Армфельдт Г.-М. Встреча с Суворовым в 1799 году. Из записок барона (впоследствии графа) Густава-Маврикия Армфельдта / Сообщ. и перевел Г.Ф. Сюннеберг // Русская старина, 1893. – Т. 77. - № 3. – С. 696-700. – Интернет-версия – М. Вознесенский 2006.
ВСТРЕЧА С СУВОРОВЫМ В 1799
ГОДУ.
Из записок барона (впоследствии графа) Густава-
Маврикия Армфельдта 1).
С великим нашим Суворовым
барон Армфельдт познакомился в Праге в 1799 году. Он следующим образом
описывает свою встречу с знаменитым полководцем: «Я видел Суворова»,—пишет он
своей дочери 29 декабря 1799г.,— «несколько дней тому назад в театре; его слава
и странности привлекли туда множество народу: за билеты платили тройную цену. Театр
был иллюминован, и пролог читался в его славу. Он появился в ложе эрцгерцога
Карла, в австрийском фельд-маршальском мундире и во всех своих орденах. После
пролога, равно как и при его входе в ложу кричали: «ура!» и «да здравствует
Суворов!» с неслыханным энтузиазмом. Он отвечал: «да здравствует Франц»! и
несколько раз давал знаки рукою, что не желал, чтоб произносили его имя, но
когда это ему надоело, он низко кланялся и кончил тем, что благословил зрителей
в партере и ложах. Никто не находил это смешным; ему кланялись, как папе. Во
время одного из антрактов одна молодая дама далеко высунулась вперед из
соседней ложи, чтобы увидеть его. Он просил узнать ея фамилию. Ее представили
ему, и он протянул ей руку, но она сконфузилась и не дала ему сво-
1) Род. 1757 г., f 1814 г.
697
ей. Тогда Суворов взял ее за нос и поцеловал.
Публика тогда не могла не смеяться.
«Я был приглашен на обед к
князю-архиепископу; в 10 часов я отправился туда и нашел более 50 дам en gran gala и все, что в Праге было
великаго и знатнаго. Архиепископ-князь Сальм — любезный человек и отличнейшаго
тона. Он принял меня самым предупредительным образом и представил меня всем
этим дамам, так что я, того не замечая, очутился точно одним кавалером в
большой компании среди множества дам. Вдруг бежит Суворов в сопровождении
многих лиц. Он низко поклонился во все стороны и очень громко сказал: «что
рекомендует себя доброй и дружбе дам» и т. д. Это казалось плоским и сказано не
хорошо, с закрытыми глазами и гримасами. Я стоял тихо и смотрел на него. Но он
заметил меня и мои ордена и приблизился ко мне; после того как князь Горчаков
на его вопрос ответил, кто я, он полетел ко мне на шею, живо меня обнял и
кричал: «Герой, герой, ты побил русских и очень; Суворов только бил турок,
пруссаков, поляков и французов». Потом он взял меня за руку, потянул меня бегом
за собой через все помещение и громким голосом кричал то же самое и объявил,
что он давно желал со мной познакомиться. Потом он призвал своих генералов и
свой штаб, представил меня им и кончил следующими словами: «да, да он нас
крепко побил; это заслуживает уважения; но он никогда не переставал быть верным
своему королю и отечеству, это заслуживает почтения и удивления»; после сего он
еще раз меня обнял. Это случилось в присутствии 150 лиц, и я был так сконфужен,
что в жизни никогда не испытывал подобнаго. Мы отправились в столовую, и там он
меня позвал поближе к себе. Мне он ничего не говорил, что не отличалось бы умом
и смыслом; но во время общаго разговора он делал гримасы и говорил массу
чепухи.
«На следующий день он меня
пригласил к ceбе обедать в 8 ч. утра. Я пришел и застал его при
богослужении. Он читал большую книгу, бросался на землю, а потом пошел и
698
взял музыкальныя ноты, которыя он долго напевал
вполголоса рассматривая, прежде чем отдать их мальчикам, состоящим в полках
певчими, и хорным певчим. Церковь была совершенно устроена; меня уверяли, что
ничего недоставало, и что все возилось на шести лошадях. Это единственный обоз
у князя-гералиссимуса.
«Потом мы сходили с
лестницы, через двор, и вошли в
лачужку, где жара была невыносима. Совсем маленькая комната с кроватью, столом
и четырьмя стульями составляла спальню и рабочий кабинет Суворова. Другая,
также совсем маленькая, была его столовая и зала. Мы сели за стол — я рядом с
ним — и трапеза состояла из самой скверной русской постной пищи. Он заставлял меня отведать всего и сам ел
чрезвычайно много. Наконец мы заговорили о войне. До этого он делал и говорил
много глупостей; показывал свои раны и хотел видеть мои. Потом он говорил про
свой италианский поход и в таких выражениях, которыя ни в каком отношении не
могли умалять того высокаго мнения,
которое его военный талант уже заранее мне внушал. Он мне говорил
совершенно новыя вещи касательно нашего ремесла, которыя я никогда не
забуду. Если его тактика не совершенна,
то нельзя отрицать, что он обладает взглядом и даром уметь пользоваться
одержанным успехом или ошибкой неприятеля. Только в 1-м часу мы встали из-за
стола. Он часто повторял, что он любит разговаривать с людьми, которые могли
его понять. Я ему сказал по поводу чего-то случившагося во время сражения при
Треббии: «но ваши шпионы могли
бы об этом вас известить». — «Шпионы, добрейшее
превосходительство, шпионы! Суворов никогда таких не употребляет; это люди,
которых можно вешать и которых вешают, и я не
хочу быть причиной смерти никого». Потом он перекрестился и сказал мне:
«Святой Дух дает мне внушения; это лучший шпион», и опять перекрестился. После
обеда он приказал дежурному генералу Андрею Горчакову дать мне карты, приказы и
пр. все с последняго его похода.
«В настоящее время я этим
занят. Это прекрасно, но неслы-
699
хано, сколько людей он пожертвовал. По крайней мере
17.000 русских убито; и это он, который боится иметь смерть одного шпиона на
своей совести—это трогательно».
После этого перваго
знакомства они часто виделись, и Суворов все продолжал отличать шведскаго
генерала своим дружеским вниманием. Армфельдт находил его общество поучительным
и интересным. «Он странный»,—пишет Армфельдт,— «выражается странно, но все, что
он говорит о военных делах; marque аu coin d'un grand genie et d'ime profoiide experience».
«Он мне говорил удивительно
умныя, глубокия и интересныя вещи, не касательно войны, или политики, но о той
стране, в которой мы в течение трех лет и семи месяцев спасались не от
бедствия, а от эшафота. Ты не поверишь, как этот человек, покрытый лаврами и
ранами, интересен. Он не дурак, он не чудак, он чрезвычайно глубок и тонок, а в
особенности ловок судить о людях и обстоятельствах».
Один обед у Суворова
Армфельдт описывает следующим образом:
«Третьяго дня мы обедали у
старика в 8 часов, и тогда он выкидывал тысячи штук, чтоб чествовать двух своих
иностранных переговорщиков, Беллегарда и Минто; мы не встали из-за стола ранее
как в час. Между многими странностями, которыя он говорил, было однакож и много
удивительных фраз. Между прочим он спросил Беллегарда, отчего Ганнибал после
сражения при Каннах не пошел на Рим. Беллегард ответил: «Он хотел дать своей
армии несколько дней отдыху».—«Нет, сказал Суворов 1) c'etaitle Conseil 2) de Carthage qui Tempechait; et partout,
ou le Conseil et les cabinets veulent regler les operations des generaux, cela sera de meme». Много говорилось в этом
духе. Когда мы вышли из-за стола, он сказал: «Messieurs, се n'est ni 1'argent de l'Angleterre, ni les bayon
1) Нет, сказал Суворов, ему помешал Совет Карфагена, да и всюду, где есть Совет и где
дипломаты хотят направлять действия генералов, будет то же самое.
2) Это явный намек на
существовавший в то время - австрийский
„Hof-Krieg's-Kath".
700
nettes
des Russes, ni la cavalerie et la tactique des Autrichiens ni Souworow qui
remettra 1'ordre et remportera des victoires, qui auront les suites desirees;
c'est la justice, le desinteressement qu'on mettra dans les demarches
politiques, la bonne foi, 1'honneur et une conduite loyale, gagnant les coeurs;
c'est par Ik qu'on fera tout Adieu, Messieurs» 1).
Перевел со шведскаго и
сообщил
Г. Ф. Сюннерберг.
1) „Господа, не английския деньги, не pyccкиe штыки, не австрийская
кавалерия и тактика, не Суворов водворят порядок и одержат победы с желанными
последствиями, а справедливость, безкорыстие, которое внесут в политику,
прямота, благородство и порядочность, привлекающия сердца, вот чем можно достигнуть всего. Прощайте,
господа!"
