Сушков Н.В. Кое что о временах Екатерины II-й (Из записок Н.В. Сушкова) // Русский архив, 1865. – Изд. 2-е. –
М., 1866. – Стб. 614-624.
Кое что о временах Екатерины
II-й.
(Из записок Н. В. Сушкова)
(*).
В продолжение Турецкой войны Екатерина не однажды
радовалась и гордилась подвигами своих героев на море и на суше. Особенно
обрадовало ее взятие Очакова (6 Декабря 1788 г.). В Генваре 1789 был устроен
какой-то праздник в честь победителя, князя Таврическаго. Из докладной записки
Храповицкаго, от 26 Генваря, видно, что празднование было в Царском Селе, что
туда отправлен Гваренги (известный зодчий), что живописцы его уже там, что «станут
работать ночь и день и завтра (27-го) в вечеру непременно иллюминация зажжена
быть может». 26-го же числа Екатерина прислала Храповицкому два четверостишия и
отдельный стишок,
(*) Эта статья была набрана для известнаго
сборника Раут, но в нем не могла появиться; только начало ея (здесь опускаемое)
было напечатано в I кн. Чтений в Общ. Ист.
и Др. 1862 г. под заглавием: «Опыты надписей к бюсту адмирала В. Я. Чичагова».
Автор статьи владеет подлинными бумагами роднаго дяди своего (по матери)
славнаго секретаря имп. Екатерины, А. В. Храповицкаго. П. Б.
615
в которых соблюдена мера, что ей редко удавалось.
Первое даже не дурно и звучно, второе же через-чур плохо. Но в нем есть мысль:
нам открывалось свободное мореплавание.
О пали, пали, с звуком, с
треском,
Пешец и всадник, конь и
флот,
И сам, со громким верных
плеском,
Очаков, силы их оплот!
*
Расторглись крепи днесь
заклепны,
Сам Буг и Днепр хвалу рекут;
Струи Днепра великолепны
Шумняе в море потекут.
А вот и отдельный стишок. В
нем видна ея задушевная мысль о завоевании Константинополя:
«Ты в плесках
внидешь в храм
Софии!»
Не был ли
этот стих написан на каком нибудь щите, карнизе и т. п. при иллюминации?
Мысль о возрождении Греков и
Славян, о затмении блистательной Порты, — эта мысль так преследовала Екатерину II, что
она не только завещала новое имя дому Романовых, окрестя одного из внуков своих
Константином, при котором с детства его находились гречанка-няня и
грек-камердинер (впоследствии гр. Курута), но учредила и греческий кадетский
корпус и новую епархию Херсонскую, которую поручила архиепископу Евгению
Булгару, и даже приготовила медали на завоевание Турции. Я видел две таких
медали у П.Ф. Карабанова. Одна золотая, с ушком, величиной с платину в 6 руб.;
другая бронзовая, без ушка, поменьше бронзовой медали в память возсоединения
унитов в 1839. На одной стороне изображение Государыни, а вокруг надпись: «Б.
М. (Божиею милосию) Екатерина II Имп. и Сам. Всер.
(Самодержица Всероссийская) заступница верным». Внизу: «Тимофей Иванов». На
616
другой стороне: Морския волны, Константинополь,
пожар, разрушение мечети, верхняя часть минарета падает, а над ним сияет крест
в облаках. По сторонам надпись: «Потщитеся и низринется». Внизу: «Поборнику
Православия». Эти медали теперь в оружейной палате.
В дневнике или Записках
Храповицкаго встречается несколько отметок, указывающих на мысль, постоянно
занимавшую императрицу. Вот несколько выписок из его дневника:
1787. Августа 17. «В сундуке
отыскал для себя и читал секр. проэкт кн. Потемкина, чтоб, воспользуясь Персидскими
неустройствами, занять Баку и Дербент, и присоединя Гилянь, назвать Албаниею
для будущаго наследника вел. кн. Константина Павловича».
1788 Апреля 21-го. «Молдавию и Валахию оставить
независимою для будущей Греч. империи, под названием Дакии».
Июня 7. «Пусть Турки пойдут,
куда хотят. Греки могут составить монархию для Константина Павловича. И чего
Европе опасаться? Ибо лучше иметь в соседстве христианскую державу, нежели
варваров; да она и не будет страшна, разделясь на части. Откроется коммерция при
порте Византийском, где не удобно уже быть Столице».—Припомнил я, что и
Казанское царство составляет теперь спокойное наместничество. Все cиe говорено
с твердостию и с видом удовольствия».
1789 Генваря 30. «Он (Сегюр) и St. Priest, сидящий
с андреевским орденом в королевском совете, суть нашей стороны. Они уверены,
что Турциею поделиться можно и дать
куски Англии, Франции и Гишпании; а остатка довольно для в. к.
Константина Павловича: pour un cadet de la maison».
Октября 9. «О Греках: их
можно оживить. Константин—мальчик хорош; он через 30 лет из Севастополя проедет
в Царь-град. Мы теперь рога ломаем, а
617
тогда уж будут сломлены, и для него легче».
1792 Ноября 22. «Тут
разсказал я графу (Безбородке), для смеха, разговор со мной Попова, который
радовался, что Французы хотели поджечь Турок; а Суворов и Мордвинов и спят и
видят, чтоб послать войска в Царь-град: Турки тот-час убегут, там останется до
300,000 греков — и вот наследство вел. кн. Константину Павловичу».
1793. Мая 4. «Дошли до
занятия Польши: Владимир на Волыни мы теперь не взяли по причине. Но со
временем надобно выменять у императора Галицию: она ему не кстати, а нужна
прибавка к Венгрии из владения Турецкаго».
И не естественно ли
зародилась в голове Екатерины исполинская мысль: пробудить косневших под
мусульманским игом Греков и Славян, потопить чалму в Дунае, когда последнее
гнездо Татар в Европе было уже ею рушено, и Крым переименован Тавридою, где еще
в 1822 г. я слышал, как Балаклавские и прочие Греки с восторгом вспоминали о
богатырских подвигах на море и на суши Ламбро-Качони, Гарибальди того времени?
Брошенная искра веры и
надежды вспыхнула в сердцах новых Леонидов огнем любви к отчизне—и первыя
жертвы искупления принесены ей в глазах Екатерины...
Во время Екатерины верили ея
отрадным убеждениям, по неизменному сочувствию двух единоверных народов. Позже
великую мысль назвали высокою мечтою. Ныне эта мечта возрасла в живой,
первостепенный, современный вопрос: Восток и Запад, Славяно-Греки и единая
Италия, единая Скандинавия, единая Германия!— Когда-то дождемся мы истории
Екатерины, истории, в которую повесть о Пугачеве и Яицких (Уральских) козаках
должна войти, как один печальный отрывок поэмы, блистающей красотами подвигов
во-
618
инственных, торжеством православия, успехами
просвещения, высокими примерами любви к отечеству, одним словом: поэмы, под
названием «Золотой век Poccии» с несколькими по
временам ненастными днями.... Женственность смягчала в ней непреклонную волю
самодержца. Женственность непреодолимой силой влекла к ней сердца окружавших ее
еще в царствование Елизаветы Петровны. Даже самые злые аргусы были мало по малу
обезоружены ею. И как искренно грустила она о тех из близких к ней, которых
удаляли от двора придворныя хитрости и подозрения императрицы, часто
неосновательные (Чернышевы, Жукова, Владиславна и другие). Жалела она и о
Бестужеве. Как женщина, она не только царствовала и повелевала, но и любила и
страдала в жизни. Из самых записок ея видно, сколько, будучи великой княгиней,
перенесла она обид и огорчений.
Я нe стану распространяться о
многом и многом из полезнаго и прекраснаго во времена матушки-царицы. Но,
говоря о словесности, нельзя Русскому не порадоваться, с гордостью, ея
лучезарному имени среди нередко унижаемых ныне писателей. Она успела еще посетить и старика
Ломоносова, она участвовала в литературном журнале «Собеседник», вела в нем
полемическую переписку с Фон-Визиным, писала для театра Французския пословицы и
комедии, Русския оперы и драмы с куплетами и хорами (Федул с детьми, Иван
Царевич, Храбрый и смелый витязь Архидеич, Начальное управление Олега, Игорь,
Рюрик, и т. д.) переводила «Велизария» и «Жизнь Алкивиада», наконец занималась
опытами в истории древней Руси: я видел случайно, в наследственных бумагах А.Н.
Соймонова, ея беглыя мысли, заметки и придумывания разных медалей и
исторических к ним надписей в честь Рюрика, Святослава и прочих великанов
героических времен нашего отечества.
Между
619
тем, желая иметь Историю в медалях Петра
Великаго, она учредила в 1772 г. два комитета: один для описания прежде выбитых
медалей, и выбора «достопамятных случаев» для новых; другой для проэктирования
новых медалей по содержанию описаний того или другаго случая. Членами были
в первом: К. М. М. Щербатов, историк, М. М. Херасков, стихотворец, А. А.
Нартов, член Монетнаго департамента; во втором: член Академии Наук Я. Я.
Штелин, собиратель анекдотов о Петре Великом, консультант Девилье и профессор
исторической живописи в Академии Художеств Г. И. Козлов. В 1774 описания 45
существовавших медалей были кончены; для новых составлено 83 рисунка. Работы
обоих комитетов тогда же представлены императрице, через генералъ-прокурора кн.
А. А. Вяземскаго.
Воспоминая о Екатерине, как
пройти молчанием введение в России оспопрививания? Она первая, на себе его
испытала!.. В бумагах Храповицкаго я нашел черновой указ пр. Сенату, из
котораго видно, с кого ей привита оспа. «Семилетнему младенцу Александру
Данилову сыну Маркову, от котораго нам, с Божиею помощию, толь благополучно
привита оспа, что мы теперь, благодаря Всевышнему, от сей язвительной болезни
безопасны стали, всемилостивейше жалуем мы дворянское достоинство, ему и
потомкам его, повелевая Сенату: сочиня на оное диплом, поднести нам к
подписанию».
К великим деяниям Екатерины
современники отнесли и милосердие ея к одной невольной преступнице, преступнице
по стечению несчастных обстоятельств. Постараюсь вспомнить разсказы старожилов.
Молоденькая девушка любила молодаго человека. Молодой человек любил молодую
девушку. Отец ея, зажиточный и спесивый, не хотел отдать богатой невесты за
беднаго и незнатнаго жениха. Вот им суждено разстаться, может быть, навсегда.
620
Как же не проститься перед
роковою разлукой?.. Добрая девка, работница в доме, или горничная несчастной,
улучила часок в отсутствие старика-отца и ввела в горницу к барышне
отъезжающаго страдальца. Перед иконой Божией Матери, они поклялись не изменять
священному чувству любви, ей — терпеливо ждать перемены обстоятельств,
ему—пуститься на все труды и лишения, лишь бы разбогатеть и выйти в люди.
Только что грустно прощальный поцелуй запечатлел взаимные обеты бедняжек, как
вбежала опрометью их поверенная: «Батюшка воротился из гостей и взбирается по
лестнице прямо сюда». — Как быть ? уйти не куда, спрятаться не где. Одно
спасение: протянуться под тяжелой постелью на кровати испуганной красавицы.
Огромный пуховик сброшен, влюбленный распластался до крайней возможности на
ковре, покрывающем парусинные пяльцы кровати, перина повалилась, простыня и
одеяло спустились до пола, пухлыя подушки в богатых с обшивками наволочках поднялись
к верху полога. Отец входит. На беду он был в веселом расположении духа,
разговорился, разсиделся—и разсиделся на постеле!.. Наконец он ушел; подушки,
перина на полу —несчастный задохся!.., Тут не место воплям и рыданиям. В ужасе,
невольная убийца глядит на любезнаго сердцу молча, безсмысленно,
безсознательно, безумно.... Мертвое молчание в горнице.... Входит батрак,
котораго находчивая работница позвала на помощь: поглядел, покачал головой,
спрятал мертвеца в мучной куль и унес.... Вода помчала тайну осиротелой на дно
моря... Приобрел батрак права безусловныя и на горничную и на барышню..
Поплатилась с ним первая стыдом девичьим, добрым именем, честной совестью.
Поплатятся, сердечная, волею-неволею, и злодеянием. Долго с ним билась
работница за безза-
621
щитную: и хитрила, и упрашивала, и грозила, и
усовещевала, и молилась Богу, и каялась, и постилась, и плакала; знать не
вымолить, не выплакать ей спасения! Видно, уж на роду так написано. В темную,
вельзевуловскую ночь вводит она, ни жива ни мертва, его, Каина безбожнаго, к
ней, жертве неистовства, обреченной
на поругание.... Ужас, слезы, молитвы, проклятия, вопль, отчаянье, борьба, изнеможенье..... страдалица
погибла невозвратно!.. Вот—у
нея ребенок: и его утопил злодей....
Вот неистовый и алчный ея властелин, ея демон, ея рок, перебрал у нея
все деньги, все вещи. Деньги опять нужны—он неумолим, он грозен: она крадет
деньги у своего отца. Не восполнилась
еще мера уничижения: чудовище, между пьяными собеседниками своими, в
кабаке, хвалится любовью барышни! Ему не
верят. В зверстве изступленнаго хвастовства он решился опозорить ее —
посылает к ней приказанье: придти к нему в кабак. Она пришла, показалась,
выслушала, вытерпела весь дикий хохот, все грубыя насмешки буйной черни и вышла
за порог этого притона двуногих животных, оглушенная, отуманенная, полоумная.
Отчаяние внушило ей месть: она обложила соломою этот вертеп и сожгла его со
всеми виновниками и святителями своего унижения. Воротясь домой, объявила все
свои несчастия: созналась в невольном убийстве любовника, в сокрытии его
смерти, в позорной покорности батраку, в тайном рождении ребенка, в молчном
согласии на детоубийство, в вынужденных кражах, в зажигательстве. И так она:
убийца, распутная, воровка, детоубийца, зажигательница и вместе с тем опять
убийца целой толпы людей, бывших в кабаке!... Екатерина решила ея участь, не по
законам человеческим: отдала ее на
покаяние — и только! Современники поняли всю справедливость премудраго суда и благоговели
пред мило-
622
сердием матушки-царицы. Правда: тогда мысль о фатализме
— о предопределении, о случайностях в жизни человека по стечению неизбежных
обстоятельств, которых ни предвидеть, ни отвратить не возможно, тогда эта мысль
была подновлена шутливым сочинением Дидро „Яков Фаталист". Pyccкиe же
вообще фаталисты! На это доказательство в пословицах: „Семь бед—один
ответ". „Чему быть — не миновать; а чему не быть—так не бывать". „На
роду написано". „Суженаго на коне не объедешь", и т. п.
Бедный Храповицкий много
тратил времени на рифмоплетение, по заказу, да еще и на срок. Вот например
послание императрицы, будто бы ею написанное.
Князю Потемкину.
Лежала я
вечор в беседке
ханской,
В средине бусурман и веры
мусульманской;
Против беседки той построена
мечеть,
Куда всяк день пять раз имам
народ влечет;
Я думала заснуть, и лишь
закрылись очи,
Как, уши он заткнув, взревел
изо-всей
мочи..
О, Божьи чудеса! Из
предков кто моих
Спокойно почивал от орд и
ханов их?
А мне мешает спать среди
Бахчисарая
Табашный дым и крик... Не
здесь-ли место
рая?...
Хвала тебе, мой друг!
Занявши здешний край,
Ты бдением своим все вящше
укрепляй.
28 Мая 1787,
в Старом Крыме.
Приватный
стикотворец-по-неволе был решительно не в стихотворном расположении духа,
нанизывая мерныя строки, как бы на заданныя рифмы; множество помарок в черновых
стихах показывают, какого труда, а может быть, и безсонной ночи стоило ему это
стопосложение.
623
Путешествие в Крым
современники называли торжественным шествием победительницы в покоренный край.
Екатерина хотела взять с собой и великаго князя Константина Павловича, как
„грядущаго монарха Константинополъскаго", но корь удержала его на берегах
Невы. Перед отъездом из Петербурга она подарила (как говорит Кастера) своим
иностранным спутникам: Австрийскому посланнику, Английскому и Французскому
министрам, шубы, шапки и муфты. Из своих сопровождали ее двое Шуваловых,
Нарышкин, Чернышев, Мамонов, Храповицкий и другие. Везде по пути, где
предположены были днёвки, отдыхи, ночлеги, в наскоро построенных дворцах или в
существовавших и за ново роскошно украшенных зданиях были торжественныя
встречи, по местам праздники, похвальныя речи, потешные огни и т. д. В Киеве,
например, встретили путешественницу принц Нассау-Зиген, Потемкин, фельдмаршал
Румянцев и в числе преданных ей Поляков Потоцкие, Браницкие, Сапега,
Любомирский. В Каневе ожидал ее Польский король Станислав Август. После обеда
Понятовский выхватил у пажа ея перчатки и опахало и почтительно поднес их ей.
Она тотчас-же взяла шляпу Понятовскаго и подала ему. «Ah! Madame, vous m'en avez donne un plus beau.»—сказал он, намекая на
польскую корону. (Вы дали мне лучшую шляпу). В Кременчуге, щедро раздавая
награды, Екатерина спросила Суворова: „он чего желает?"— Прикажите —
отвечал герой-балагур — заплатить за мою квартиру. А квартира стоила 3 руб. в
месяц (Кастера). В Полтаве, войско, разделенное на две армии, представило
Полтавское сражение. По берегам Днепра виднелись деревни (временныя
декорационныя постройки), паслись стада, сновал народ. В Херсоне же на
восточных воротах города кра-
624
совалась надпись на греческом языке: „Дорога в
Византию". В Крыму, как видно из приведенных стихов, императрица занимала
Бахчисарайский дворец....
