывших из Петербурга и с приятностию оканчивали тихий, летний вечер.

В пасмурную погоду Екатерина созывала свое общество на колоннаду величественной архитектуры, закрытую отвсюду стеклами и вмещающую собрание бюстов всех великих людей. Тут играли духовая, роговая музыки.

К Петрову дню переезжала она на одну-две недели в Петергоф, для празднования тезоименитства Наследника, своего сына. Караул наряжался туда особый, по полной роте от каждаго гвардейскаго полка, при очередном маиоре; придворный штат увеличивался, и пустынствующия прелести сих мест тогда оживотворялись. Оное торжество отправлялось с великою пышностию.

Из Петергофа возвращалась она паки в Сарское Село; в исходе Августа переезжала в Таврической дворец, где, пробыв до 19 Сентября, кануна рождения Цесаревича, водворялась до появления весны в свое зимнее Петербургское обиталище.

Один apxиepeй, встречая ее при путешествии, повторял из своей речи только: Всемилостивейшая государыня, Всемилостивейшая государыня! и не мог произнести более ни слова, каковое замешательство приметя, она подошла к нему с сими словами: ,,я прошу вашего благословения".

Александр Ильич Бибиков, пользовавшейся ея доверенностию, при приветствии от Коммиссии проекта законов, долго запинался.

Генерал-прокурор, приступя изъяснить ей благодарность от Сената за мудрое, кроткое управление, худо исполнил свое поручение.

Граф Кирилл Григорьевич Разумовский, весьма ею уважаемый, быв-

 

 

2118

ший в коротком с нею обхождении, при возвещении также речи от Сената, потерял присутствие духа.

Французский посланник Сегюр, человек острый, смелый и сходный образец свой нации, издевался над предосторожностями и уверял, что он, видев многих венчанных глав, не обробеет пред Российскою Императрицею. Пришло время публичной аудиенции, Екатерина в царских утварях ожидала его на троне. Сегюр подступил, дошел до него острый взор, и отважный на словах ощутил такое смущение, что кроме титула своего Государя, le Roi топ maitre, и опять 1е Roi топ maitre (Король мой Государь, Король мой Государь) вымолвить не мог. Тогда Екатерина вывела его из того затруднительнаго состояния сим ободрительным ответом: il est de mes amis, он добрый мне приятель.

Граф Д'Артуа, брат несчастнаго Людовика XVI, прибегший к ея покровительству, шествовал по чертогам, среди поставленных рядами гвардейских офицеров, толпы царедворцев, бодро, с надежностию, гордиливо; но, возвращаясь от нея, отирал платком слезы, и все его лице было в пятнах.

При спуске корабля худо поставленная, покривившаяся снасть могла задеть кресла Екатерины и приключить ей смерть. Адмирал Грейг то увидел, и едва успел учредить другое для нея место, как точно на прежнем крепко зацепило. Тогда она с великим равнодушием ему сказала: Признайтесь, что вы еще в первой раз теперь испугались.

При морских маневрах за Кронштатом, один из кораблей столкнулся с галерою Екатерины, и ударение было столь сильно, что все пришли в великой страх. Одна она не оказала смущения, уговаривала других и в ту же минуту послала успокоить начальствовавшаго тем кораблем. Поздно однакож дошло утешение: честолюбивый капитан бросился уже в море.

 

 

2119

Чувствительная Екатерина весьма тем огорчилась, определила пенсион его жене и оставшихся детей приняла в свое покровительство.

Во все время путешествия по Тавриде, Крымцы окружали верхами ея карету. Давно ли они возставали против ея? Давно ли сражались с нашими полками?—Назад только четыре года были непримиримыми врагами России, и Екатерина вверяет им сбережение своей особы! Мы тотчас увидим доказательство возродившейся от них к ней любви.

При выезде из Бакчисарая, дикия, непривычныя Татарския лошади, закуся удела, помчали с превысокой горы. Все бывшие с нею в карете бледнели, ожидали бедствия; но принц Де Линь, сам объятый страхом, не приметил в ней никакой перемены. Она, говорит сей, была тогда также спокойна, как во время последняго завтрака. Крымцы, новыя чада Екатерины, увидя то, устремились ее спасать, спешились, легли на дороге и своим бешенством отчаяния удержали бешенство лошадей.

Шведский флот из 32 кораблей приближался к Кронштату, вступил почти у врат столицы в бой, и только 20 кораблей отражали превосходство силы. Ярые залпы пушек отзывались в Петербурге, потрясали окна; наглость изумляла, приводила жителей к трепету, тревоге. Со времен Петра, Нева не содрогалась от неприязненных действий. Одна Екатерина, как неподвижная скала, пребывала неизменна. Когда по сему чрезвычайному случаю собрался в Сарском Селе совет, и когда все мнением определили, чтоб Императрица удалилась в Москву: то она, выслушав тот приговор, приказала тотчас подвести экипаж, и вместо назначаемаго для предосторожности путешествия, возгласила с твердостию лейб-кучеру: „Вези мена в Петербург!"

 

 

2120

Княгиня Дашкова, весьма ею уважаемая, упорствовала удовлетворить г. Нарышкина за причиненный ея свиньями вред на даче. Ей объявлено было существующее на то положение, и она ответствовала, что незнакома с уставами; ее позвали к разбору в правительство, и она стать ответчицею отреклась. Екатерина, охраняющая всегда порядок, приказала ей объявить, что никто неведением законов отговариваться не должен, никто от суда избавиться не может, и горделивая княгиня выдержала свиную тяжбу.

Сумароков, именитый наш писатель, при всем к нему благоволении от Императрицы, по поданной от его матери на него жалобе, был предан правосудию, и взаимным примирением она прекратила потом их раздор.

Г.   С., один из ближайших к ней, выиграл во дворце 10.000 р. Екатерина видела его за картами, подходила к тому столу и полагала в том занятии одну забаву; но, узнав после справедливость,   посылает на другой день к нему своеручную записку. Он находился   тогда   в   Сенате;   возвестили   ему присланнаго. Граф выбегает с восхищением, торопится   сообщить   товарищам   содержание   и   гордится   полученною   честию.   Не приметил он однако надписи,   которая тотчас показала бы   ему   гнев,   а   не милость; ибо, вместо    прежняго   простаго   означения: Графу С...........  написано было господину сенатору  графу  С...........  Екатерина изъяснялась к нему так: „Стыдно   сенатору  забывать свое звание, законы государства,  стыдно алкать деньгами и обманывать свою Государыню". Как громом   сразили его сии строки: редкие   упреки Екатерины   сильно действовали.   Он   несколько   дней пребывал под   гневом и с трудом снискал прощение. Я слышал тот анекдот от самаго графа.

Сын его, за оказанную дерзость полицейскому офицеру, получил повеление выехать из столицы.

 

 

2121

Ея камердинер Сахаров, по начавшейся против его тяжбы, был для разбора отослан к правительству, дабы близость его к Императрице не могла ослабить законов.

Представшие к другому ея камердинеру Попову крестьяне просили их купить и давали от себя 15 тысяч в пособие. Он доложил о сем Государыне, которая приказала напомнить себе, когда станут писать купчую, с намерением, как видно, дать некоторую сумму. По прошествии нескольких недель, она вопросила его: А что твоя деревня?—Открылись споры, Ваше Величество, отвечал Попов.—О! когда так, сказала она, то я запрещаю тебе, под опасением потерять мою милость, покупать ту деревню: потому что судьи, в угождение тебе, нарушили бы правосудие.

Пропала со стола любимая ея табакерка, и все подозрение клонилось на дежурнаго пажа. Приступили к розысканию без огласки, с осторожностию, нашли пропажу в закладе, уличили пажа, и он признался. Не гнев, но наказание тогда предстали к первой ея мысли, а сострадание о молодом преступнике.

Екатерина повелела содержать то произшествие также в тайне, узнать от виновнаго, имеет ли он родителей, где они жительствуют, и открылось, что отец его небогатый, нечиновный дворянин, был помещиком Смоленской губернии. Она, отправляя к нему сына, уведомляет его своеручно о случившемся, с таким благоволением, как бы была сама нежнейшею матерью виновному.

Милость Екатерины тяготила душу отрока, открыла ему яснее, ужаснее, порок, и он, страдая вместе с отцем, убегал присутствия других, не осушая слез. Протекло несколько месяцев в сем положении, и помещик наш решился писать к Императрице. Вы, говорил он, став ангелом-хранителем моего семейства, простив,

 

 

2122

как Бог, преступнаго моего сына, дали притом мне, ничтожному своему подданному, право обременять вас, повелевающую вселенной, моим злополучием. Сын мой не только что раскаялся, но, терзавшись непрестанно, сокращает свои дни и меня влечет с собою ко гробу. Сжальтесь, всемилостивейшая Государыня, воскресите погибающих. Екатерина, получа cиe письмо, посылает ответ и требует к себе пажа. Он явился, отсутствие его признано отпуском, отправлял несколько времени должность и в новый год выпущен был офицером в армию.

Она призывает к себе отрока, упрекает прошедшим, подает наставление, как впредь себя вести, жалует 500 рублей на дорогу и просит полковника иметь надзор за его поведением.

Один вельможа предался корыстолюбию, и Екатерина, из уважения к его летам, прежним заслугам, придумала дать ему вразумительный урок. Отправляет к нему курьера, с повелением предстать тому в день его имянин. Cиe было исполнено в точности; возвещают вельможе присланнаго от Императрицы; он восхищается, беседа готовится к поздравлению, курьер входит, вручает ему пакет, и чтож он в нем находит?—Необычайной величины кошелек.

Другой, начальствуя в губернии, часто употреблял крепкие напитки и получил от нея в подарок большой кубок, каковое нравоучение приключило ему сильную болезнь, от которой он вскоре после умер.

Узнала также она, что чиновный, с отличными достоинствами и уже преклонных лет человек взял к себе танцовщицу в любовницы. Чтож делает Екатерина? — Велела выучить попугая упреку в его поступке и прислала ему ту болтливую птицу в день его рождения, вместо поздравления. Съехались гости, желали видеть попугая

 

 

2123

и лишь поставили клетку пред ними, как он весьма чисто провозгласил: „стыдно, брат, на старости влюбляться".

Генерал-губернатор Каменский прислал нарочнаго с донесением, что дьячек бранил ее в кабаке, и за то предан суду. Екатерина на cиe к нему писала: что никакия речи дьячка для нея не важны, что не следовало для того тревожить курьера, и чтоб, по освобождении того, отослал он его к apxиepeю с советом сему приказать причетникам быть впредь при церквах, а не в кабаках.

Другой губернатор получил извет от дворянина, что вчера такой-то его сосед изъяснялся об Государыне самыми оскорбительными выражениями. Губернатор, желая отдалить от себя дело такого рода, сказал: что когда он предпринял стать донощиком, то представил бы донесение по форме, на бумаге.—Дворянин понял не мысли, а слова, и на другой день предстает с своим писанием. Нечего было после сего делать, началось следствие, доведено произшествие до сведения Екатерины; и вот какое мудрое последовало от нея решение. „Призвать, говорила она, соседа, и растолковать ему, что безчестно, не благородно злословить кого худо знаешь, и посоветывать ему быть впредь осторожнее; а донощику объявить, что она с презрением его прощает".

В. В. П.... написал великия ей ругательства. Открылось то. Генерал-прокурор посадил его в своем доме под караул и донес Екатерине. Она желала видеть пасквиль. Генерал-прокурор всячески отговаривался показать оную, однакож бумага подана, и она прочла все строки.— „Я его не знаю, ничего ему не сделала, говорила Екатерина, и верно озлоблен он на меня за какую нибудь оказанную ему несправедливость. Пожалуйте, обойдитесь с ним без строгости, поласковее и откройте тому причину". Генерал-прокурор, возвратись к себе,

 

 

2124

призывает заключеннаго, просит его сесть, усовещевает и домогается чистосердечия. Тот дивится переменному обращению, но когда слышит возвещенное прощение, обезоруживается великодушием и в слезах признается, что притеснения от ближняго родственника, без всякаго покровительства от судилищ, довели его до того поступка, „видите ли вы, сказала при докладе о сем Екатерина, что я отгадала: всегда пападают на меня за грехи судей", и повелела, освободя П....., дать ему на проезд до полку денег; начальнику иметь за ним надзор, а дело взяла к своему разсмотрению.

Статс-секретарь г. Теплов получил, в числе прошений, презлобной на Екатерину пасквиль; узнали в канцелярии руку, вызвали клеветника в Петербург, он признался, и г. Теплов, желая покровительствовать, искал удобнаго случая испросить ему помилование. Надобно сказать, что почт-директор всегда подавал Императрице ведомость, сколько к которому из ея секретарей поступало каждую почту бумаг. Однажды, когда г. Теплов, окончив доклады, откланивался, Екатерина сказала ему: ,,останься еще здесь, поговорим". Переходя от суждения к суждению, она то ли без умысла, или подлинно по числу бумаг, вопросила: нет ли у тебя еще доклада? Тот замешался, не хотел солгать и был принужден открыть тайну. — Раздраженная сим Екатерина требовала пасквиль. Теплов противился, но гнусному слогу, показать оный; но грозно произнесенное: я приказываю, привело к повиновению, и он отправился за ним в свой дом. Входит Теплов, становится на колена и просит пощады. - Встаньте, говорила Екатерина; я не люблю комедий; в прежния времена за это казнили, и я сама умею строго наказать. Оказавшийся от волнения румянец, быстрое прохаживание по комнате и засучивание рукавов изъявляли великий гнев. Все определяло неиз-

 

 

2125

бежную гибель преступнику; сильная досада Императрицы уже нарекла оную; но вдруг озлобление исчезает, спокойствие души мало по малу возвращается, милость просияла в ея взоре и, вопреки обещанной мести, последовало неожидаемое решение: Я не хочу и знать кто меня поносит, говорила она, вот ему мое мщение, и бросила бумагу в огонь. Какой редкий пример кротости, власти над собою! Слава великодушию Екатерины!

При путешествии Наследника-Цесаревича в чужие краи, флигель-адъютант Императрицы Б....., сын знаменитаго генерала и весьма ею покровительствуемый, согласился уведомлять отсутствующих о всех произшествиях Двора. Переписка та продолжалась; прозорливый князь Потемкин возымел подозрение, распечатывали письма, видели в них колкости, сатиры; на весь Двор; однако, подделывая печати отправляли их по назначению. Однажды дошло до князя Потемкина самое дерзкое письмо г. Б....., в котором он, не щадя Императрицу, изъяснял великия ей ругательства. Екатерина повелела нарядить следственную коммисию. Б....уличен, приговор окончен и представлен к самодержавной власти с четырьмя графами. В первой означалась важность преступления, могущий последовать раздор в Императорском семействе; во второй, прилагались наказания по законам, из коих каждая определяла казнь; в третьей начислялись бывалые в таких случаях примеры, и между ими написано было, что при Императрице Анне лишали за cиe головы, а четвертая графa оставалась белою для положения конфирмации. Оскорбленная, поносимая Екатерина, в самом пылу гнева, разтроганнаго самолюбия, снисходит к человечеству, забывает свою обиду и, восторжествовав над собою, подписы-

 

 

2126

вает против кровавой сентенции, при Анне совершаемой, cии милосердыя слова: а Екатерина голову на плечах оставит, и все наказание Б... состояло в отправлении его на Кавказскую линию под начальство младшаго полковника.

Когда ассессор  III..... приговорен был Сенатом к лишению жизни, Екатерина подписала на приговоре так: Мы основали престол наш на человеколюбии, милосердии, и потому не хотим, чтоб кровь подданных лилась на эшафотах. Лишить жизни преступника—не есть слава владык.

Собор столь отличных в ней качеств обезоруживал даже ея врагов и претворял их в самых преданных к ней людей.—Графиня Воронцова, совместница в сердце Императора, не скрывала от нея никакой тайны и объявляла о всех против ея замыслах при дворе. Фридрих II, при жизни Петра III, ее ненавидел; Иосиф всячески прежде коварствовал, возстановлял прочия державы; но когда первый познал ея свойства, а тот лично в них удостоверился, то cии оба великие государи соделались вернейшими ея союзниками и с восторгом ее превозносили.

Некто Р.., вольнодумный, строптивый Поляк, не мог даже равнодушно слышать о ея имени и пылал к ней злобою. Приехал он в Петербург, надлежало предстать на аудиенцию для испрошения покровительства ея стране, и единоземцы ручались, что очарование от Императрицы им овладеет. Он спорил и утверждал, что вид разрушительницы Польши, напротив, более увеличит в нем ненависть. Случилось однакоже противное. Он так пленился ея мудростию, добротою души, что, вышед из кабинета, признал себя побежденным и был усерднейшим с того часа слугою Екатерины.