Из записок Марии Сергеевны Мухановой

Муханова М.С. Из записок Марии Сергеевны Мухановой // Русский архив, 1878. – Кн. 1. – Вып. 2. – С. 209-215.

Оцифровка и редакция текста – Ирина Ремизова.

Из записок Марии Сергеевны Мухановой.

СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА.

Фамилия Мухановых происходит из Польши. Неизвестно, когда предок наш выехал из Польши; знаем только, что Муханов был пожалован в царствование Федора Иоанновича имением в Рязанской губернии. Первым известным сделался Ипат Муханов. Дом Мухановых был в нынешнем Армянском переулке, против дома боярина Матвеева, где часто в своем детстве бывал Петр І-й. Когда боярин Матвеев ложился отдыхать после обеда, молодой Петр Алексеевич перебегал через улицу к Мухановым поиграть с Ипатом, полюбил его и в последствии отдал его учиться в Саардам. В течении всей жизни, Царь очень любил его и всегда держал при себе. Муханов был его денщиком и ночью спал у него на пороге. Он имел звание капитана втораго ранга и всегда командовал тем фрегатом, где был Царь*). Раз Муханов, когда Царь начал распоряжаться на фрегате, сказал ему: «во всем ты умен, Петр Алексеевич, но дело морское я лучше тебя разумею, а потому не мешай мне». Петр I-й сосватал его с Полянской, которая принесла ему 500 душ и за ним их укрепила. От нея у него не было детей, потому Государь женил его на княжне Шаховской, от которой и пошел род Мухановых. Еще знаем, что раз Государь, обрадованный какою-то победою, спросил Муханова: «чем мне подарить тебя на радости?» Тот отвечал: «я столько уже получил от тебя, Государь, что мне ничего не нужно, — думай о других». Царь в это время одевался и, сняв сорочку, отдал ее Муханову на память. Она долго хранилась у дяди моего Алексея Ильича, но в суматохе 1812 года ее забыли вывезти из Москвы, где она и пропала. У него остался образ Тихвинской Божией Матери, в богатом окладе с жемчугами, которым Петр благословил его. Еще есть несколько писем Петра І-го к нему; они переданы Павлу Александровичу Муханову, который начал писать биографию предков Мухановых. В царствование Петра І-го Ипат был послан в Москву устроить морскую богадельню, где находится и теперь его портрет. Он был красивой наружности, при атлетических формах; когда узнал он о кончине Петра, с ним сделался апоплексический удар. Он просился в отставку, но Екатерина І-я, уважая в нем любимца своего мужа, не хотела его отпустить.

*) Ипат Калинович Муханов, флота капитан-командор, р. 31 Марта 1677, † 22 Мая 1729. П.Б.

210

У Ипата был один сын Илья. Минуя всех родственников, Ипат поручил его, умиряя, своему слуге, который верно исполнил завет господина: отвез молодаго своего барина в кадетский корпус, тогда только что устроенный; всякую Субботу брал его домой, ходил с ним в баню, а в Воскресенье привозил к родным на целый день. О службе этого деда мы не имеем подробных сведений, но видим его сопровождающим императрицу Екатерину в день ея воцарения. По обету своему, он построил церковь в селе Успенском (в 20 верстах от Троицкой лавры), которая доныне сохраняется в большом порядке.

У Ильи Ипатовича было семь сыновей: Алексей, Иван, Дмитрий, Николай, Сергей, Александр и Михаил и одна дочь Мария, в замужестве за Колычевым.

Воспитание шести старших сыновей было домашнее, и только младший Михаил воспитывался в кадетском корпусе. Образование заключалось в Русской грамоте, арифметике и геометрии. Старшие два, Алексей и Иван Ильичи, говорили кое-как пофранцузски. Но честность, благочестие и любовь, взаимно связывавшая братьев между собою и с отцом, были как бы исключительным достоянием этого семейства. Между тем, не смотря на недостаточное образование, двое из них были замечательными людьми. Из моих разсказов уже довольно известен характер и склад ума моего отца. Старший десятью годами брат его, Алексей Ильич, был отличным сенатором, — таким твердым и энергическим, что небогатые люди, имевшие в его департаменте дела, не трудились приезжать в Москву для ходатайства, зная, что правда в руках Алексея Ильича не нуждается в другом разъяснении, кроме его прозорливаго ума и непоколебимой твердости: так мы слышали во время наших переездов от чужих людей, встречавшихся на нашем пути. Служба его началась в конной гвардии; потом он служил на Кавказе, где с честию командовал полком и взял город Анапу, при чем первый взошел на укрепление. После Алексей Ильич был вызван императрицею Екатериною ІІ-й и назначен обер-прокурором перваго департамента Сената. Эта должность в то время была очень важная, потому что в этот департамент стекались все важныя дела, как теперь в Государственном Совете. Здесь, однажды, увидав на столе указ о налоге на соль, он взял его и преспокойно положил себе в карман, к ужасу прочих сенаторов. По окончании присутствия он поехал во дворец и просил тогдашняго любимца Государыни, графа Платона Александровича Зубова, доложить Государыне, что этот указ может быть пагубен как для благоденствия народа, так и для славы Императрицы, что народ может сказать: видно уж матушка наша очень обеднела, что начала торговать солью. Императрица так была этим довольна, что на первом куртаге, подозвав Алексея Ильича к своему столу и вставши с своего места, низко кланяясь, благодарила его за то, что он спас ея славу. По кончине Императрицы, дядя мой был назначен сенато-

211

ром в Москву, где был его украшением долгое время и где авторитет его никогда не оспаривался. По восшествии на престол Николая Павловича, он, уже в весьма преклонных летах, просился в отставку, но Государь просил его не оставлять службы, говоря, что совет его может быть полезен, даже если он не может лично присутствовать в Сенате. Князь Павел Павлович Гагарин показывал к нему особенное почтение и хвалился тем, что был его учеником. Кроме того, дядя был еще почетным опекуном и имел в особенном своем заведывании прежде институт, а потом Мариинскую больницу. Он также, как и мой отец, не любил хвалиться накоплением экономических денег, но прежде всего думал о снабжении больницы всем нужным. Время его управления больницею осталось в памяти служащих, как самое цветущее.

Из других моих дядей Иван Ильич дослужился до чина действительнаго статскаго советника, управляя в Москве Коммерческим Банком. Александр Ильич был губернатором сперва в Казани, а потом в Рязани и кончил свою карьеру шталмейстером в Москве. Везде, без сомнения, поступал он честно и похвально, хотя не имел тех блестящих качеств, которыми обладали ярко выдавшияся из семейства лица. Дядя Михаил Ильич умер в довольно молодых летах и к службе был мало способен по ленивому своему характеру. Дмитрий Ильич совсем не служил по болезни, а Николай Ильич, дослужившись в конной гвардии до чина бригадира, вышел в отставку. Сестра их Мария Ильинишна, старшая из всего семейства, вышла в довольно зрелых летах за Колычева. Союз этот не был счастлив и не благословлен детьми. Она имела нрав строптивый и безпокойный, а он страдал по временам припадками сильной меланхолии. Мать, ее любившая как единственную дочь, требовала настоятельно, чтобы отец дал ей часть имения более нежели другим, а этого он не хотел сделать по справедливости. Сыновья, видя, что этим нарушается семейный мир, просили отца исполнить желание матери. Тогда отец, поблагодарив их, сказал: «такое неправедное достояние не пойдет впрок и все же к вам возвратится». Так и случилось.

Так как отец мой был единственным родственником, могущим покровительствовать своим, то племянники обыкновенно жили под его кровлею. Сначала два сына Ивана Ильича, потом сын Николая Ильича, потом два сына Алексея Ильича — каждый оставался по два года под покровительством дяди и тетки до той поры, пока, привыкнув к жизни, он мог действовать самостоятельно. Первые были Алексей Иванович и брат его Павел. Алексей был красив собой и довольно хорошо учился, но был прост умом, хотя не до такой степени, как представила его Мария Аполлоновна Волкова в своем письме, напечатанном в «Русском Архиве». Он был, вскоре по приезде в Петербург, пожалован камер-юнкером, что давало тогда чин статскаго со-

212

ветника. Великия княжны часто вызывали его на танцы с собою; но, по его неловкому уму, скоро перестали быть к нему благосклонными. Он женился на княжне Мещерской и умер в молодых летах ему не было еще 25 лет.

Брат его Павел Иванович Муханов был совсем другаго характера. Он не хотел пользоваться случаем, который представляло батюшкино положение, и хотел сам проложить себе дорогу. Вступив в егерский гвардейский полк, жил в казармах с солдатами и довольствовался их пищею. Чрез 6 месяцев он был произведен в офицеры за отличие. Однажды он нашел на столе моего отца пригласительный билет в Эрмитаж, взял его, соблазнился подскоблить имя и вставить свое. Батюшка, проведав об этом, сказал ему: «я не знал, что ты способен делать фальшивыя бумаги». Это так оскорбило его, что несколько времени он избегал встречи с отцом и сухо отвечал на его разговоры. Вообще в нем была сила характера, за что батюшка его любил. Впоследствии этот характер показывался в разных случаях, но особенно при его ранней кончине. Когда он узнал о смерти своей матери, которую нежно любил, то имел столько сил, что, не показывая своей горести, ходил за больным отцом. Когда началась война 1812 года, батюшка, бывши дружен с Багратионом, просил его взять племянника Павла Муханова себе в ординарцы. Толъко-что Французы перешли Неман, при первой перестрелке Павел Муханов начал проситься участвовать в ней. Багратион не хотел отпускать его, говоря, что он без пользы и чести может пропасть в этом первом неважном деле и что доставит ему случай отличиться. Перестрелка кончилась благополучно; но когда он возвращался с товарищами и разговаривал пофранцузски, казак принял его будто за Француза и пронзил его между плеч пикою, так что она прошла насквозь. Принять его за Француза он не мог, потому что он возвращался с товарищами, а если б он был пленный Француз, то все-таки казак должен был удержаться от такого поступка. Другие думали, что так как на Муханове была серебряная лядунка, то казак заколол его с тем, чтоб ограбить, но и это трудно было сделать. Как бы то ни было, рана оказалась смертельною. Ему сказали, что пока пика еще не вынута, он может жить. Первым делом его было после того позвать священника, исповедаться и приобщиться святых таин, потом написать к жене письмо, в котором он давал ей советы насчет воспитания их дочери, про которую он, за отсутствием, не мог знать, что в это время уже не было ея на свете. Кончив все свои дела, он велел вынуть пику и скоро кончил жизнь на руках у брата своей жены. Последний после говорил, что если б он не был верующим христианином, то сделался бы таковым, видя такую прекрасную кончину. Ему был 21 год, а женат был уже второй год. Платов приходил к нему и спрашивал его, не может-ли он указать на казака, пронзившаго его, но он отвечал, что не

213

заметил черт его лица; шурину же сказал, что из тысячи он мог бы указать на него. Впрочем убийца не избег своей участи: Платов узнал о нем и велел его засечь нагайками до смерти. Жена Павла скончалась в прошлом году; она урожденная Олсуфьева.

Олсуфьевы, ея братья, воспитывались в доме моей тетки почтеннейшим Французским аббатом. Кстати — несколько слов об этом аббате. Я была с ним очень дружна; это загадочное лице, и настоящаго его имени никто не знал; его звали «l’abbé Limousin», вероятно по месту его рождения. Он разсказывал, что спасся почти раздетый на Английском судне, где украдкой от всех поместился так, что его позднее нашли внизу на самом дне судна. Приехавши в Англию, он не хотел пользоваться милостыней Английскаго правительства, но давал Французские уроки. В Англии он выучился Английскому языку, так что мог читать на нем, и его образование, очень глубокое, сделалось менее односторонним. В Лондоне он получил письмо от моей тетки, которым он был так тронут, что хотя уже отказался ехать в Россию, но не мог отказать материнской просьбе. Вот некоторыя черты, по которым можно догадываться, что он был высокаго рода: первое то, что он разсказывал о съезде, на котором духовенство отказывалось от своих прав и преимуществ, — говорил, что он сидел подле Лафаета и уговаривал духовенство отказаться от того, что и так будет отнято рано или поздно. Потом Наполеон, когда возстановил церковь и стал отыскивать прежних духовных лиц, предложил ему архиерейство, от котораго он отказался. Еще мне кажется по всем данным, что он был из числа священников, присягнувших революционному правительству, что мне не кажется вовсе преступным, потому что таким образом он мог помогать в религиозном отношении своим согражданам. Он кончил жизнь в первую холеру в доме детей моего дяди Ивана Ильича, где жил слишком тридцать лет, и погребен в общей могиле, так что и место погребения его сделалось также неизвестным, как и он сам. Я навещала его часто и была с ним в переписке. Он всегда беседовал о предметах словесности, и я много обязана ему своим образованием. Он любил меня как дочь и утешал в моих внутренних скорбях, т. е. духовных.

Мать моя, Варвара Дмитриевна Муханова, происходит из рода Тургеневых. Родоначальник Тургеневых, Татарский хан Турга, выехал из Золотой Орды при великом князе Василии Темном, принял крещение, при котором восприемником был сам великий князь, пожаловавший крестника своего многими вотчинами в нынешней Калужской губернии, в том числе таким огромным имением, что почти половина теперешняго Перемышльскаго уезда принадлежала ему. Один из Тургеневых, живший при Дмитрии Самозванце,

214

обличил его, сказав лже-царю: «ты не сын царя Иоанна, а Гришка Отрепьев, беглый из монастыря; я тебя знаю». За это голова его пала на плахе, и он ублажается церковью, как св. мученик. Другой, подобно ему, за смелое обличительное слово, погиб от руки Пугачева. Вообще, Тургеневы отличались честностью и неустрашимостью. Прадед Ивана Сергеевича, нашего известнаго писателя, и мой дед, т. е. деверь моей бабушки, Алексей Романович Тургенев, служил в пажах у императрицы Анны Иоанновны. По ревности, Бирон удалил его, послав в армию, действовавшую тогда против Турок, с приказанием его погубить. Он попался в плен и взят султаном в гарем, где подавал ему кофе и раскуривал трубку. Его принуждали принять магометанский закон, за что он претерпел много побоев, так что тоже может считаться исповедником. Любимая султанша увидела его как-то, пленилась его красотою, сжалилась над ним, передала ему какими-то средствами наполненный золотом кошелек, с советом бежать в отечество, и доставила ему вместе с этим проводников до границы. Мать его, женщина набожная, ежедневно молила Бога пред образом святителя Николая о благополучном возвращении сына, с обетом построить церковь. Однажды она молилась пред этим образом; внезапно отворяется дверь, и входит давноожидаемый сын. Она исполнила обет, построила церковь во имя св. Николая. Церковь эта находилась уже после не в нашем имении, так как огромное состояние Тургеневых было отчасти разделено между родственниками, отчасти продано в чужия руки. При этом деревянная церковь была, за ветхостию, упразднена, а образ св. Николая отдан в нашу теперешнюю каменную церковь*), которая построена по плану Растрелли, с великолепным иконостасом, совершенно подобным тому, который находится в Киеве, в церкви апостола Андрея Первозваннаго.

Другой Тургенев, вероятно дядя того, о котором шла речь, был в карауле во дворце у Анны Иоанновны, когда старушка (не помню ея фамилии) прибежала в слезах видеть Императрицу, к которой и была допущена; бросившись к ея ногам, она разсказала, что увезли ея племянницу, и что последняя должна быть обвенчана. Племянница эта и еще две сестры ея жили у старой тетки своей в дисциплине того времени, всегда разряженныя в роброндах, и не смели сказать слова. Офицер гвардии (котораго фамилия, довольно известная, тоже мною забыта) подкупил старую няню, водившую девиц в церковь и таким образом похитил одну из них. Императрица немедленно послала Тургенева взять брачную чету, где бы она ни была, и привести ее во дворец. Новобрачных застали за столом после брака, который признан был незаконным и расторгнут. Невесту призвали во дворец. «За кого ты хочешь идти замуж?» спросила ее Императрица. Тогда Ушаков был

*) Калужской губернии, Перемышльскаго уезда, в селе Никольском. П.Б.

215

в карауле.— «Я никого не знаю, отвечала девушка, пожалуй выйду за Ушакова».

Впоследствии Ушакова, дочь похищенной невесты, вышла замуж за Дмитрия Романовича Тургенева: то была моя бабушка.

Алексей Романович и брат его, Дмитрий Романович, погребены вместе под одним памятником, недалеко от нашего имения, в котором мы живем. Ежегодно мы посещали эту могилу, исправляя всякий раз ея повреждения, так как она находится теперь в чистом поле, на упраздненном кладбище, где была прежде церковь, теперь там живут, что называется, бобыли.