Воронцов С.Р. [Письмо к П.В. Завадовскому 29 мая 1777] // Русский архив, 1878. – Кн. 3. – Вып. 12. – С. 413-425. – Под загл.: Граф Моцениго. Эпизод из первой Турецкой войны при Екатерина II-й.

 

 

 

Граф Моцениго.

Эпизод из первой Турецкой войны при Екатерине II-й.

 

Разсказ этот писан С. Р. Воронцовым, который после Турецкой войны (в которой принимал он отличное участие), вышел в отставку и для поправления здоровья ездил в Италию, где и встретился с графом Моценигою. Судьбу его граф Воронцов изложил в собственноручном письме-тетради, которое сохранилось в Московском Главном Архиве Мин. Иностр. Дел, посреди Венецианских дел, в картоне 1784 года. К кому именно писано письмо, положительно сказать нельзя; но можно догадываться, что оно было обращено к закадычному другу графа Воронцова, графу П. В. Завадовскому, который состоял в великой силе при Екатерине. Письмо помечено: «Пиза, 29 Мая (10 Июня) 1777 года». Летом этого года Завадовский утратил придворное значение и уже не мог передать Государыне содержание письма о графе Моцениге, а отдал его вероятно графу Безбородке, чем и может быть объяснено, отчего оно сохранилось в Архиве Министерства Иностранных Дел. П. Б.

 

Плачевное положение графа Моцениги, происшедшее от привязанности его, верных и знаменитых услуг империи нашей, заслуживает несумненно внимания Государыни. Он не токмо не награжден по мере заслуг своих, но еще потерял оными большую часть своего имущества и претерпевает по cиe время немалый ущерб в чести, принадлежащей знатности его имени. В сем деле не Государыня виновна, конечно. Все знают ея великодушие, щедрость и сколь она ревнительно (как и должно) уважает на достоинство свое и империи ей подвластной и как вследствие сего наградила Кантакузина, Аргирия и многих тому подобных, коих заслуги были велики, но никак не равняются с оказанными г. Моценигою. Несчастие сего человека произошло от того, что не во время он был в России; что тот, который его употреблял к великой выгоде нашей и больше всех был в состоянии объяснить его службу и страдания и испросить, наконец, достойно-должное ему награждение, был с приезду своего в Москву не в состоянии или (думая, что не в состоянии быть за кого нибудь заступником) отрекся помогать ему. Потом тот же в Петербурге, дельно или недельно (ибо я судить о сем не могу), почитая себя огорченным, сказал ему напрямик, что он «помнит весьма, коль велики его заслуги, коль много он потерял и страдал за оныя и коль достоин помернаго награждения; но что он в таком поло-

 

 

414

жении, что никак ни за кого заступить не может; что если о нем спросят,   он  отдаст  ему  справедливость, но в самое то время ничего за него просить не может»¹). К большему несчастию г. Моцениги, во все время его у нас пребывания, граф Никита Иванович ²) сначала был не в силах, а потом был болен. Итак он попал в руки Григория Александровича ³) и виц-канцлера: первой ему не доброжедательствовал, а другаго ты сам знаешь. Позволь, мой друг, чтоб я изъяснил теперь для собственнаго твоего сведения прошедшее и настоящее положение сего несчастнаго человека, состояние его фамилии и все, что он для России делал, почему и пропал. Фимилия Моцениго—наипервейшая в Венецианской республике как древностию своею, так знаменитостью великих дел; что оная учинила, всеми историками прославляется. Нынешний дож есть восьмой, что она дала республике, и ни которая другая столь большаго числа дожей у себя не имела. Во время второй Крестовой войны ⁴), когда Французы и Венецианцы изменнически овладели Цареградским престолом, сим последним достались на долю большая часть Морей, Кандия, Негропонт и все почти   острова,   что   мы   в прошедшую войну имели в Архипелаге.  Несколько лет  спустя,   Греки, выгнав Французов из столицы, из Фракии и отвсюду из земель Греческих, с Венециею помирились, уступя ей все  ею  заграбленное. Тогда она, дабы вернее удержать  сии земли,   отделила   туда  часть своих граждан и дворянство, учредя везде, по примеру  древних Римлян,   колонии.   Между дворянством, в Морею переселенным, был один Моцениго. Потомки сего, а предки нашего, получили в той стране великия маетности,  кои не токмо   что  в старых ландкартах именем   сей   Фамилии   означены,   но   и   поныне   еще тако там называются, и множество домов в Короне и Медоне стоят с их гербами, чему свидетели суть гр. Федор Григорьевич ⁵) и генерал Анибал. Сначала первые переведенцы   сохраняли  закон свой Римский, но в продолжении времени многие стали брать в супружество   знатных   девиц   той земли и Греческаго исповедания; умирая, оставляли иногда   детей   малолетних,  коих матери перекрестили в свою веру. Республика сему  не мешала,   желая   как наиболее привязать   к  себе   тогда   Греческую нацию,   отчего произошло, что одной фамилии одни в Венеции Западной церкви, другие в Греции Восточной поклонялися.   Сиe точно случилось с Моценигами. Один из предков нашего, будучи уже  в нашей  вере, по вышеозначенным случаям, женился на дочери князя Токи, владетеля острова Занта. Сей князь умер, не имея сыновей и оставил наследство дочери;  но сей изобильной остров прельстил Венецию. Затем она (как cиe изпредавна между правлениями водится)   овла-

¹) Кого тут разумеет граф Воронцов, мы не знаем.

²) Граф Панин.

³)   Потемкина.

⁴)   Т. е. во время втораго Крестоваго похода.

⁵) Орлов.

 

 

415

дела оным, оставя законной наследнице несколько собственных маетностей покойнаго князя, чем и поныне владеет тот, о котором пишу и от чего он получал, до его аресту, от 9 до 10 тысяч рублей доходу, а теперь ничего. Когда султан Баязет выгнал совсем Венецианцов из Морей, республика наградила всех, кои потеряли там земли, другими в Кандии, где Моцениги получили знаменитыя около Ретимо, коими владели до завоевания Турками сего острова, после чего переселились в Зант. Те из дворян Венецианских, кои сохранили закон Римской, возвратились в Венецию, где потомки их пользуются преимуществами и правом соправления республики. Моцениги Венецианские повторительно уговаривали однофамильцев своих Зантских, дабы возвратились к прежней их вере, но без успеху. Сии последние, хотя потеряли владения свои в Греции, но сохранили привязанность, почтение и доверенность в землях и островах того народа, так что безпрестанно надлежало республике употреблять их как во времена разрывов с Портою, для диверсиев в Греции, так и во времена мира для сохранения непрерывной связи с несчастною сею землею, почему уважала и ласкала Моценигов Зантских паче всех фамилиев в Левантских островах ея владения. Отец нашего, в последнюю войну между республикою и Портою, командовал двумя Венецианскими военными кораблями, что никогда не случалось человеку другаго закона: ибо сухопутныя свои силы она поручает иностранным и иногда людям не-Римскаго исповедания, но морския— никому кроме своих патрициев, кои все Западной церкви, не вверяет. При рождении нашего был ему отцем крестным однофамилец его нынешний дож, а тогда кавалер Saviogrande и прокуратор св. Марка, т. е. имея наипервейшия достоинства того правления. Он испросил его от отца к себе в дом для воспитания и взял в Венецию о 14-ти месяцах, имел попечение как о сыне и держал до 20 лет,  доколе окончил свое учение; между тем всячески старался уговорить его к перемене закона, но всуе. В ребячестве г. Моцениго отрицался, бояся отца своего; а пришед в совершенный возраст, когда уже и отец умер, отрекся то учинить не для суеверия, но почитая весьма гнусным переменить закон своих предков, оставляя cиe разбирать Богу, чья мольба Ему угоднее. Воспитатели не переставали любить его за то; ибо более для собственной его выгоды на земле, нежели для спасения его души в небе проповедывали. Живучи в Венеции, он был, по причине однофамильцов своих, всегда в обществе наипервейших членов сей республики, почему и знает ее совершенно.

Видя, наконец, что по причине закона надлежит ему остаться навсегда в праздности и без места сходственнаго с достоинством его Фамилии, вознамерился он принять чужую службу, имев сему пример в своем доме, где дядя его родной был в службе курфирста Гановерскаго (которой после был королем Английским), у коего был под конец тайным советником и министром в Венеции, где в сей должности и умер. По причине

 

 

416

веры он весьма желал служить России, но, не имев ни малаго у нас знакомства, опасался не успеть и сделать предальнее путешествие втуне. И так был в нерешимости. Однакож, для всякаго случая, взял дозволение у штатских инквизиторов принять иностранную службу и получил его формально. Он бы мог и без того обойтись, поелику все дворяне подданства республики, лишь бы не были патриции и соправители оной, вольно могут брать иную службу; почему Австрийской дом множество их имеет между своими генералами, как то Пелегрини и т. п. Но он cиe сделал из уважения к сродственникам своим в Венеции. Скоро потом необходимыя нужды не дозволяли ему помышлять о сем деле, а надлежало ехать в Зант и пробыть там несколько лет сряду. Потом, за год до войны нашей, был он в Венеции, помышляя пуще прежняго искать нашей службы: но в самое то время возвратился из России Маруци с знатным чином и лентою. Тогда зачал он размышлять, что естьли, поехав в Петербург, возвратится менее отличен чем Маруций, которой весьма далек от него породою и прочим, cиe оскорбит сродственников и однофамильцов его и нанесет ему в Занте и во всей Греции стыд и посмеяние. Он отложил свое намерение, уважая и на то, что уже был тогда в таких летах, что метаться, как молодому человеку, неприлично; положил возвратиться в дом свой, упражняться воспитанием своего сына и послать онаго, как придет в возраст, к нам для принятия службы.

В Занте, будучи, сведал он о разрыве нашем с Портою и, как не приготавливал себя никогда к военному ремеслу, то и не считал, чтобы cиe приключение завело его к Российской службе, тем наипаче, что ни он и никто вообразить себе не мог, чтобы флот наш появился в Леванте; за тем и жил спокойно, как вдруг, по несчастию его, можно сказать, пристал к острову, против самых его владениев, первый Российский фрегат, нагруженный военными припасами, необходимо нужными для флота и Морейскаго предприятия. Оной потерялся от флота около Магона и занесен был вперед, в страны неизвестныя нашим мореплавателям, без должных карт тех морей, без лоцманов, знающих те гавани, ни к кому не адресованый, имея нужду во всем и вместо помощи видя всевозможныя себе препятствия (ибо Венецианской губернатор с фрегата на берег никого пустить не дозволил и своим к судну подъезжать запретил). На другой день фрегат сей попал на камень и погиб бы несумненно, ибо наполнялся уже водою. Тогда г. Моцениго, из жалости, из усердия к вере и империи нашей, не смотря на запрещение, послал более 300 человек своих подданных в разных барках с искусными лоцманами, кои, работая полторы сутки, с трудом и против чаяния, судно спасли и привели в порт, где тот же Моцениго удовольствовал экипаж всеми потребностями и склонил губернатора просьбами и подарками, дабы он позволил сему судну исправиться в Занте. Капитан, все офицеры и матросы не иначе признавали г. Моценигу

 

 

417

как их спасителя. При отправлении из Занта он снабдил их картами и искусными лоцманами.

Граф Алексей Григорьевич ⁶), уведомясь от офицеров того фрегата, о сем происшествии и узнав от всех Греков, коль великой кредит имеет г. Моцениго в Греции, Албании и Далмации, написал к нему письмо преблагодарное, прося при том, дабы принял Российскую службу и остался бы в Занте для пользы оной, помогая флоту всячески и подавая ему нужныя известия о всем, что происходит в областях неприятельских смежных с местом, где он находится, и в других местах, где он имеет сношение, обнадеживая его об отличности и награждениях, что Государыня не преминет ему сделать, и между тем посылая ему патент подполковничий. Он сему весьма удивился и хотел патент отослать назад, как человек в сем ремесле не упражнявшийся и желающий служить в штатском или политическом, да и не с таким малым чином, помня особливо Маруция. Сей подполковничий чин польстил бы его в 25 лет, а не в 43, кои он тогда имел. Но, размышляя, что огорчит невиннаго человека, котораго, может быть, и сила далее не простиралася; надеясь при том, что гр. Алексей Григорьевич не оставит о нем предстательствовать и что, отказав, сам у себя отъимет способ оказать ревностную свою службу к государству, к коему он уже издавна усердствовал, отвечал графу Алексею Григорьевичу, что благодарит его не за патент (поелику он уже в таких летах, что, не служа доселева в войске, теперь поздно сему ремеслу учиться), но за то, что подает ему случай оказать свое усердие толь великой Государыне, для которой он готов жертвовать себя и свое имущество, и что с сей поры он все свои дела оставит, чтоб упражняться порученными ему от графа. Тут стали давать ему как оба графа, так и Спиридов безпрерывныя комисии, поручили ему снабжать все приставающия суда наши, стали требовать лоцманов, карты морей и островов, описания разных мест неприятельских, желали иметь обстоятельныя известия о приуготовлениях Турецких в тамошних округах, для чего он должен был содержать шпионов в Морее, в Дульцинии, в Кандии и Тунисе, принужден был возобновить старыя свои переписки в Цимаре, в Албании и Далмации, где его предки великой кредит имели, которой он и по cиe время, не смотря на несчастное свое положение, сохраняет. Из сих трех провинциев он более 5 тысяч солдат вооруженных в разныя времена подговорил и доставил к флоту, так наблюдая интерес казенный, что cиe отправление ничего не стоило и что им жалованье началось по прибытии в Пирос, когда прочие господа ни одного человека не поставили Грека, Албанца или Далмата, чтоб оной в 60 рублей не стал еще до прибытия.

Известия, кои он давал о вооружениях неприятельских, были толь верны и обстоятельны, что никто прежде его не знал и верить не

⁶) Орлов.

 

 

418

хотел, чтоб во время перемирия Дульциниоты и Туниское правление могли бы переслаться и уговориться между собою вооружить как можно более фрегатов и шембеков и, соединясь с третьего эскадрою, что ожидали из Кандии, идтить прямо в Аузу, порт при Паросе, где наши спокойно стояли, надеясь на перемирие и где бы были сожжены несумненно, как Турки в Чесме. Но граф Моцениго тот-час известил как о намерении, так и о силах, что в вышеозначенных местах приготовлялися и представил, что неотменно надлежит идтить в Дульциньо, где наибольшая часть сил неприятельских собирается и разбить оную до соединения с прочими. Граф Алексей Григорьевич сперва не верил, потом опасался войтить или послать кого в Адриатическое море, думая, как и многиe, что в оное кроме Венецианских военных судов прочим военным судам других держав входить не можно для мнимаго владычества сей республики над сим морем; но он ему доказал, что cиe мнимое право неосновательно, не всеми признано, и что коли есть авторы, кои оное утверждают, есть столько же, кои торжественно его опровергли; представил ему пример Французских кораблей, кои как при Людовике XIV-м, так и при правительстве герцога Орлеанскаго, входили в Адриатику; наконец, представил, что когда Дульциниоты, неприятели наши, живущие на берегу сего моря, противу нас вооружаются, мы имеем неоспоримое право искать их в их гнезде и истребить, поколику cиe возможно будет. Он убедил сими доказательствами. Послана была эскадра, и велено ей зайтить в Зант для получения подробных объяснениев от г. Моцениги. Он снабдил ее всем потребным, дал лоцманов, знающих те берега и пристани и уведомил, что надлежит спешить (ибо Дульциниоты уже вышли в море), что надлежит их встретить до выходу из Адриатики и что, упустя cиe, в Средиземном трудно будет помешать соединению неприятеля. Эскадре удалось счастливо; ибо, встретя Дульциниотов в море, дралася с оными, гнала до Патроса, под коим городом было другое сражениe, в коем 17 наибольших неприятельских судов сожжено, остальныя 11 успели завернуть (хотя весьма поврежденныя) в порт того города, под защиту крепости. Тунисцы, услышав о сем несчастии, не смели войтить в море, и как они, так и Кандийское вооружение и Дульциниоты во всю войну нигде более уж не показывались.

Вот какия полезныя известия он подавал по флоту! Он уведомлял наших не только что делается в пограничных областях неприятеля, но и о том, что в Царе-граде происходило; ибо всегда имел, способом верных друзей в Венеции, реляции баила или по нашему посла Венецианскаго при Порте. Он имел способ сообщать и о том, что в Венецианском Сенате происходило. Затем он получал благодарныя письма от графа и Спиридова, в коих точно cиe изображено (ибо я их читал): ты наш спаситель, ты наш верный сторож; мы за твоею прозорливостию пребываем спокойны; не сумневай-

 

 

419

ся о награждениях, померных ⁷) отличности служб твоих.

Венецианцы (опасаясь Турок по привычке, а нас еще более по причине, что все подданные их в Леванте и Далмации суть нашего исповедания и так нам суеверно преданы, что, явно пренебрегая повеления республики, к нашим приставали, подавали всевозможную помочь и воевали противу Турок, не смотря на то, что многие претерпели за cиe казнь прежестокую) стали подозревать гр. Моценигу и привязываться к оному. Но cиe было трудно, поелику он объявил уже пред тем губернатору, что он находится в Российской службе, показал патент свой и что имеет повеление пребывать в Занте неотлучно для исправления нужд флотских, для чего и оставлен был на время в покое. Граф Алексей Григорьевич поручил ему примать в свое покровительство тех несчастных Мореотов, кои, спасаясь от мщения и меча Турецкаго, в Зант приставали. Тут он вздумал первой и послал о том проект к графу, чтоб забрать детей от наипервейших из сих несчастных и отправить их в Россию для воспитания, чем возстановится наипаче в будущия времена связь меж Poccиeю и Греками, что и учинилось. Но, не довольствуясь малым числом тех детей, кои были тогда в Занте, он посылал еще верных людей в Морею и Албанию, где, способом доверенности, что христиане тамо живущие к нему и его фамилии имеют, удалось ему украсть множество сих несчастных ребят из самых рук Турецких, что паши вместо залогу при себе держали. Cиe надмерно ⁸) взбесило тех пашей и Порту, которые с угрозою требовали от республики выдачи уведенных и наказания графа Моцениги, как Венецианскаго подданнаго; но он успел укрыть несчастных сих от пагубы, отправя их заблаговременно на судах наших, а Венецианцам отвечал, что, будучи в службе России, которая в войне с Портою, он делает что ему приказано, и им за него отвечать не надлежит.

Венецианцам он столь несносен стал, что всячески избавиться от него желали и возрадовались сему случаю, как способному для его изгнания; но, бояся флота нашего, не смели то учинить явно. Правление сделалось как будто неведомо, что он в нашей службе, якобы Зантской губернатор о том оное не уведомил, и разглашать стало, что граф Моцениго бунтует, не слушается губернатора в Занте и заводит вражду меж республикою и Турками. Губернатор зачал под рукою стращать его и что, если он не спасется бегством, то предстоят ему великия напасти; наконец, видя, что граф Моцениго с места не трогается, стал он подсылать к нему людей, кои, уговаривая его к оставлению острова, объявили ему, что правление негодует на его там пребывание и что неизбежно будет несчастлив. Он отвечал на cиe, что он не

⁷)   Т. е. соразмерных.

⁸)   По нынешнему—чрезмерно.

 

 

420

в своей воле, что без посрамления и достойнаго наказания он не может, презрев данныя ему повеления, оставить свое место из малодушия, что всякая напасть ему гораздо менее оскорбительна безчестия, что он писал к графу Алексею Григорьевичу, прося дозволения выехать из Занта, что до получения онаго он никак сам собою не поедет, разве губернатор пришлет к нему письменное повеление оставить остров: тогда он конечно противиться не будет, имея сим оправдание у своих начальников; что он дивится при том, для чего (если он так неповинно сделался несносным правлению) уже давно ему не послали cиe письменное повеление вместо словесных советов, кои ничего не значут и от коих всегда отпереться можно, а он в дураках останется. Он действительно уведомил уже графа, что дело дойдет до крайности и что в положении, в коем находится, его в Занте пребывание не может уж быть полезно службе. Но долго не получал ответа; а Венецианцы, потеряв терпение и позабыв должное к России уважение, арестовали его, что произошло следующим образом. Как все жители города и острова Занта суть Греческаго исповедания и все весьма привязаны к графу Моцениге, то губернатор, опасаясь возмущения от обывателей в пользу онаго, послал подполковника с 400 солдат вооруженных для взятия его под караул; но, не смотря на число сих воинов, народ, который там всегда вооружен бывает и гораздо храбрее никуда негодных Итальянских солдат, что республика там держит, окружил тотчас дом графа Моцениги с тем чтобы, разбив солдат, выручить пленнаго. Подполковник был вне себя от страху, а пленный, видя, что он окружен солдатами, кои во время бою его бы застрелили, принужден был выйтить на балкон и уговорить народ, чтоб правлению не мешали и чтоб о нем не сумневались: ибо, как в службе ея императорскаго величества, он на защиту ея уповает. С трудом, но уговорил он обывателей. В благодарность сего, подполковник с офицерами и всем причетом разграбили весь дом, разломали кладовыя, вытащили серебро, деньги, женины брильянты, к сему несчастию соединилось то, что при аресте жена его так оному испугалась, что в туж минуту пала в паралич, от котораго по cиe время ходить не может и только что в церковь, с помощию двух человек, кои ее поддерживают, раз в месяц таскается.

По взятии перевезли его на остров Корфу и посадили в цитаделе в темницу, где пробыл 8 месяцев и где бы удавили его конечно, и он сам ежечасно ожидал своей кончины, и для того сделал свою духовную, препоручая бедных своих детей призрению Государыни и попрося попа, котораго ему отказать не могли, вручил ему оную для пересылки ея по смерти его в Россию. Но спас его адмирал Спиридов (ибо граф был тогда в Петербурге).

Надо знать, что граф Моцениго, предвидя свое несчастие, все бумаги свои успел за несколько времени тайно перевезти в один отдаленный свой загородный дом и накануне ареста получил письмо

 

 

421

от адмирала весьма дружеское и в коем он ему дает множество коммисиев, касающихся до службы. Сиe письмо схвачено было подполковником и переслано в Венецию, где стали опасаться следствия сего дела; затем Сенат повелел генералу своему в Леванте Реньеро, чтоб он послал к Спиридову того же подполковника с письмом следующаго содержания: Граф Моцениго, подданный республики, впадший в непослушание и почти явный бунт, посажен оною в темницу, но как слух носится, якобы он находится в Российской службе, то, если cиe неложно и господин адмирал его потребует, он возвращен будет без задержания.

Адмирал, который уведомил уже двор о сем аресте и думая, что оной конечно с твердостью, сходною с достоинством империи, не токмо потребует его возвращения с честью (наблюдая, чтобы по выдаче не раззорен был в имуществе), но что потребует должную сатисфакцию или извинением республики, или наказанием губернатора,—не смел принять графа Моценигу и за тем отвечал весьма благоразумно, что хотя дошел до него слух о сем страшном происшествии, но он верить тому не хочет, чтоб республика, столь мудростью издавна прославляемая, допустила, чтоб мимо оной господин генерал повелел подкомандующему своему, губернатору острова Занта арестовать, против права народнаго, уполномоченнаго штаб-офицера Российской императрицы, который, по публичным повелениям ея, исправлял Российския дела в Занте; что он паче всего дивится, что теперь как будто сумневаются о бытности его в службе императорской, когда уже несколько лет сряду сами губернаторы Зантийские чрез него, как повереннаго от флота, доставляли в оной разныя свои представления; что он его принять теперь не может, поелику известил о сем уже Государыню, которая конечно с республикою объяснится о сем необычайном деле, а между тем надеется, что граф Моцениго будет сохраняем с честью и почтением, принадлежащим его имени и особливо величеству Государыни, которой он служит. Но как адмирал опасался, чтобы арестант не был отравлен ядом (что в Венеции нередко бывает, когда инако ей от кого отделаться не можно), то повелел нашим судам всячески привязываться к Венецианским купеческим и арестовав приводить в Парос, аки бы доставляющих неприятелю нашему припасы. Генерал Левантский Реньеро писал к нему о сем жалобы, на кои он ничего не отвечал, сказав только словесно, что он cиe дело и разбирать не станет, пока не окончено будет дело графа Моцениги. При том, как он опасался отравы сего несчастнаго, то и разгласил умышленно, так что cиe дошло до Венеции, что все что приключится с арестантом нашим, тож самое будет с Венецианцами, взятыми на кораблях, что испугало Сенат и спасло при том того, о ком пишу.

Наконец, пока из флота дошло известие ко двору и от онаго хотя незамедленно послано требование в Венецию, прошло 8 меся-

 

 

422

цев, республика тотчас выпустила графа Моценигу, объявя ему при том, что под смертною казнию запрещается ему показываться во владениях оной. Спиридов принужден был его принять, после того как двор так кончил. Но, ежели бы двор наш, требуя усильно арестанта, заключил тем, что окончание сего дела адмиралу препоручает, сей бы принудил Венецианцов отступиться от запрещения, сделаннаго арестанту толь безчестно и разорительно. Он, и в темнице будучи, усердием, разумом и не щадя своего разореннаго имущества, нашел способ служить флоту, как будто находился в Занте и на воле: ибо, подкупя стерегущих его офицеров, стал сначала переписываться с знакомыми ему богатыми Корфиотами, кои давали ему взаймы денег, коими он награждал офицеров и чрез то имел способ продолжать все старыя свои переписки и по оным уведомлять о всем адмирала, который теперь в Петербурге и может о всем засвидетельствовать.

Ты видел всю его службу. Знай же теперь все, что он потерял оною. В семь лет, что он был в оной, не получал ни полушки ни жалованья, ни награждения; за шпионов, коих он содержал в Морее, во многих местах Румелии, в Кандии и Тунисе и коим платил богато (поелику cиe ремесло водит на виселицу), ему ничего не заплатили; за почту, по пространной его переписке по делам нашим в Леванте, ничего же не дано. Трижды призывали его в Пизу, куда надлежало из Занта ездить морем до Неапольскаго королевства, а оттоль чрез всю Италию до Пизы и тако назад; дважды посылали его в Венецию, не дав никогда ничего на дорогу. Дом его разграблен более как на 20,000 рублей. Чтоб содержать жену, сына и дочь в Италии, чтоб с чем ехать в Россию, чтоб заплатить долг, что он по причине аресту, подкупления офицеров и пересылки в разныя стороны и к адмиралу, сделал в Корфу, он принужден был истратить остаток своего имущества, ибо вынул из Венецианскаго банка 5000 своих червонных, кои ходили в проценте. В России проволочили его 15 месяцев, в кои он так прожился, что еслиб Государыня не пожаловала ему 2000 рублей на дорогу, ему бы выехать не с чем было. Как ему запрещено въезжать в Венецианския области и как он под явным негодованием того правления, то все тамошние от него отступились. Ни один адвокат не примается стряпать по делам его, отчего он и потерял уж много процессов; должники ничего ему не платят, прикащики его от смотрения за деревнями отказались. Сии деревни всячески раззоряются, и он ни полушки доходу с них не получает и, следовательно, без конфискации оныя действительно конфискованы. И так он потерял, служа нам, все что дошло ему от предков. Сравни же, прошу, его с Кантакузиным, с Аргирием, с Маруцием. Первые два служили конечно, и воздаяние им надлежало; но их услуги не равняются с теми, что оказал графъ Моцениго. Они ничего не претерпели и, как ты сам знаешь, себя не позабывали, и всякий из них, не в зачет будущаго награждения, сами себя награждали, так что, при оконча-

 

 

423

нии войны, они очутились гораздо богаче, как при начале оной. Я никак не порочу то, что для Маруция сделано; ибо России неотменно должно привязывать к себе Греческую нацию, а чины и ленты в той стране сильнее, как у нас действуют. Фортуна, что сделал у нас Рагузинский, подействовала сильно во всем Леванте. Отличности, что получил Маруций, сугубую возжгли надежду на призрение России к народам одноверным с нею. Но что учинилось с графом Моценигою, удивляет всех неизобразимо: ибо никто понять не может, отчего произошло, что человек, который во всех тех странах знатностию породы и кредитом ни с кем не равняется, который не искал в нас нужды, который из усердия служил отлично, жертвовал жизнию, потерял все имение, брошен пуще всех. Я его и с славным Кантемиром не равняю, ибо что тот сделал? Разве он или какой господарь Молдавский или Волосской мог бы, когда Турок нет в земле их (как то тогда случилось) выгнать собственными своими силами сильное и регулярное войско, которое полтора года пред тем разбило славную и страшную Шведскую армию; от него ничего другаго не требовал фельдмаршал Шереметьев (который за несколько месяцев прежде Государя вступил в Молдавию и зимовал в Яссах) как провианту для будущаго лета. Но, провождая всю зиму в вине и в банкетах, он за Кантемиром не смотрел, а тот или не в состоянии был, или сам был обманут, провианту не собрал, что главною причиною было к тому Прутскому безчестию: ибо хотя Петр I имел действительно (как то видно по журналам) 40 тысяч пехоты, кроме кавалерии; но, не имев духа общаго нашего благодетеля ⁹), который смело повел 17 тысяч голодных отнять обед у 150 тысяч неприятеля, принужден был за недостатком провианта учинить мир безчестный и возвратиться во свояси с Турецкими сухарями, кои даны были из милосердия. Вот дело Кантемира, и за что потомки его пребогаты, когда прочих господарей дети без хлеба часто в Цареграде шатаются?

Разсуди пожалуй, справедливо ли, что граф Моцениго, котораго для тысячи причин отличить бы надлежало, служа боле и претерпев боле как Кантакузин, и раззорен совершенно, однакож не награжден и не отличен по cиe время.

Он в Петербурге просил вицеканцлера: 1) о удовлетворении за претерпенные убытки и за службу не награжденную; 2) о истребовании от Венецианцов разрешения от запрещения ему сделаннаго; ибо, хотя он не хотел жить в областях республики, но надлежало ему хоть изредка свидетельствовать своих поверенных и учреждать свою экономию; 3) о получении места министерскаго в Тоскане или где в другом месте, в Италии или где бы то ни было, с чином и жалованьем сходным с его должностью. Он мне божился, что естлиб он получил равное награждение с Кантакузиным, он бы тотчас натурализировал себя Русским и переселился бы и со всею фамилиею в Россию. Вицеканцлер ему отвечал только, что он в первые два артикула не входит, а на третье ему сказывает, что о

⁹) Т. е. графа II. А. Румянцова-Задунайскаго.

 

 

424

сем и докладывать не хочет, ибо в Италии нигде у нас нет министров, а в Тоскане нельзя иметь затем, что Тосканской двор у нас своего не имеет. Сей ответ неоснователен, поелику великий герцог нигде их не держит, ниже во Франции, в Гишпании и Неаполе, с коими он в толь тесном сродстве, за тем, что все дела его делают во всех дворах министры брата его императора; все же сии дворы и Англицкой с ними имеют министров своих во Флоренции. Граф Моцениго, как не был еще в нашей службе, когда бывал во Флоренции, был допущен, по причине знатной своей породы, во внутренние покои великаго герцога, куда только наипервейшее дворянство Тосканское и министры дворов впущаются; а ныне, с чином комисара (котораго с консулами равняют) он уж не впускается. Две тысячи жалованья, что он имеет, никак ему недостает с семьею, что он имеет. Естьлиб он предвидел, что наш двор (как-то теперь случилось), раз трактуя о нем с Венецианцами, по отказе оных отступится: он бы не просил инаго, а заняв тысяч 7 или 8 червонных, деньгами бы достал свое разрешение; ибо лучше потерять оныя, нежели 10 тысяч рублей доходу. Но он на двор надеялся, и ему казалось, что неблагопристойно для онаго и для себя стыдно искать милости у своих врагов и тем доказать, что он у нас в презрении. Естьлиб, при требовании, что еще можно сделать, была бы какая угроза, как-то что двор наш не может cиe так оставить и что он не преминет вспомнить cиe дело при случае: Венецианцы, угнетаемые Турками, еще более двором Венским, бояся всего и страшась нас всякой раз что флот наш гуляет по Леванту, не смели бы отказать нашему требованию, особливо в теперешних обстоятельствах, что еще не решено, иметь ли нам опять войну, которая, еетьли будет, неотменно надлежит флоту нашему быть в Леванте. Теперь уже ему и деньгами того достать нельзя: ибо, отказав Государыне, кроме как ей опять в угодность, для него самого теперь без двора нашего не сделают.

Представь себе, ради Бога, все злополучие сего пренесчастнаго человека и подумай, кто после толь жестокаго примера отважится нам служить! Я никак не сумневаюсь, и он сам того же мнения, что естьлиб Государыня, которая столько же милостью, правосудием, как мудростью преисполнена, была обстоятельно уведомлена о его службе и разорении, то конечно не оставила бы его без воздаяния.

Вот, мой друг, что побудило меня обременить тебя письмом безконечным. Надеюсь, что ты, из правосудия и из преданности к Государыне, не оставишь учинить должное из сего употребление.

Прощай и помни, что коли есть рай, то в оной только те войдут, кои невинным и несчастным помогают.

 

*

Граф С. Р. Воронцов подружился с графом Моценигою живучи в Пизе, в 1777 году, и через пять лет, когда его назначили посланником в

 

 

425

Венецию (1783), и частным образом защищал дело графа Моцениги перед Венецианскими властями, и писал в Петербург, склоняя наше правительство настойчиво потребовать у Венециан возвращения графу Моцениге его имущества. Но кажется, что все старания графа Воронцова были в этом отношении напрасны. Граф Моцениго в продолжении долгаго времени оставался в скромной должности нашего повереннаго при Тосканском дворе. При Павле, когда возымел значение граф Ростопчин, ревностный приверженец графа Воронцова, сей последний возобновил свое ходатайство, но также безуспешно ¹⁰). Мало вероятия, чтобы граф Моцениго был удовлетворен после падения Венецианской республики, хотя в царствование Александра Павловича граф Н.П. Панин писал графу Воронцову из Петербурга в Лондон: «Графу Моцениге воздана будет полная и совершенная справедливость. Его незаслуженныя страдания обращают на себя милостивое внимание Государя с самых первых дней его воцарения, и решено, что ему дадут первое открывшееся посланническое место» ¹¹). Строки эти писаны 7 Июля 1801 года, а вскоре за тем граф Моцениго скончался, и 12 (24) Сентября того же года граф Воронцов писал своему брату: «Ты часто от меня слышал о дружбе моей с покойным графом Моценигою. Он сделал мне великия одолжения во время втораго моего путешествия по Италии, после войны. Я тогда заболел тяжко в Пизе, и он ходил за мною, как за родным. С той поры он еще более доказал мне свою дружбу. Отправившись в Пизу по кончине жены, я был болен, и болезнь дошла до того, что доктор Рицци в течении нескольких дней считал, что я уже больше не встану. Тогда граф Моцениго необыкновенно как заботился обо мне и о моих бедных детях; он обращался с ними, словно с родными детьми» ¹²).

 

Имя графа Моцениги должно сохраняться признательно в исторических преданиях Русскаго народа. Он пострадал за свою приверженность к православной вере и к России. Что касается до погубившей его Венецианской республики, тогдашнее состояние ея превосходно изображено С. М. Соловьевым в новом (28) томе его Истории России (стр. 49): «Это был разлагавшийся труп. Венецианское правительство боялось всякаго движения, ибо всякое движение могло болезненно потрясти и даже разрушить дряхлое государственное тело».

Сын графа Моцениги находился также в Русской дипломатической службе.   П. Б.

 

¹⁰) Архив Князя Воронцова VIII, 250.

¹¹) Архив Князя Воронцова XI, 139.

¹²) Архив Князя Воронцова X, 129.