[Тургенев А.М.] Рассказы А.М. Тургенева об императрице Екатерине II // Русская старина, 1897. – Т. 89. - № 1. – С. 171-176.

 

Разсказы А. М. Тургенева об императрице Екатерине II.

 

 

I.

 

В 1788 году императрица осматривала водяное сообщение  по  пеке  Тверце  и   из Твери  прислала   курьера в Москву к графу Якову Александровичу Брюсу, главнокомандовавшему в столице, уведомить его и жителей, что она приедет на короткое время в древнюю столицу, но чтобы он никаких распоряжений для встречи ея не делал. — Но довольно было известия, что матушка-государыня желает осчастливить первопрестольный град, как все,  от перваго до последняго обывателя, зашевелились; дворянство составило почетный кортеж до 300 человек на конях, а купечество   по старине приготовило золотое блюдо, для поднесения хлеба и соли.

Надо сказать правду—улицы в городе была не довольно исправно содержаны, однако-же, без всякаго преувеличения, лучше были вымощены, какия видим и чувствуем ныне в прекрасном Петрополе. В один день улицы, по которым надлежало императрице проезжать, были покрыты на пол аршина песком, чтобы ея величеству было покойно шествовать. Войска тогда в Москве было очень мало, оно было в армии, — кровавая война была с Турцией в сильном разгаре. - Граф Яков Александрович Брюс — главнокомандующий, придумал собрать драгун со всех частей города, для сохранения тишины и спокойствия около Петровскаго дворца, куда государыня обыкновенно приезжала и который потому именовался "Подъезжим" дворцом. Отсюда уже на другой или третий день она обыкновенно изволила церемониально шествовать в город и прямо в кафедральный Успенский собор к литургии. Государыня часов в 6 по полу-

172

дни приехала в Подъезжий Петровский дворец, окруженный можно сказать 300.000 народа, который с ранняго утра ожидал ее. — Это было в конце июня. — Погода стояла ясная, было очень жарко. — Чтоб удовлетворить желанию москвичей—видеть ее, государыня по приезде вышла на балкон и сидела до 9-ти часов вечера. - Тысячи народа вытесняли друг друга с обширнаго двора пред балконом. Полицейскаго люда нигде не было видно; спокойствие и чинность нигде не были нарушены. — Вдруг императрица увидела с балкона разъезжавшие патрули полицейских драгун.

—  Граф Яков Александрович — спросила она — что это за войско, разъезжающее среди народа?

—  Ваше величество — отвечал граф — в Москве теперь войск очень не много, так  я придумал составить бригаду, собрав из всех частей города полицейских драгун.

—  А на что вы сформировали эту бригаду?

—  Для соблюдения тишины и   спокойствия  и охранения высочайшей особы вашего величества.

—  Граф — сказала Екатерина — вы видите, как все здесь спокойно и тихо; могу ли я иметь   более благонадежную стражу,  чем в   верном мне  народе! — Среди  народа   царю русскому  некого бояться. Прикажите драгунам возвратиться в Москву  и отправлять по-прежнему службу в частях города. —Они там нужнее, нежели здесь. — Вы знаете нашу русскую пословицу, в семье не без урода, а в Москве теперь остались старый,  малый  да больной, которые не могли сюда придти повидаться со мною. — Да прикажите, граф, чтобы и около дворца часовых не было.

 

II.

 

На предпоследней почтовой станции (Солнечная гора), при перемене лошадей народ окружил карету императрицы. Сквозь толпу протолкался крестьянин, с седыми волосами и бородой, и сказал императрице.

— Много лет здравствовать тебе, матушка всемилостивейшая государыня; благодарю Господа, сподобил еще видеть тебя. — Как ты изволила ехать в Москву короноваться, я, матушка, был фалейтуром у твоей кареты.

Государыня вынула из сумки у дверец каретных два империала и подала крестьянину; крестьянин,. приняв империалы, спросил государыню.

173

—  А что же матушка  всемилостивейшая  государыня прикажешь с золотыми-то?

—  Как что? — возьми их себе.

—  Да за что же, всемилостивая государыня.

—  За то что ты меня любишь.

—  Нет, матушка,   всемилостивая государыня,   у тебя казны не достанет, коли всем будешь давать деньги за то, что  тебя любят; во всей Руси православной нет души, которая тебя не любит!

Государыня перекрестилась и отвечала крестьянину.

—  Возьми деньги себе, мне приятно то, что ты меня помнишь.

 

III.

 

На второй или на третий день, хорошо не помню, государыня шествовала из Петровскаго дворца церемониально в большой восьмистекольной карете, запряженной 8-ю белыми конями; впереди перед каретою ехало сто пятьдесят дворян на конях и столько же позади кареты. Государыня не любила скорой езды и всегда говорила: «скоро ездят от долгов, чтобы кредиторы не остановили, а мои финансы, благодарю Бога, хороши».

На Тверской, проехав Тверская ворота, я при матери моей смотрел въезд ея величества из дома, не помню уже кому принадлежавшего тогда, ныне на этом месте стоит огромный дом доктора Альбини. Крестьянин, лробравшийся как-то сквозь конвой и толпу народа, окружавшаго карету, вскочил на ступеньку у двери и подал государыне связку калачей. Она, милостиво приняв приношение, улыбнулась. В это время полициймейстер Толь хотел отогнать крестьянина, но в ту же минуту Екатерина дернула снурок и лейб-кучер, полковник Тучков, мгновенно остановил коней. Не знали мы, что государыня изволила сказать полициймейстеру Толю, но чрез две-три минуты увидели, что экипаж государыни тронулся и крестьянин стоял на ступеньке. Он доехал таким образом до Успенскаго собора, где ожидал ее величество, с крестом в руках, незабвенный оратор, митрополит Платон.

Выйдя из кареты Екатерина приказала крестьянину, поднесшему ей калачи и доехавшему с нею до собора, дать пятьсот рублей.

174

 

IV.

 

Когда было потребно издать узаконение на какой-либо предмет, пополнить существующее или изменить что-либо сообразно развитию в народе степени образования, или по стечению обстоятельств и времени, которое все под солнцем изменяет, Екатерина по секрету поручала разным  лицам, указав предмет, писать проекты, узаконения или постановления. Таковыя поручения делала она не одним секретарям кабинета; в ея время было много сенаторов зрелато ума и долговременной опытности, были обер-секретари в Сенате и вместе профессора в Академии Наук, были люди уклонившееся от двора, жившие на селе своем, о них думали, что они в опале, а она с ними вела переписку и в потребных случаях требовала их совета. Было дозволено не принять поручения, сознавшись в неведении предмета, о котором надлежало разсуждать. Когда проекты были написаны и ей представлены, тогда,  прочитав оные предварительно сама и не спешно, она созывала своих кабинет-министров, приказывала читать проекты и обсуждать их.

Каждый слушатель имел право возражать, опровергать изложенное в проекте, изъяснять свое мнение, предлагать изменение или по неудобствам вовсе остановить проект. Кабинет же члену Карабанову было поставлено в обязанность не только мнения всех разсуждавших опровергать, да и собственно мнения императрицы оспаривать и признавать их не полезными. Тонкая хитрость Екатерины заставляла обсуждать представленные ей проекты, уничтожала всякую стачку и обоюдное потворство кабинет  министров.  В продолжение обсуждения   каждый из сочинителей защищал свое предположение, и посредством неожиданнаго возражения объяснялось неудобство выполнения, или неблагонамеренное, неуместное утверждение закона. Вот почему в изданных Екатериною узаконениях и постановлениях нет болтуна, и в ея царствование не издавали указов о разуме закона. Каждый понимал изданный закон и, исполненный благодарностью, был готов выполнить его, ибо он благотворил ему.

 

V.

 

Екатерине II подавали каждый день две тетрадки почтовой бумаги, в которыя она собственноручно записывала, но что — того в цар-

175

ствование ея никто не знал, и по кончине ея никто ничего не узнал, потому что 1796 года ноября 7-го или 8-го числа — то есть на другой или на третий день ея кончины было повелено все написанныя рукою Екатерины тетрадки предать огню—и тетрадки были сожжены, как некогда сожигали жидов в Гишпании по велениям инквизиции! На первом листке тетради Екатерина надписывала: «Мое время», потом выставляла год, месяц и число; исписав все  листки тетрадки, обертывала ее бумагою, завязывала розоваго цвета тесьмой и концы тесьмы укрепляла печатью, чтобы нельзя было развязать тесьму и прочитать написаннаго. Несколько больших шкафов было наполнено упомянутыми тетрадками, но огонь все их пожрал!

В требнике, помнится, Петра Могилы написаны такие грехи, за содеяние коих назначена кара, но за сожжение бытописания кары не определено, потому вероятно, что не могли даже и предположить таковаго бешенства.

 

VI.

 

В жизни нашей все зависит от стечения обстоятельств, от случая, который люди называли и доныне называют счастием. В каком наряде оно щеголяет, этого, начиная с праотца Адама и по сей час, никто из смертных не видел и не будет знать, что такое счастие.

Семен Гаврилович Зорич, aventurico officier de fortune de fortuna — служил в гусарском полку, серб породою, лихой всадник на коне и лихой рубака: сабля с детства была его забавою, потом верным другом. Семен Гаврилович разладил с полковником полка, в котором состоял на службе; приехал в град св. Петра хлопотать в военной коллегии о переводе его в другой полк. Проживая в Петербурге, Семен Гаврилович проигрался в трактире что называется до-чиста. Не зная что делать и будет ли он есть тот день, встретился на улице с знакомым, ехавшим, в Царское Село. Знакомый пригласил его поехать с ним. Зорич согласился и тем охотнее, что знакомец сказал ему: мы там сытно отобедаем и хорошо выпьем у моего друга и приятеля гоф-фурьера двора ея величества.

Cие было в начале  дня. Екатерина жила в Царском Селе. Приехали в Царское Село, хорошо у гоф-фурьера пообедали и еще лучше того выпили. Знакомец Зорича и угощавший их гоф-фурьер раз-

176

судили за благо соснуть; они много уговаривали и Зорича прилечь, но он не последовал их приглашению и пошел погулять в дворцовый сад. У Зорича и без вина было в голове туманно и тяжело. Он не долго гулял. Поставленная в саду не далеко от дворца в тени ветвистой липы скамья приманила Зорича присесть, отдохнуть и  подумать в тиши о своем положении. У него гроша не было в кармане, а без гроша везде не хорошо, а во граде св. Петра просто камень на шею — да кидайся в Неву! Что в это время думал, что хотел предпринять Семен Гаврилович, он об этом во всю жизнь свою никому не сказал; но всем было тогда известно и по преданиям до нас дошло, что Семен Гаврилович, сидя на скамьи прислонясь к липе, заснул и заснул так крепко, что ни проходящие в аллее, ни лай остановившейся пред  ним собаки Семена Гавриловича не разбудили.—В это время проходила по аллее Екатерина одна, а сзади ея в значительной отдаленности,   следовал за ней ея камердинер Захар Константинович Зотов. Зорич, как пригожий мужчина и статнаго роста, обратил на себя внимание Екатерины. Государыня дала знак камердинеру приблизиться и приказала Зотову ожидать пробуждения прекраснаго гусара, когда же он проснется, пригласить его к ней на ужин. — Представьте ceбе удивление метр д'отеля, у котораго Зорич обедал, увидевшаго Семена Гавриловича за ужином с Екатериной! Что скажете?—случай или счастие!