Вельяминов-Зернов А.Н. Записки А.Н. Вельяминова-Зернова. Убиение Павла I // Цареубийство 11 марта 1801 года: записки участников и современников. – Изд. 2-е, дополн. – Спб.: А.С. Суворин, 1908. – С. 107-134.

 

Сканирование – Михаил Вознесенский.

Редакция текста – Ирина Ремизова.

 

 

 

ЦАРЕУБИЙСТВО

 

11 марта 1801 года

 

 

ЗАПИСКИ УЧАСТНИКОВ И СОВРЕМЕННИКОВ

 

(САБЛУКОВА, ВЕЛЬЯМИНОВА-ЗЕРНОВА, ГРАФА БЕНИГСЕНА, ФОН-ВЕДЕЛЯ, ГРАФА ЛАНЖЕРОНА, ФОНВИЗИНА, КНЯГИНИ ЛИВЕН, КНЯЗЯ ЧАРТОРЫЙСКАГО, БАРОНА ГЕЙКИНГА, КОЦЕБУ).

 

 

С 17 ПОРТРЕТАМИ, ВИДАМИ И ПЛАНАМИ

 

 

ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ДОПОЛНЕННОЕ

 

 

С.-ПЕТЕРБУРГ

ИЗДАНИЕ А. С. СУВОРИНА

1908

 

 

 

 

107

 

 

 

 

ЗАПИСКИ А. Н. ВЕЛЬЯМИНОВА-ЗЕРНОВА ¹).

 

Убиение Павла I.

 

     ¹) Александр Николаевич Вельяминов-Зернов происходил от древней фамилии, родоначальником которой был крещенный в 1330 г. выходец из Золотой Орды Чет. Вельяминовы занимали высокия места в придворной и государственной службе. Один из них, Михаил, был в апреле 1595 г. отправлен послом ко двору императора Рудольфа II. Ал. Ник. служил в гвардии, вышел в отставку в 1799 г. и сделан сенатором. Он собирал тщательно все известия о заговоре и о кончине Павла I.

 

 

 

109

     Император Павел I взошел на престол 6 ноября 1796 г. Он был в чрезвычайном раздражении против матери своей, Екатерины ІІ. Предание говорит, что при­чиною этой ненависти были фавориты Екатерины: Орловы покушались на жизнь его ¹); Потемкин обращался с ним с величайшим презрением и заносчивостью, как и со всем миром, по его высокомерному характеру; Зубов тоже не оказывал ему должнаго внимания, как наследнику престола. Мне кажется, однако, что коренною причиною этой ненависти было внушение, сделанное Павлу при его воспитании. Ему натолковали с детских еще лет, что Екатерина похитила престол, ему принадлежащий, что он бы должен царствовать, а она повиноваться; а самолюбие подсказывало ему, что он царствовал бы и распоряжался бы лучше ея. Самолюбие всегда обманывает детей; но едва ли оно когда-нибудь обманывало сильнее, чем в этом случае. После такого критическаго и опаснаго переворота, которым Екатерина взошла на престол, следовало бы принять гораздо более осто­рожную систему в воспитании наследника — следовало бы воспитать его таким кротким и покорным, каким

     ¹) Князь Павел Петрович Лопухин разсказывал князю Лобанову-Ростовскому в 1869 г., что он знает из достоверных источников, что раздражительность Павла происходила вследствие попытки отравить его. (См. Шильдер. Павел І. Стр. 580.)  Изд.

 

 

     110

позже воспитала Екатерина внука своего Александра; но она, кажется, не смела сменить находившагося при нем графа Н. И. Панина, и не имела, кем заменить его. Такия стеснительныя в этом отношении обстоятельства Екатерины проистекали из того, что она взошла на престол насильственным и беззаконным образом. И странно, как это удалось! Два гвардейские офицера, братья Орловы, почти без всякаго участия вельмож, генералов, сената, синода и прочих коллегий, импера­трицу, гонимую мужем своим, привозят наудачу к командиру одного гвардейскаго полка, по темной надежде на его к ней расположение, собирают три полка гвардии, убеждают присягнуть ей, низвергают и задушают царствовавшаго императора и, таким образом, в двое суток делают совершенный в правлении переворот, которому безмолвно покоряется все пространнейшее в мире государство без малейшаго кровопролития. Нет ни одной жертвы, кроме самого венценосца. Единственный тогда в России фельдмаршал, даровитый и прославлен­ный своими подвигами Миних, Миних, который уже один раз сам переменил правительство одною ротою своего полка, покушается защищать императора, но тщетно. Усилия добродушнаго фельдмаршала ничтожны против заговора двух развратных, буйных, молодых офицеров. Боже мой, какое непостижимое происшествие! Какая тайна, какия обстоятельства, какие поступки были причи­ною такого необычайнаго успеха!

     Но тогда менее этому удивлялись, потому что при­выкли к переворотам.

     Петр III, взойдя на престол с самыми добродетельными побуждениями на пользу своих подданных, был слишком ленив и слаб характером, чтобы держать крепко бразды правления. Он только наслаждался сладо­стями стола и незаконной любви с Елизаветою Ворон­цовою, которой в жертву хотел принести законную, гени­альную свою супругу. Екатерине оставалось только два пути:

 

 

     111

или вечное заточение, или престол. Она избрала последний. Петр III, сделав себе опаснейшаго врага из своей супруги, противопоставил себе и нацию, особенно же войско, безтолковым, мелочным и обидным поклонением всему прусскому. Уважение, питаемое им к Фрид­риху II, делает честь его сердцу: этот гений, герой и благодетель своего народа достоин был обожания; но на­ружные признаки нашего благоговения должны быть так разсчитаны, чтобы они не оскорбляли никого, а наипаче тех людей, на которых мы возлагаем собственную свою защиту и с которыми хотим приобрести себе славу.

    Вот ближайшия причины, доставившия быстрый успех Екатерине. Но, сверх того, существовала еще одна, хотя отдаленная, но столь же важная.

     Петр I, по ненависти к своему сыну Алексею, котораго он измучил пытками и умертвил, разрушил порядок наследства по первородству, утвержденный веками, и предоставил царствующему государю назначать после себя наследником кого ему вздумается, без вся­каго ограничения. Не прошло и полусуток после кончины Петра I, как из этого указа сделано уже было злоупотребление: известно, что Меншиков, с несколькими гренадерами, выломал двери той залы, в которой глав­ные государственные сановники совещались об избрании наследника, и с обнаженною шпагою провозгласил императрицу Екатерину I, вышедшую из черни и предан­ную ему совершенно еще с тех пор, как она была служанкою в его доме. С легкой руки Меншикова 75 лет продолжались перевороты, из которых составилась пословица: «Кто раньше встал да палку взял, тот и капрал». Как только Петр II скончался, то И. А. Долгоруков ¹), также с обнаженною шпагою, во-

     ¹) Он был при императрице Анне истязаем, а по иным слухам разорван лошадьми. Жена его, Н. Б. Шереметева, была потом игуменьею в Киеве; сын Феодор кончил жизнь также в монашестве. Сын брата его Алексея, князь Алексей Алексеевич, 1767 — 1834, был министром юстиции с 1807 по 1830 г.

 

 

     112

шел в залу собрания и провозглашал сестру свою импе­ратрицею. Ему бы это удалось, если б она, хоть за сутки до смерти императора, была обвенчана с ним. Несколько сановников избирают императрицею Анну Ивановну, обходя семейство Петра I, и предписывают ей условия. Анна, при собрании двора, не спрося согласия народа, ни сената, разрывает эти условия, объявляет себя самодер­жавною и предает Россию на волю бывшаго конюха сво­его Бирона. Елизавете Петровне стоило только войти во дворец и, взяв из колыбели императора Иоанна, отдать его в руки гренадер, чтобы объявить себя царствующею. Переменить царствующую особу было столь же легко, как сменить министра. Но сменить министра тогда было го­раздо труднее, чем теперь: надо было внезапно и воору­женною рукою схватить Меншикова или Бирона, чтобы отнять у них власть.

    От Петра I до Екатерины II, в продолжение 37 лет, было 7 переворотов: насильственное провозглашение Ека­терины I, низвержение Меншикова, избрание Анны партиею, уничтожение принятых ею условий, арестование и ссылка Бирона, воцарение Елизаветы и восшествие на престол Екатерины II. Далее увидим, как скончался Павел I. Все это суть следствия Петрова постановления о наслед­стве. Этот безумно-деспотический закон отдал Россию на произвол интриг и заговоров; он, так сказать, кинул ее на драку честолюбцам, подобно тому, как Римская империя переходила безпрестанно из рук в руки, с насильственною смертью императоров, по про­изволу преторианцев. Избрать в императоры значило в Риме почти то же, что осудить на смерть, а пожаловать в префекты претории почти то же, что открыть путь к престолу.

     После такого рода примеров Екатерина ІІ, конечно, могла надеяться, что сын ея не должен питать к ней ожесточенной ненависти за ея похищение престола; но все-таки следовало бы ему внушать, что если б мать его была

 

 

     113

заключена Петром III в монастырь и потом, вероятно, лишена жизни, то император Петр III, женясь на Воронцовой, едва ли сделал бы его наследником, едва ли даже признал бы его сыном, и что, вероятно, он сделался бы вскоре жертвою своей мачехи, которая не пре­минула бы иметь детей или, может быть, также сменена была бы другою. Страсти сильнее действуют на престоле и не в таком слабом государе, каким был Петр III.

     Напротив, Павел был направлен совсем к про­тивному. Правда, граф Панин доставил ему хорошее умственное образование; но характер его был совер­шенно испорчен: запальчивость и необузданность стра­стей, щедрость и мстительность в высочайшей степени, подозрительность на каждом шагу и трусость при первой же опасности, нетерпеливость во всем, словом — ожесто­ченные и самые неумеренные порывы составляли весь характер Павла. Глубоко-закоренелая ненависть ко всему тому, что учреждено Екатериною, делали порывы его еще опаснее и вреднее. Взойдя на престол, ожиданием котораго он истомился, с такою распаленною злобою, он стал коверкать все: и гражданскую и военную часть, и внешния отношения государства, а паче всего страсть к экзерцициям и запальчивая взыскательность за малейшия ошибки во фронте возстановили против него войско и все дворянство. Немцы, вышедшие из камер-лакеев и из ремесленников, и самые мелкопоместные дворяне, едва знающие грамоте, выслужившиеся через педантскую гатчинскую службу, стали угнетать и презирать дворян­ство, избалованное Екатериною. Оно раздражалось, писало пасквили и карикатуры, подкидывало самому императору насмешливыя и ругательныя письма. Он в ярости требовал мгновеннаго отыскания виновных; полиция, желая удовлетворить его изступленному нетерпению, хватала, по малейшему подозрению, часто вовсе невинных, так что вошло уже в обыкновение хватать кого попало, лишь бы поскорее. Кто зазевался и не снял шляпы, кто не

 

 

     114

успел выйти из экипажа, кто переехал дорогу импе­ратору — всех брали в полицию: лошадей под артиллерию, людей наказывали палками. Господа трепетали; в домах все приходило в волнение, ежели кто из домашних не скоро возвращался домой. Старики и старухи не выпускали детей и внучат и сами не выезжали в то время, когда предполагали, что могут встретить императора.

     Павел был чрезмерен во всем, и в гневе, и в любви. Влюбясь в фрейлину Нелидову и встретя упорное сопротивление, он предлагал ей умертвить свою жену. Нелидова объявила об этом Марии Феодоровне, которая до самой кончины сохранила к ней самую нежную дружбу и глубокую благодарность.

     Нелидова, для большей безопасности от его преследований, поселилась в Смольном монастыре. Однажды Па­вел, находясь в Смольном с своей фамилией на детском бале, вдруг среди онаго пошел из танцовальной залы по коридорам монастыря. Эконом этого заведения, граф Кутайсов и еще кто-то третий последовали за ним; он скорыми шагами прошел в комнаты Нелидовой, отдернул занавесы ея кровати и с восторгом восклицал: «Это храм добродетели! Это храм непорочности! Это бо­жество в образе человеческом!» стал на колени, не­сколько раз поцеловал ея постель, а потом отправился назад. Нелидова находилась в это время в танцовальной зале при императрице. Мне сказывал это один из очевидцев.

     Всем известно, как страстно обожал Павел Анну Петровну Лопухину, позже княгиню Гагарину; гренадерския шапки, знамена, флаги кораблей и самые корабли украшены были именем «благодати», потому что Анна по-гречески значит благодать. Сколько было жертв его ревности и сколько милостей к ея родству.

     Павел ежедневно выходил на свои вахт-парады и другия экзерциции, и очень часто был ими недоволен, так что по несколько офицеров вдруг бывали тяжело оштрафо-

 

 

     115

ваны: их тут же хватали из фронта, сажали в кибитки и отсылали в Сибирь, в дальние гарнизоны, в крепости, или разжаловали в рядовые. Сих последних тут же перед фронтом переодевали в солдатские мундиры, срывая с них офицерские признаки и разрывая платье. Император иногда сам наносил им по несколько ударов палкою.

     Будучи недоволен малым успехом в этих любимых экзерцициях, в которых он все переиначил и требовал  с нетерпеливостью быстроты и точности, к чему, правду сказать, мудрено было и довести неповорот­ливую екатерининскую гвардию, император вообразил, что не довольно для этого учить солдат и офицеров, и учредил во дворце тактический  класс, где какому-то школьнику из фехтовальных учителей приказал читать лекции для  всех старых и заслуженных генералов. Сам Суворов принужден был слушать эти уроки. Это не столько раздражало Суворова, который отшучивался чрезвычайно остро, сколько всю нацию, которая гордилась своими победами при Екатерине и гением своих генера­лов, а наипаче Суворова. Нация негодовала на это недо­стоинство; император Павел становился в ея глазах смешным.

     Все это и могло бы кончиться однеми насмешками, если бы не было ссылок, заточений в крепости и казе­маты, наказаний кнутом, рвания ноздрей, отрезывания языков и ушей и прочих истязаний. В извинение этого говорят, что и самого Павла раздражали необыкновенным образом; но кто же подавал к этому повод? и как можно унять целую нацию, которая видит, что ею управляют с жестокосердием, педантством и безразсудством? Возстановляя против себя дворянство и войско, Павел находился еще в заблуждении, будто бы привязывает к себе чернь тем, что он дал свободу расколам и запретил помещикам держать крестьян на бар­щине более трех дней в неделю. Но вместе с тем

 

 

     116

он отдавал свободных крестьян в крепостное владение своим приверженцам и гатчинским выслуженцам, и при случавшихся от того возмущениях повелевал наказывать нередко кнутом. Итак, из всех сословий разве только одно духовенство не имело против него негодования.

     Таким образом стонала Россия более четырех лет. Все ежеминутно были в тревоге и волнении; но при всем том никто и не помышлял о возмущении. В таком обширном и малонаселенном государстве, как Россия, возстание в провинциях невозможно, а в столице все было разсеяно и разделено.

      Екатерининские вельможи были разосланы по деревням, государственныя должности почти все заняты людьми самыми ничтожными и необразованными, и Россия тер­пела бы еще долго это ужасное ярмо, не смея и желать прекращения онаго, если б император был благоразум­нее или хоть бы осторожнее во внешних сношениях с прочими державами.

     Он поссорился со многими державами и хотел вдруг объявить войну пяти или шести государствам, а паче всех он раздражил Англию до такой степени, что она-то и нанесла ему последний смертельный удар.

     Английским послом при петербургском дворе был в то время Уитворд. Не знаю, из Англии ли сообщена ему мысль об убиении Павла, или она родилась в петер­бургском его приятельском обществе и лишь подкреплена из Лондона денежными пособиями, но знаю, что первый заговор о том сделан между ним и Ольгою Александровною Жеребцовою, сестрою Зубовых, с кото­рой он был в любовной связи. Они решились посоветоваться об этом с графом Никитою Петровичем Паниным, который жил тогда в деревне, будучи в опале.

     Весьма любопытно узнать, кто такой этот граф Ни­кита Петрович Панин. Воспитатель Павла, граф Ни­кита Иванович Панин, не имел детей и поэтому для

 

 

     117

совместнаго учения с своим царским воспитанником взял родного своего племянника графа Никиту, сына своего брата, известнаго генерала графа Петра Ивановича Панина. Екатерина II до излишества ласкала этих обоих братьев Паниных, а они гордо вели себя против нея. Неудивительно: она обязана была частью им и престолом, и жизнью. Никита Петрович, выросши вместе с Павлом и часто отнимая от него игрушки, думал продолжать ту же короткость и сохранять ту же силу воли и против императора царствующаго. Павел был по природе великодушен, открыт и благороден; он помнил прежния связи, желал иметь друзей и хотел лю­бить правду, но не умел выдерживать этой роли. Должно признаться, что эта роль чрезвычайно трудна. Почти всегда под видом правды говорят царям резкую ложь, по­тому что она каким-нибудь косвенным образом вы­годна тому, кто ее сказал. Павел сделал вице-канцлером товарища своего детства и обходился с ним по-прежнему; но как Павел был раздражителен, а граф Никита надменен и самонадеян, то между ними выходила вспышка. Однажды император, раздраженный Паниным, бежал от него скорыми шагами по всему дворцу, в Эрмитаж. Панин следовал за ним. Не думаю, чтобы, несмотря на гнев императора, вице-канцлер был обязан непременно за ним следовать; кажется, лучше было бы оставить разгневаннаго царя и дать ему время несколько успокоиться. Остановясь перед портретом Генриха IV французскаго, Павел воскликнул: «Вот счастливый государь! Он имел друга в таком великом министре, как Сюлли, а у меня его нет!» Панин и в эту минуту не оставил в покое своего государя и отвечал: «Будь ты Генрихом IV, будут и Сюлли!» Не знаю, за это ли, или за другую какую-нибудь дерзость, Павел сослал Панина в деревню.

     Эта-то ссылка была причиною такого ужаснаго озлобления Панина против своего государя, что когда Уит-

 

 

     118

ворд и Жеребцова задумали отыскать цареубийц, то обра­тились к нему первому за советом ¹). С этим посланием отправлен был от них к Панину г. Рибас, известный хитрец, бродяга и фактор итальянский, котораго происхождение следующее: императрица Елизавета Петровна имела незаконную дочь, которую, не знаю почему, называли княжной Таракановой. Эта несчастная девушка с посредственным состоянием, полученным ею от матери, поселилась в Италии. Когда Екатерина II так незаконно взошла на престол, то, разумеется, были люди против нея возопиявшие. Это неудовольствие дошло до слуха Таракановой, и она имела безразсудство иногда вы­сказывать, что скорее ей принадлежал бы престол российский, нежели принцессе ангальт-цербстской. По отда­ленности места, по недостатку дарования и по бедности средств этой княжны Таракановой не стоило бы, кажется, обращать на нее внимание; однакож обратили. Екатерина поручила брату фаворита своего, графу Алексею Орлову, бога­тырская рука котораго задавила императора Петра III в Ропше, похитить из Италии эту бедную княжну, когда он возвращался победителем с Чесменскаго боя. Але­ксей Орлов подыскал себе в Италии фактора, который, наподобие польских жидов, сводничал девок, шпионил, а иногда, коли умен, употреблялся и на государ­ственныя тайныя дела и пронырства. Этот-то фактор был Рибас. Они вместе с Орловым заманили княжну Тараканову на корабль, изнасиловали ее, привезли в Петербург и заключили в каземат Петропавловской кре-

     ¹) Автор ошибается. Панин был выслан в свои поместья только 15 декабря 1800 г. Уитворд был удален 27 мая 1800 г. Когда Панин был сослан, Рибаса уже не было в живых, (умер 2 дек. 1800 г.). Время перваго заговора против Павла, в котором участвовали Панин и Рибас и который был известен великому князю Александру Павловичу, относится к последним числам мая 1800 г. Изд.

 

 

     119

пости, где она в наводнение 1777 года утонула ¹). Рибас имел необыкновенныя способности и пронырство, почему и был рекомендован императрице, которая поручила ему воспитание графа Бобринскаго, своего сына. Рибас позже женился на Бецкой, был полным адмиралом, нажил большое состояние, но до конца жизни остался фактором.

     Говорят, Рибас привез от графа Панина план заговора, по которому и действовали, по крайней мере в главных предположениях. Вероятно, план состоял в указании лиц, на которых можно было положиться.

     Вот как приступили к делу.

     Нужно было вызвать к двору Зубовых. Обратились к Кутайсову, первому фавориту и прислужнику импера­тора, вышедшему из камердинеров. Простыя убеждения оказались безсильны; надобно было, как говорится, за­деть за живое. Князь П. А. Зубов написал к Кутай­сову письмо, прося руки его дочери. Сестра Зубова, О. А. Жеребцова, дала почувствовать Кутайсову, что этот брак тогда только может состояться, если князь будет вызван в Петербург и получит назначение, приличное своему чину, равномерно же и братья его, Николай и Валерьян Зубовы. Обуяла радость графа Кутайсова. Он никак не мог сообразить, что государственные люди способны на все преступления. Титла, богатство, чины и почести достались ему за хорошее чищение сапог и стоили лишь мелких, почти невинных хитростей противу царя; а кого долго таскали по этому скользкому пути, тот знает, что эти награды часто стоят и чести, и совести,

     ¹) Покойный адмирал Талызин разсказывал своим подчиненным, будто бы ей после страстных объятий Орлова дали яду, и, не дождавшись ея смерти, живую завязали в мешок и опустили в море, что все это было на его корабле. Не знаю, то или другое, но одно из двух правда.

     Это примечание автора неверно, ибо и то и другое известныя ле­генды. Княжна Тараканова умерла в Петропавловской крепости. Изд.

 

 

     120

и самаго спасения души. Кутайсов даже и не догадывался, что сватовство его дочери — это игра на жизнь и смерть, что этим письмом поставлен vа bаnquе.

     Павел был так предубежден против Зубовых и так негодовал на них, что не легко было исходатай­ствовать их возвращение. Сказываюсь, будто Кутайсов признался императору в своем малодушном желании сродниться с такою знатною фамилиею и показал ему письмо князя Зубова. Как бы то ни было, но Зубовы были возвращены ¹). Платон и Валерьян были назна­чены шефами кадетских корпусов, а Николай обер-шталмейстером. Ласково и с открытой душой встретил их Павел в своем дворце и сказал: «Платон Александрович, забудем все прошедшее». После такого приема, не понимаю, что хотели эти люди! Неужели они рисковали собою из искренняго сострадания к бедствиям отечества? Не верю такой добродетели в душах придворных.

     Надобно полагать, что Зубовы приобрели некоторое влияние на императора посредством Кутайсова и своей притворной преданности.

     Стали обращать внимание государя на полицию, но так, чтобы он был недоволен ею, и потом присо­ветовали ему сделать военным губернатором в Петер­бурге графа П. А. фон-дер-Палена, находившагося в отставке ²). Я сам слышал из уст графа Петра Але­ксеевича, что когда прислан был к нему от Павла курьер с приглашением вступить на службу военным губернатором Петербурга, то первое его движение было отказаться от этого; «но вместе с тем», сказал он мне, «приятели мои уведомили, что это нужно, и я ре-

     ¹) Возвращение Зубовых последовало по указу от 1 ноября 1800 г., т. е. 5 месяцев спустя после того, как Уитворд оставил Петербург.           Изд.

     ²) Род. в 1745 г., умер в 1826 г.  Изд.

 

 

     121

шился принять приглашение». Не знаю, кто были эти приятели, но полагаю, что выбор фон-дер-Палена сделан по указанию графа Н. П. Панина.

     Фон-дер-Пален, вступив в должность военнаго губернатора, действовал самым успешным образом: он вооружал против Павла и войско, и жителей. Ме­жду тем у Зубовых собирались маленькия вечеринки, на которых они высматривали, кого набрать в свои со­товарищи для последняго действия. К сему нужнее всего были военные и преимущественно начальники частей. Ве­роятно, и женщины содействовали этому делу. Сюда при­влечены были генералы: Бенигсен ¹) и Уваров ²), командир Кавалергардскаго полка, который после женат был на бойкой и разумной вдове Валерьяна Зубова; начальник конно-гвардейской артиллерии, полковник князь Владимир Яшвиль; артиллерийский штаб-офицер Татаринов и несколько молодых людей, как-то: Николай Бибиков, Евсей Чертков, адъютант Уварова, Сергей Марин, Аргамаков и др. Два последние присоединились по влиянию начальника их, генерала Талызина.

     Обращая внимание на командиров гвардейских полков, необходимо признать, что заговорщики были довольно затруднены: Кологривов, начальник лейб-гусарскаго полка, и Милютин — Измайловскаго полка, были люди, преданные императору Павлу, и им много облагодетель­ствованные; Леонтий Депрерадович, командир Семеновскаго полка, был человек сомнительный, однакож с него взяли слово в согласии его. Талызин, командир Преображенскаго полка, был единственною надежною под­порою заговорщиков и, вероятно, был умышленно рекомендован Павлу на это место, куда был указан графом Н. П. Паниным.

     ¹) Род. в 1745 г. и умер в 1820 г., — годы его рождения и смерти совпадают с Паленом. Изд.

      ²) Умер в 1824 г. членом государств. совета.           Изд.

 

 

     122

     Однажды Талызин, возвращаясь поздно вечером до­мой, нашел на столе в своем кабинете запечатанное письмо; распечатывает — оно от графа Панина, который просит его содействовать фон-дер-Палену в заговоре против императора, говоря, что он уже рекомендовал его, как надежнаго и вернаго человека, военному губер­натору. Талызин, истребя письмо, ждал последствий. Фон-дер-Пален, увидя его во дворце, спрашивает при всех, читал ли он письмо графа Панина, и, получив утвердительный ответ, просит его к себе в шесть часов вечера на совещание. Тут они познакомились и условились. Вот как делают опытные заговорщики!

     В таком положении был заговор в конце 1800 года. Слухи о заговоре проникали во все кружки петербургскаго общества. Число сообщников умножалось. Время шло, а заговорщики почему-то медлили; чего еще поджи­дали — неизвестно. Вероятно, опасность предприятия коле­бала их души.

     Но между тем сам Павел ускорил исполнение их замысла: он день ото дня становился запальчивее и безразсуднее в своих взысканиях, не замечая, что его умышленно раздражают, чтобы произвести более недовольных. Наконец заговор сделался до такой степени известным в Петербурге, что и сам Павел узнал о нем. В гневе своем, наделав множество неприятностей на вахт-параде, он призывает к себе военнаго губернатора.

     — Знаете ли вы, что было в 62 году?

     — Знаю, государь, — отвечает Пален.

     — А знаете ли, что теперь делается?

     — Знаю.

     — А что вы, сударь, ничего не предпринимаете по званию военнаго губернатора? Знаете ли, кто против меня в заговоре?

     — Знаю, ваше величество. Вот список заговорщиков, и я сам в нем.

 

 

     123

     — Как, сударь!

     — Иначе как бы я мог узнать их всех и их замыслы? Я умышленно вступил в число заговорщиков, чтоб подробнее узнать все их намерения.

     — Сейчас схватить их всех, заковать в цепи, посадить в крепость, в казематы, разослать в Сибирь, на каторгу! — возопил Павел, расхаживая скорыми ша­гами по комнате.

     — Ваше величество, — возразил Пален, — извольте про­честь этот список: тут ваша супруга, оба сына, обе невестки — как можно взять их без особаго повеления вашего величества? Я не найду исполнителей и не в силах буду этого сделать. Взять все семейство вашего вели­чества под стражу и в заточение без явных улик и доказательств — это столь опасно и ненадежно, что можно взволновать всю Россию и не иметь еще чрез то вернаго средства спасти особу вашу. Я прошу ваше величе­ство ввериться мне и дать мне своеручный указ, по которому я мог бы исполнить все то, что вы теперь при­казываете; но исполнить тогда, когда на это будет удобное время, т. е. когда я уличу в злоумышлении кого-нибудь из вашей фамилии, а остальных заговорщиков я тогда уже схвачу без затруднения.

     Павел дался в этот обман и написал указ, повелевающий императрицу и обеих великих княгинь раз­везти по монастырям, а наследника престола и брата его Константина заключить в крепость, прочим же заговорщикам произвесть строжайшее наказание. Пален с этим указом обратился к наследнику и с помощью некоторых приближенных к нему лиц исторгнул у Александра согласие низвергнуть с престола отца его.

     Раздражение Павла возрастало каждый день. За два или три дня до своей кончины он многим державам велел объявить войну. Курьеры с этими указами были задержаны, и это еще более ускорило его смерть и еще более склонило наследника на предложение заговорщиков

 

 

     124

Однако Александр упорно настаивал, чтобы не лишать отца его жизни. Хотя это ему и обещали, но он должен был предвидеть, что лишить самодержавнаго государя престола, оставя ему жизнь, дело немыслимое.

    Коль скоро Павел не мог обуздывать сердца своего до такой степени, что даже увлекался в гневе противу равносильных ему иностранных держав, то уже само собою разумеется, что противу подданных своих негодование его доходило до величайшаго изступления, после известия о заговоре и после того, как он злобным и подозрительным оком смотрел и на жену, и на детей своих. Равным образом понятно, что заговорщики не могли оставлять его долгое время в таком сомнительном и опасном для обеих сторон положении. Надо полагать, что вышеприведенный разговор Павла с Паленом был не ранее, как 10-го или, быть может, 11-го марта поутру; вероятнее, что 11-го.

     В этот день император был очень гневен на своем вахт-параде или разводе; однако не сделал никого несчастным. Вероятно, страх удерживал уже его. После развода военный губернатор приказал всем офицерам гвардии собраться в его квартире. Прямо из экзерцир-гауза офицеры отправились к нему и ждали более часу. Фон-дер-Пален все был во дворце. Пройдя домой особым подъездом, он немедленно вышел к собравшимся и с мрачным, разстроенным лицом, до­вольно грозно сказал им: «Господа! государь приказал объявить вам, что он службою вашею чрезвычайно недоволен, что он ежедневно и на каждом шагу примечает ваше нерадение, леность, невнимание к его приказаниям и вообще небрежение в исполнении вашей долж­ности, так что, ежели он и впредь будет замечать то же, то он приказал вам сказать, что он разошлет вас всех по таким местам, где и костей ваших не отыщут. Извольте ехать по домам и старайтесь вести себя лучше».

 

 

     125

     Все разъехались с горестными лицами и с унынием на сердце. Всякий желал перемены.

     В тот же день, 11-го марта, вот что произошло в лейб-гвардии Семеновском полку.

     Командир полка, Л. И. Депрерадович, приказал од­ному из батальонных адъютантов, молодому прапор­щику 16 —17-ти лет, явиться к нему после развода. Юный семеновец приезжает от военнаго губернатора прямо к командиру полка.

     — У тебя есть карета? — спрашивает командир.

     — Есть, ваше превосходительство.

     — Где ты сегодня обедаешь?

     — У тетки (такой-то).

     — Ты не отпустишь кареты домой или куда в дру­гое место?

     — Нет, ваше превосходительство, а, впрочем, как прикажете.

     — Нет, этого не надобно, тем лучше. Поди сейчас к казначею и прими от него ящик с патро­нами; он такой величины, что уместится в карете, под сиденьем. Возьми эти патроны и уложи их осторожно; храни их целый день; да смотри же, не отпускай карету никуда, а вечером, часов в 9, приезжай ко мне в той же карете и с патронами».

     — Слушаю, отвечал молодой человек, а сам стоял как остолбенелый и смотрел своему генералу в глаза.

     — Ну, больше ничего — ступай, и будь скромен; у нас сегодня будет новый император.

     Юноша отправился с радостью в сердце и был уверен, что все его товарищи встретят эту новость с восторгом. Но он умел сохранить тайну, даже от сво­их кузин; с товарищами он в этот день не ви­делся. В 9 часов вечера адъютант приезжает к сво­ему генералу, и тот ему говорит: «Поди на полковой двор, там собран батальон в строю; обойди по ше-

 

 

    126

ренгам и раздай патроны сам каждому солдату по свертку в руку, как они приготовлены».

     Адъютант исполнил приказание, и после того, спу­стя часа полтора, пришел на полковой двор Депрерадович и, обойдя батальон по шеренгам, стал по сере­дине и самым тихим образом скомандовал: «Смирно! заряжай ружья патронами». Во время заряжания он безпрестанно повторял: «Тише, тише, как можно тише!» Наконец спросил: «Все ли готово?» потом также весьма тихо скомандовал: «По отдалениям направо, марш!» Офицеры тише, нежели вполголоса, командовали: «Тише», а генерал так же тихо: «Марш!» Батальон напра­вился к Михайловскому замку, идя сколь возможно медленнее, без всякаго шума и разговоров. Офицеры со­блюдали молчание и рядовым приказывали то же.

     В Преображенском полку делались такия же приго­товления, но не так медленно.

     Несмотря, однако, на большую гласность заговора, немногие гвардейские офицеры были приглашены к содействию. Преображенский батальон выведен был только с шестью офицерами; в Семеновском было около того же числа, и из них некоторые были приглашены почти в самую минуту действия. Мне известно, что к одному Преображенскому офицеру, Петру Степановичу Рыкачеву, который жил у своего родственника, приехал полковой адъютант Аргамаков с другими офицерами около 11-ти часов вечера и, остановясь у подъезда, они послали звать его к себе в карету. Рыкачев был в халате и туфлях ― он так и пошел к ним. Хозяин квар­тиры поручил ему звать гостей в комнату, но, по прошествии получаса, узнал, что они увезли с собою его род­ственника и что в карету ему подавали всю фронтовую одежду и все офицерское вооружение. Хозяин знал о заговоре, но как разговоры об этом уже прислуша­лись и в досаде, что приятели не вошли к нему, не обратил на это внимания, так что спокойно лег спать

 

 

     127

и поутру был разбужен уже поздравлениями с новым императором.

     В поддержку заговорщиков не было другой воору­женной силы, как батальон Преображенскаго полка. В Измайловском полку довольствовались тем, что послали некоторых офицеров напоить пьянее обыкновеннаго командира полка генерал-лейтенанта Милютина, и этот пропил своего благодетеля. Командир лейб-гусарскаго полка, генерал-лейтенант Кологривов, тоже любил подгулять и так как он за несколько дней перед тем был под гневом у государя, то фон-дер-Пален именем императора его арестовал, почему он не смел выехать из дома, не знал ничего и тоже прогулял всю ночь с приятелями. Наиболее опасный для заговорщиков из всех приверженцев государя, граф Аракчеев, был также в немилости и в отставке, жил в  своем Грузине. Павел, узнав уже о заговоре и, может быть, не вполне доверяя Палену, послал Арак­чееву приказание приехать немедленно в Петербург. Его ожидали в ту же ночь, с 11-го на 12-ое  марта. Вероятно, это  обстоятельство и заставило избрать эту ночь для исполнения заговора, дабы упредить приезд Аракче­ева. Военный губернатор приказал на заставе не впу­скать Аракчеева в город, а, задержав, прислать про­сить позволения о въезде его, объявя, что это по воле императора.

     Таким образом отстранены были все те, которых заговорщики могли опасаться, кроме Кутайсова, который ничего не понимал. Но всего удивительнее, какими до­водами граф фон-дер-Пален мог убедить государя переменить караул в Михайловском замке: поутру с развода занял все посты Семеновский полк; перед су­мерками поставили преображенцев и во внутренний караул одного из заговорщиков — поручика Марина. Иные уверяют, будто Пален успел в том, положив тень сомнения на верность государю командира Семенов-

 

 

     128

скаго полка Депрерадовича; это, однако, мало вероятно: в таком случае надо было бы сказать Павлу, что в ту же ночь должно вспыхнуть возстание, но не приметно, чтобы Павел к тому сколько-нибудь приготовился.

     Наконец, около 11-ти часов вечера, 11-го марта 1801 г., заговорщики собрались в квартире генерал-лейтенанта Талызина, что в лейб-компанском корпусе, т. е. в пристройке Зимняго дворца, где всегда квартирует 1-й батальон Преображенскаго полка. По мнению многих, тут выпито было большое количество шампанскаго; но родной брат одного из заговорщиков уверял меня твердо, что выпито было только по одному бо­калу, и то уже по приезде фон-дер-Палена. Полагаю, что правда в середине этих двух крайностей.

     Около часа ожидали военнаго губернатора. Он приехал в половине 12-го. Все вышли в залу его встретить. Он, не снимая шляпы, спросил: «Все ли готово?» Ему отвечали: «Все». — «Ну, хозяин, при этом случае надобно шампанскаго!» Фон-дер-Пален, выпивая пер­вый, сказал твердым, но скромным голосом: «Поздра­вляю вас с новым государем». Пока разносили шам­панское, он продолжал: «Теперь, господа, вам надобно разделиться: одни пойдут со мною, другие с князем Платоном Александровичем. Разделяйтесь!» Никто не трогался с места. — «А, понимаю», сказал Пален, и стал разстанавливать без разбору по очереди — одного направо, другого налево, кроме генералов. Потом Па­лен, обратясь к Зубову, сказал: «Вот эти господа пойдут с вами, а прочие со мной. Мы пойдем раз­ными компаниями. Едем!» Все отправились в Михайловский замок; преображенский батальон пошел туда же скорым шагом.

     Впущены они были в замок без всякаго затруднения; подъемный мост опустили пред ними. Обе партии вскоре соединились. Фон-дер-Пален пошел в ком­наты императрицы и, разбудя статс-даму, которая всегда

 

 

     129

спала перед спальнею императрицы, сел в ногах ея кровати и стал разсказывать, что делается в замке и как бы предупредить о том Марию Феодоровну, чтобы не произошло внезапной суматохи.

     Между тем заговорщики уже доканчивали свое дело.

     Когда они проходили мимо внутренняго караула, то караул, для почести генералам, стал перед ними в ружье, и когда прошли они далее, Марин держал весь караул под ружьем, дабы вернее держать его в повиновении. Когда солдаты услышали шум и крик, то начали роптать. Марин, после многих повторений «смирно», прибегнул к другому средству: он скомандовал: «Старые екатерининские гвардейцы, вперед!» и когда те выступили, он присовокупил: «Ежели эти не­годяи гатчинские пикнут хоть слово, то в штыки их, ребята!» Без сомнения, караул был подобран так, что большее число было не гатчинских.

     Когда заговорщики подошли к спальне императора, то у дверей оной нашли спящаго гусара. Гусар вскочил и сказал: «Не извольте ходить, император почивает!» Его хотели оттолкнуть; он сопротивлялся. Один из Зубовых, Николай или Валерьян — не знаю, нанес ему удар саблею, так что перерубил руку ¹).

     Павел, услыша шум, вскочил с кровати. В ис­пуге он не мог найти двери, которая вела на потайную лестницу, и спрятался в камине, заслоненный экраном. Заговорщики, входя в спальню императора, тщетно ис­кали его несколько минут, но когда отодвинули экран, то луна осветила ноги, стоящия в камине. Вытащили Павла из камина и, прежде всего, стали высчитывать ему все его жестокости. Он бросился на колени перед ними, просил прощения и обещал вести себя впредь сообразно их воле. Он даже предлагал взять от него

     ¹) Этот гусар  был  награжден подарком каменнаго дома в Петербурге, стоимостью в 60,000 рублей.

 

 

     130

подписку, в которой он подпишет всякия условия, ка­кия им угодно. Некоторые стали, глумясь над императором, выдумывать разныя условия, иные предлагали ему отказаться от престола в пользу наследника — он на все соглашался! Бенигсен первый прекратил это пустословие, сказав: «Разве мы затем собрались и пришли сюда, чтобы разговаривать!» С этим словом, мгновенно силач Николай Зубов ударил императора, стоявшаго на коленях, золотою табакеркою в левый висок. Павел повалился на пол. Все бросились доколачивать его.

     В этот момент императрица Мария Феодоровна ло­мится в дверь и кричит: «Впустите, впустите»! Кто-то из Зубовых вскричал: «Вытащите вон эту бабу!» Алексей Татаринов, мужчина сильный, схватил ее в охабку и понес, как ношу, обратно в ея спальню. Надо заметить, что императрица была в одной рубашке. Долго не могли умертвить Павла — он был полон жизни и здоровья. Наконец, сняли шарф с Аргамакова — он один только был в шарфе — и, сделав глухую петлю, задушили. На лице осталось много знаков от нанесенных ему ударов.

     Тем временем преображенский батальон, под начальством Талызина, стоял против подъемнаго моста и заряжал ружья боевыми зарядами. Офицеры, разными остротами и прибаутками, возбуждали солдат против Павла. Семеновский батальон шел так медленно, что когда голова его показалась в воротах дворца со сто­роны Садовой улицы, то князь Петр Михайлович Волконский, как шефский адъютант этого полка, бывший тогда при наследнике, подскакал верхом к батальону и закричал: «Помилуйте, Леонтий Иванович, вы всегда опаздываете» и, не слушая отговорок Депрерадовича, прибавил: «Ну, теперь все равно — поздравляю с новым императором».

     Так погиб полномочнейший властелин величайшей державы в свете, человек, рожденный с весьма хоро-

 

 

     131

шими способностями, довольно хорошо образованный и с благородными побуждениями. Почему все эти качества не спасли его от погибели? Потому, что первым качеством человека должно быть умение управлять своими страстями, и тогда только он может управлять другими. Гораздо большее число заговорщиков и гораздо осторожнее веден­ный заговор не мог бы успеть в этом убийстве, если бы не было на то общаго молчаливаго согласия всей сто­лицы, общаго желания всей России.

     Правда, что Павел не имел того просвещеннаго взгляда на быт государственный, который при воспитании сообщен был Александру. Это, повторяю, оттого, что Екатерина II не смела сменить Панина каким-нибудь образованным европейцем; она, вероятно, боялась при этой перемене возможных покушений со стороны Орловых, которым она слишком поддалась было сначала. В этом случае Екатерина II заплатила общую дань слабости человеческой; притом же она тогда была менее опытна, чем при воспитании своего внука.

     В ночь убийства генерал Уваров, с пятью или шестью офицерами, отправлен был к наследнику пре­стола для удержания его в бездействии. Александр плакал и рвался безпрестанно идти на помощь к своему отцу. Офицеры, загораживая ему путь, становились на колени и, простирая руки, умоляли его всевозможными убеждениями и даже ложными обещаниями, что Павел не будет лишен жизни, не идти к отцу и подождать воз­вращения от него заговорщиков. Таким образом Ува­ров и его сообщники протянули время до тех пор, пока главные заговорщики пришли провозгласить его императором. Благодушный Александр ответствовал на это поздравление горькими слезами и показался на короткое время двору своему смущенный и грустный. Великий князь Константин в это время был арестован отцом своим за какия-то неисправности по Конногвардейскому полку, котораго он был шефом, и безпечно спал в своих комнатах.

 

 

     132

возможности описать восторг столицы при рас­пространившейся вести о смерти Павла. На разсвете 12-го марта заговорщики разсыпались прямо из дворца во все концы Петербурга, каждый по своим знакомым. С бешеною радостью вбегая в дома спящих, громо­гласно еще из передней кричали они: «Ура! поздравляю с новым государем»! Где дома были заперты, там сильно, с криком стучались, так что будили всю улицу, и каждому, высунувшемуся в окошко, провозглашали свою новость. Все из домов выбегали и носились по городу с этою радостною вестью. Многие так были вос­хищены, что со слезами на глазах бросались в объятия к людям совершенно незнакомым и лобызаниями поздравляли их с новым государем.

     В 9 часов утра на улицах была такая суматоха, какой никогда не запомнят. К вечеру во всем городе не стало шампанскаго. Один не самый богатый погребщик продал его в тот день на 60,000 рублей. Пиро­вали во всех трактирах. Приятели приглашали в свои кружки людей вовсе незнакомых и напивались допьяна, повторяя безпрестанно радостные клики в комнатах, на улицах, на площадях. В то же утро появились на многих круглыя шляпы и другие запрещенные при Павле наряды; встречавшиеся, размахивая платками и шляпами, кричали им «браво». Весь город, имевший более 300,000 жителей, походил на дом умалишенных.

     Императрица Мария Феодоровна, несмотря на суровость и неверность своего супруга, была очень огорчена умерщвлением Павла, особенно же родом смерти его и поступком заговорщиков с нею. Она, прежде всего, потребовала от императора, своего сына, чтоб Алексей Татаринов был удален. Его выписали тем же чином в какой-то армейский кавалерийский полк. Но, к несчастью, полк этот пришел в Москву, на коронацию, и через пять месяцев императрица опять уви­дела его и опять возобновила свои требования. Татари-

 

 

     133

нов был отставлен в чистую и ему велено было жить безвыездно в деревне. В какой? У него вместе с братом было всего семь душ! Его товарищ по полку, Сафонов, человек богатый, купил ему душ 60 с землею, близ своего имения, в Курской губернии, где Татаринов прожил более 30 лет. В 1814 году, по убедительной просьбе своих родных, живших в Петер­бургской губернии, он решился их посетить. В то время, как родные с нетерпением ожидали его, является к ним незнакомый человек и спрашивает, не здесь ли Алексей Татаринов, приехавший из Курска? Ему ра­достно отвечают, что ожидают его ежедневно. «Так я буду его дожидаться», отвечает незнакомец: «я полицейский офицер, присланный из Петербурга, чтоб от­везти его обратно в Курск». Он приехал через сутки после полицейскаго и, переночевав только одну ночь, отправился обратно в свое курское обиталище.

     Прочие убийцы Павла были также большею частию ра­зосланы по деревням. Талызин умер через два ме­сяца, Николай Зубов через 7 месяцев, Валерьян Зубов через два года и 4 месяца — как подозревают, все не без отравы.

     Фон-дер-Пален также был удален. Все уверены в том, что он действовал надвое и, выигрывая время то перед спальней императрицы, то у дверей потаенной лестницы, он прислушивался, как идет дело, и если б оно не удалось, он был готов явиться на помощь Павлу и перевязать всех заговорщиков. Замечательно, что из всех заговорщиков один только Уваров, человек самый ограниченный и необразованный, сохранил до самой своей смерти, в продолжение более 20 лет, милость и расположение императора Александра. Бенигсен, первый нанесший удар Павлу, был употребляем в службе во все царствование Александра. Волконский и Марин также не потеряли своей карьеры.

     Кстати разсказать анекдот, доказывающий, как многим известен был заговор.

 

 

     134

       Какой-то екатерининский вельможа — полагаю, что граф Апраксин, ибо я слышал это от престарелой девицы, графини Прасковьи Алексеевны Апраксиной, которая на­зывала его дедом, — смиренно жил в доме своем на Царицыном лугу. У него ежедневно был съезд родных, так что всегда человек до 20-ти садилось за стол. 11-го марта один из его внуков, камер-юнкер тогдашняго двора, молодой взбалмошный повеса, сидя за ужином, около полуночи, безотвязно просил у сво­его дедушки шампанскаго; тот долго не хотел испол­нить его просьбы, но, наконец, согласился. Когда налито было шампанское, молодой человек, часто поглядывая на часы, наконец схватил бокал и громко возгласил: «Поздравляю вас с новым государем!» Все вскрик­нули в один голос и разбежались по внутренним комнатам. Повеса остался один и, не дождавшись ничьего возвращения, уехал. Через несколько часов предсказание его оправдалось. Графиня, бывшая свидетель­ницей, прибавляла, что этот молодой камер-юнкер, по ветреному своему характеру и болтливому языку, никак не мог быть в числе заговорщиков, а, вероятно, знал это только по слуху.