Есипов Г. Яганна Петрова, камер-медхен Екатерины I-й // Исторический вестник, 1880. - № 3. – С. 547-556. – Сетевая версия – И. Ремизова 2006.

 

 

 

ЯГАННА ПЕТРОВА,

 

камер-медхен Екатерины I-й.

 

     Двор императрицы Екатерины 1-й при жизни Петра Великаго отличался особенною простотою и отсутствием всякой роскоши. Причин этому было много. Находясь в постоянных разъездах — то на войне, то на марциальных водах, то за-границею, Петр не любил брать с собой большой свиты и был скуп на пустые расходы. Екатерина, сопровождавшая его всюду, должна была по необходимости дер­жаться того же правила. Кроме того, около Екатерины не груп­пировались жены бояр и стольников, не было при ней и дворцовых боярышень. Весь ея придворный женский штат состоял из нескольких немок-прислужниц, носивших прозвания камер-медхен и камер-фрау, а из русских приближенных были неот­лучно при Екатерине только две женския персоны: старая двор­цовая боярышня девица Анисья Толстая, и новая дворцовая боярыня, а к тому и шутиха, княгиня Настасья Петровна Голицына. Обе оне пользовались особенным расположением императрицы, но не имели никакого особеннаго влияния, ни лично на государыню, ни на ея домашнее хозяйство. Ни Толстая, ни Голицына не вмешивались в придворныя интриги, и не ловили рыбы в мутной воде, пользуясь влиянием Екатерины на Петра Великаго. Но за то немки, особенно три: девица Крамер, Устинья Петровна Гринвальд и Яганна Пет­рова широко эксплоатировали расположением к себе Екатерины и были влиятельными личностями. Девица Крамер занималась придвор­ными интригами в высшем кругу тогдашняго общества, а Грин­вальд и Яганна втихомолку, через Екатерину, помогали тем, кому грозила какая нибудь беда от гнева или неудовольствия Петра. Сверх того Яганна Петрова распоряжалась карманными деньгами

 

 

     548

Екатерины, а так как Петр не давал их много, то случа­лось, что Яганна платила свои деньги за императрицу. Из этого трио Анна Крамер поплатилась дорого за свои интриги еще при жизни Петра: была сослана; а Устинья и Яганна после кончины Екатерины перешли с прочею прислугою императрицы к цесаревне Елизавете Петровне. Судьба Устиньи Гринвальд остается неизвестною, а Яганна Петрова испытала в царствование Анны Иоанновны беду нежданную, о которой сохранилось известие в архивных документах.

 

     Возведение на престол Анны Иоанновны партиею Голицыных и Долгоруких, в видах ограничения самодержавия, было встречено большинством русских во всех слоях народа не сочувственно. Боль­шинство общества и особенно народ, желали видеть императрицею дочь Петра Великаго Елизавету. Мечты эти не осуществились, и Анна Иоанновна, уничтожив условия ограничения самодержавия, подарила Россию Бироном. Понимая очень хорошо, что русские люди не могли добровольно и искренно подчиниться ему, немцу, сомнительнаго происхождения, Бирон смотрел на всех и на все подозрительно и только в жестоких мерах и преследованиях находил возможность удер­живать за собою власть. Началась та эпоха, которая сохранилась в преданиях под названием „бироновщины". Тайная канцелярия, учрежденная Бироном в 1732 году и отданная под начальство прежняго деятеля по этой части Андрея Ивановича Ушакова, была завалена делами, в которых ясно выражались негодование и презрение Русскаго народа к пришельцу-временщику. Сверх того, в этих преступных, по мнению Бирона, толках, безпрестанно про­говаривался Русский народ о своем сочувствии к Елизавете. Би­рон с Ушаковым, немилосердно пытая, ссылая и казня „преступников", в то же время старались возстановлять императрицу против Елизаветы.

     Началось ссылкою в Сибирь прапорщика Шубина, перваго, по преданиям, любимца Елизаветы — его сослали так ловко, что когда Елизавета вступила на престол, то посланные за ним курьеры два года отыскивали его в Сибири и наконец нашли где-то около Камчатки. Бирон сладил зорко не только за самою Елизаветою, но и за ея прислугою. Везде были подосланы шпионы, доносчики... В их руки попалась и преданная Екатерине старая ея камер-медхен Яганна Петрова.

      27 нюня 1735 года, в Тайную канцелярию приведена была неиз­вестная женщина, с приказанием от Андрея Ивановича Ушакова содержать ее под караулом до его приезда.

     Андрей Иванович не заставил себя долго ждать и приехавши, тотчас приступил к допросу. Секретарь Тайной канцелярии, в присутствии Ушакова, записывал показания неизвестной женщины:

 

 

     549

      „Зовут ее Мете Вестенгардта, вольная девка, иноземка, люте­ранской веры; прежде сего жила при доме Меншикова, а тому назад два года и семь месяцев, перед праздником св. Андрея Первозваннаго за два дня, была в гостях у мадам Яганны Петровой, которая при доме государыни цесаревны Елизаветы Петровны, и в то время у Яганны была девица Лизабет, которая государыню це­саревну убирает, и она, Яганна, говорила девице Лизабет о ея императорском величестве, да про обер-камергера графа фон-Бирона некоторыя великия непристойныя слова и девица Лизабет го­ворила Яганне: „Пожалуй, для Бога, о том помолчи". Долго она, Вестенгардта, не доносила потому, что не знала кому, а наконец решилась разсказать подполковнику Траутфетеру, который послал ее к Андрею Ивановичу Ушакову, а от него прислана в Тайную канцелярию; по-русски не умеет разсказать, какия именно слова го­ворила тогда Яганна Петрова".

     Андрею Ивановичу было ясно, что Траутфетер, любимец и креа­тура Бирона, выведал уже  все от вольной девки иноземки Вестенгардт, пересказал все герцогу и конечно герцог имеет в виду особенную цель, враждебную Елизавете Петровне, поручив Траутфетеру предать доносчицу в руки Тайной канцелярии. Уклон­чивость Вестенгардт разсказать свой донос по русски, не затруд­нила нисколько Андрея Ивановича. Он мог, как это обыкновенно делалось, прямо постращать вольную девку пыткою и развязать ей язык. Но Вестенгардт принадлежала к среде придворной прислуги, может пересказать со страху что нибудь такое, что хотя и известно было Андрею Ивановичу, старому хранителю придворных тайных сплетен и интриг, но что неудобно записывать в летописи Тайной канце­лярии, и Андрей Иванович приказал отвести Вестенгардт под караул и очень кротко посоветовал ей подумать, не вспомнит ли она русскими словами разсказать, что говорила Яганна Петрова. Совет и подкараульное содержание подействовали. В 8 часов вечера Вестенгардт объявила секретно секретарю Тайной канцелярии „что теперь припомнила она о словах мадам Яганны  Петровой объявить по русски".

     Секретарь послал сказать об этом Андрею Ивановичу и он приехал в Тайную канцелярию в 10 часов вечера, — так нетерпе­ливо желал знать Ушаков, что поразскажет Вестенгардт о доверенном лице Елизаветы Петровны.

     Вестенгардт разсказала Андрею Ивановичу: „Яганна Петрова говорила по немецки слова такия: перваго де императора одна и есть дочь, да мало ей чем жить, а колиб го­сударыня императрица изволила ей отдать которыя император первый прибавил земли, то бы де довольно ей было чем жить. А после того Яганна говорила: что обер-камергер очень не фамильный человек и жена де его еще просто не фамильная, а государыня де

 

 

     550

императрица хотела его курляндским герцогом сделать и я де тому дивилась. И она де, Вестенгарт, на то сказала: какой де князь Меншиков был фамильный человек, да Бог де сделал его великим человеком, а об обер-камергере и об жене его слышала она, Вестенгардт, что они оба фамильные и коли де Бог изволит им что дать, то де всем нам на свете надобно почитать и радоваться. Яганна на это отвечала ей: что де за него ты стоишь? И она, Вестенгардт, сказала: дай де Бог, чтоб был он герцог курляндский и что он от Бога желает; ко мне де он в Москве показал великую милость, по поданному государыне императрице прошении о жалованье моем. А Яганна на это ей сказала: а достала де ты жалованье? И она, Вестенгардт, отвечала: я могу верить, что императрица может меня пожаловать! Яганна говорила еще: когда де он будет герцогом курляндским, то де жену свою отдаст в кляштор, а государыню де императрицу возьмет за себя. И она, Вестенгардт, сказала Яганне: это неправда и не можно того сделать и не могу о том верить, что это у нас не манер. При всех этих словах была и слышала девица Лизабет, которая трижды говорила Яганне: ради Христа, о том ты не говори, окны де низки, могут люди услышать. Еще припомнила, что Яганна говорила, будто ея императорское величество в Москве говорила, что не хочет фаворитов у себя держать, а она, Вестенгардт, отвечала: всякий де цезарь и король фаворитов у себя держит".

     Разсказавши всю эту сплетню, Вестенгардт просила Андрея Ива­новича, в случае запирательства Яганны — поставить ее на очную ставку с девицею Лизабет.

     Какая причина побудила Вестенгардт сделать слишком через два года донос на Яганну? Личная ли вражда, или неудача может быть пристроиться к Елизавете Петровне, или  она хитро направ­лена была на это агентами Бирона — остается неизвестным, потому что Андрей Иванович не нашел нужным очень преследовать Вес­тенгардт допросами. Ему, для угождения Бирону, нужна была Яганна — бывшая при Елизавете Петровне с ея детства, старуха, перед глазами  которой, с первых годов связи Екатерины с Петром, прошла вся эта вереница людей, подслуживавших и Ека­терине, и цесаревне Елизавете, особенно когда к последней так расположен был покойный молодой император Петр II; подслу­живался тогда к цесаревне и Андрей Иванович — а теперь он обернулся к ней спиною, и конечно Яганна Петрова должна была быть неприятна не одному Бирону, но и самому Андрею Ивановичу. Бедная Яганна! старая и преданная слуга Екатерины и Елиза­веты. В своем скромном, одноэтажном домике, на Адмиралтей­ской площади, недалеко от дворца, подаренном ей Екатериною, забытая всем настоящим придворным кружком, она не ожидала висевшей над ея головою беды.

 

 

     551

    На другой день, 28 июня 1735 г., в дом Яганны явились сол­даты и подьячий Тайной канцелярии. Бедную старуху повели в Пе­тропавловскую крепость, где помещалась тогда Тайная канцелярия. Андрей Иванович с нетерпением ожидал своей жертвы. Он удостоил ее допрашивать лично.

     Первый вопрос и для чего, непонятно: какой веры мадам Яганна?

     — Католической веры.

     — Как знакома с девицею Вестенгардт?

     — Тому слишком два года, жила она у меня в доме, нанимала для себя комнату.

     Затем секретарь прочел Яганне донос Вестенгардт.

     — Ни одного такого слова, как показывает Вестенгардт, ни наедине, ни при Лизабете, не говорила — был ответ Яганны.

     Андрей Иванович послал за девицею Лизабет, которая уби­рала цесаревну в ея дворце. Какое унижение для бедной, загнан­ной цесаревны — в ея дом явились солдаты и увели в Тайную канцелярию дрожавшую от страха и стыда девушку.

     Опять странный вопрос о религии.

     — Лютеранской веры, отвечала Лизабет.

     Прочли ей донос вольной девки.

     — Ничего, никогда не слыхала таких слов от Яганны, отвечала честная немка.

     Андрей Иванович поставил „очи на очи" Лизабету с Яганною. Обе не подтвердили донос.

     С другими подсудимыми Андрей Иванович не поцеремонился бы и прямо приступил бы к пытке, но в настоящем случае как ни преследовала Бироновская шайка цесаревну, известная Ушакову привязанность народная к цесаревне и еще неохладевшее уважение к памяти Петра Великаго в лице его дочери, заставили Андрея Ивановича изменить обыкновенные приемы Тайной канцелярии: девицу Лизабет отпустили в дом цесаревны, но обязали ее под­пискою: что если она кому-нибудь скажет о чем ее спрашивали в Тайной канцелярии, то она будет казнена смертью.

     Трудное и опасное дело для Андрея Ивановича. По закону надо пытать сперва Вестенгардту, а потом и Яганну. В подобных делах с другими он не стеснялся, и без доклада императрице Тай­ная канцелярия делала свое дело. Но теперь приходилось пытать сперва Вестенгардт, выказавшую такую преданность Бирону, а по­том старую слугу и доверенное лицо Екатерины. Поэтому Ушаков счел нужным прежде передать императрице существо доноса Вестен­гардт.

     По докладу Ушакова, Императрица приказала:

     „Объявить Вестенгардт и Яганне, что они по государственным правам дошли до розыску; того ради чтоб не допуская себя до того, сказали сущую правду, а ежели и потом будут утверждаться каждая

 

 

     552

на своем показании, то привести их в застенок и разспросить об оном на-крепко, и буде в застенке утвердятся на прежнем своем показании, то для увещания и изыскания правды допустить их веры пасторов, которые бы их, а также и девицу Лизабет увещевали на-крепко, чтоб объявили истину, не скрывая ничего, только имянно о непристойных словах их пасторам не спрашивать и им, Вестенгардт и Яганне и Лизабете, пасторам говорить не велеть, и что потом будет учинено, о том доложить ея величеству".

     Нет сомнения, что это решение, нарушавшее в Тайной канцелярии порядок для разследования подобнаго рода дел, было про­диктовано Ушаковым, по совету с Бироном; это решение объясняет странные вопросы Ушакова подсудимым о том, какой они веры и доказывает всю изворотливость и хитрость этого придворнаго палача первой половины XVIII столетия. Только благодаря этой хитрости, Ушаков выплыл безвредно из того омута ссылок, которым под­верглись Толстой, Девиер, Скорняков-Писарев, Меншиков, Остерман, Бестужев-Рюмин, Миних и др. Неспособный и неумелый в делах государственнаго управления, Ушаков, под всеми гро­зами придворных интриг, сумел однакоже сберечь свое положение начальника страшной Тайной канцелярии почти до Екатерины Великой...

     30-го июня Андрей Иванович приехал из дворца в Тайную канцелярию и объявил Вестенгардт и Яганне решение императрицы.

     Вестенгардт поддерживала свой донос, Яганна не сознавалась, а только сказала Андрею Ивановичу, „что она теперь припоминает, что она слышала от кого-то, но от кого — не помнит, что после коронации императрица говорила, что все управлять будет сама и фаворитов при себе иметь не будет".

     — Ну, вот и память понемногу приходить, отвечал с улыбкою Андрей Иванович, —  вспомнишь и побольше, мадам Яганна. Отве­дите-ка их в застенок! прибавил он.

     Страшное дело — допрос на-крепко в застенке, у дыбы, возле которой стоит палач, готовый по мановению руки Ушакова вздер­нуть на виксу...

     — Говори правду, мадам Яганна, говори: не вспомнишь-ли еще чего? спросил Ушаков старуху.

     Секретарь Тайной канцелярии записывал показание Яганны.

     „Говорила она Вестенгардте, но когда — не упомнит, что в доме у нея, Яганны, поставлено было много солдат и как де-фелъдмаршал фон-Миних был у государыни цесаревны, то она-де, Яганна, просила его, чтобы со двора ея солдат свесть, и оной фон-Миних приказал подать челобитную, и она-де, Яганна, как с челобитною к тому фон-Миниху пришла, то-де ее перед собою не пустил и притом-де она, Яганна, про того фон-Миниха гово­рила: „в старые-де годы я фон-Миниху служила и он-де называл меня благодетельницею, а он-де не очень из великой фамилии, а

 

 

     553

ныне-де велик, и фельдмаршал стал, и спесив и ныне-де меня бедной не знает". Вестенгардша, когда-то ей, Яганне, говорила, что слышала будто государыня императрица пожаловала цесаревне трид­цать тысяч рублев и теперь цесаревне есть чем жить, а на это она, Яганна, говорила Вестенгардше, что от государыни импера­трицы цесаревне таких денег не пожаловано, а цесаревне было-бы-де чем жить, когда-бы-де покойная императрица Екатерина Алексеевна собственных своих деревень не отдала фамилии своей".

     — Больше ничего не помнишь? спросил Андрей Иванович.

     — Больше ничего не помню — отвечала старуха.

     — Говорила бы уж все с разу, мадам Яганна, сказал с до­садою Андрей Иванович, время только тянешь. — Смотри попадешь к нему в руки — прибавил он, указывая на заплечнаго мастера.

     На другой день, 1-го июля, вызвали опять из дома цесаревны девицу Лизабет и пригласили в Тайную канцелярию лютеранскаго пастора Нациуса. Андрей Иванович объявил ему приказание импе­ратрицы, чтоб он увещевал Вестенгардт и девицу Лизабет ска­зать правду, но чтобы при увещании он о тех делах, о чем Вестенгардт доносит, их не выспрашивал.

     „И потом оной пастор Нациус (так записано в деле), с означенною Лизабетою говорил по-немецки довольно, и после того оной пастор Нациус его превосходительству донес словесно по-русски, что он помянутую Лизабет, как по их вере надлежит, в означенном увещевал на-крепко. И оная-де Лизабет сказала, что о чем была она, Лизабет, допрашивана, о том-де ни о чем от Яганны Петровой никогда она не слыхала, также и сама она, Лизабета, слов, как показывает Вестенгардша, никогда ни к чему оной Яганне не говорила и в том де перед ним, Нациусом, накрепко утверждает".

     Лизабету отпустили.

     Принялся пастор увещевать Вестенгардт; она подтвердила, что говорила истинную правду.

     Андрей Иванович послал секретаря объявить Яганне, что Ве­стенгардт утверждается в своем доносе, и внушить ей, что она может довести себя до пытки.

     Секретарь возвратился и доложил Андрею Ивановичу, что Яганна желает говорить с его превосходительством секретно.

     — Какой тут секрет? закричал Андрей Иванович: приве­дите ее и пусть она при Вестенгардше говорить всю правду, — а то еще очныя ставки, бабье вранье, да запирательство. Приведите ее!

     Андрей Иванович видимо щадил Вестенгардт в угоду Бирону.

     Бедная старуха Яганна, измученная страхом, изнуренная трехдневным содержанием под караулом, предстала пред грознаго Андрея Ивановича и начала разсказывать все, что только могла вспомнить из своих разговоров с Вестенгардт.

 

 

     554

     „Когда в доме у нея жила Вестенгардша, то когда-то, не упомнит, Вестенгардша ей говорила: слышала она, что Варвару Арсеньеву велено взять сюда в Санктпетербург ¹). И она, Яганна, спросила, по­чему она о том ведает? и Вестенгардша отвечала, что императрица писала, чтоб ей быть, „чаю-де, что скоро будет". Яганна спросила: а где будет она жить? Вестенгардша отвечала: „может де быть, что будет де при государыне или при княжне Меншиковой жить ²). На это Яганна говорила: „Вот-де какия вины были, да прощены, что хотела-де оная Варвара, чтобы князь Меншиков был герцогом. „Теперь де можно и обер-камергера сделать герцогом и может-де он на императрице жениться". Вестенгардша отвечала: „У него-де жена есть". Яганна на это сказала: „Жена его больна и может ее в кляштор отдать". Но одумався, что она, Яганна, дурно гово­рила, тотчас сказала Вестенгардше: „Теперь де можешь мне беду сделать!" А Вестенгардша божилась и говорила, что о том никому не скажет. А во время этих разговоров девицы Лизабет и других никого не было, а говорили оне между собою одни".

     Старуха замолчала.

     — Только и всего? спросил Андрей Иванович — а об цесаревне-то, что нечем ей жить? а об обер-камергере?

     — Не помню, отвечала Яганна.

     — Авось вспомнишь, сказал Андрей Иванович — отведите под караул!

     Опыт научил Андрея Ивановича, что подкараульное содержание, в виду застенка, часто развязывало языки людей, попадавших в Тайную канцелярию.

     Прошло два дня, томительные для старухи. Чего от нея хотят? за что преследуют? Она не понимала, что в ея болтовне Андрею Ивановичу нужно было уловить то, что могло усилить нерасположение императрицы и Бирона к цесаревне.

     3 июля Андрей Иванович опять потребовал Яганну к допросу.

     — Что же? вспомнила о цесаревне? спросил он.

     — Чего вспоминать? почти вскрикнула на Ушакова преданная цесаревне старуха. Говорила я всегда, говорю и теперь, что госуда­рыня цесаревна немного упряма, а когда бы у государыни императ­рицы искала, то бы оставлена не была. И когда Вестенгардша мне говорила, что императрица пожаловала цесаревне тридцать тысячью рублей, я говорила ей: „Это-де не великое дело! батюшка-де цесаревин император Петр Первый многия земли прибавил и много-де сделал, можно ей земли дать!

     ¹) Варвара Арсеньева, свояченица князя Александра Даниловича Меншикова, при его ссылке в Березов была заключена в монастырь.

     ²) Дети Меншикова были возвращены из ссылки после его смерти императ­рицею Анною Иоанновною.

 

 

     555

     Как много в этих словах раздраженной старухи теплой пре­данности и высокаго уважения к Петру Великому! Он многия земли прибавил, он много сделал, — можно его дочери земли дать! Немка бросила этот страшный упрек человеку, и притом русскому, обязанному всем своим счастием Петру. Сконфузился Андрей Иванович, но глаза его сверкнули зловещим огнем.

     Старуха испугалась своей смелости и поспешила оговориться:

     — Не о землях, чтоб дать цесаревне говорила, а говорила, что деньгами или другим чем можно бы государыне императрице це­саревну пожаловать... ну да не упомню, как и что об этом гово­рила,

     — Ну, а об обер-камергере что ты говорила? спросил Ушаков.

     — Что обер-камергер очень нефамильный человек и жена-де его еще просто нефамильная, я не говаривала, а только говорила Вестенгардше, что обер-камергер бедный был дворянин, да и жена де его не из богатой фамилии была.

     На другой день, 4 июля, Андрей Иванович, довольный, что может угодить Бирону, доложил императрице все показания Яганны, подтверждавшия справедливость на нее доноса вольной девки иноземки Вестенгардт. В тот же день императрица приказала „за правый донос Вестенгардши на Яганну дать ей награждение двести рублей".

     По установленному и законному тогда порядку, Яганна подлежала сперва пытке, а потом смертной казни. — Но заговорила ли в Андрей Ивановиче совесть, или подействовала на него вспышка Яганны и убеждение, что в ея лице в сообщничестве с Бироном он преследует дочь своего благодетеля, того, который так много сделал, только он предварительно составления экстракта из всего дела и заключения по нем, подал императрице следующее мнение:

     „Не благоугодно ли будет по милосердию вашего величества, вместо пытки и смертной казни учинить оной Яганне жестокое наказание кнутом и сослать в Сибирь в дальний монастырь и содержать ее в том монастыре неисходно и пищу давать против того монастыря монахинь".

     12 июля, изготовленный экстракт, при письме от себя на имя императрицы, в запечатанном пакете, Андрей Иванович послал с секретарем Тайной канцелярии Хрущовым в Петергоф и велел отдать обер-камергеру Бирону.

     Две недели не было ответа — наконец 26 июля экстракт был возращен Андрею Ивановичу с следующею резолюциею за собственноручным подписанием императрицы:

     „Вместо кнута бить плетьми, а в прочем быть по вашему мнению".

                                                                                                                   „Анна".

     2 августа 1735 года, Яганна Петрова по учинению наказания от­правлена была в Енисейский Рождественский монастырь.

 

 

     556

     Прошло шесть лет: Бирон сошел со сцены со всеми своими клевретами, но Андрей Иванович Ушаков уцелел, и по приказанию правительницы Анны Леопольдовны, желавшей угодить цесаревне Елизавете Петровне, 17 февраля 1741 года, он же, Андрей Иванович, подписал указы в Сибирскую губернскую канцелярию, и в Синод о возвращении из ссылки Яганны Петровой в Санктпетербург.

     В списке женской прислуги двора императрицы Елизаветы Пе­тровны 1742 года мы находим опять мадам Яганну Петрову; ей назначено в год жалованья 200 р. В 1746 году она жила в Зимнем дворце, с нею жили две фрейлины: Авдотья Разумовская и Ефимовская, малолетния девицы Будакова и Козлова и четыре племянника графа Алексея Григорьевича Разумовскаго. Мадам Яганна получала стол от Двора наравне с фрейлинами и сверх того ежедневно: полпива по 6 бутылок, меду и пива по 4 бутылки; рейнвейну и краснаго по 1 бутылке; каждые два дня: водки под­дельной из простаго вина по ½ кружки; каждые две недели: водки гданской по одному штофу; ежемесячно: чаю четверть фунта, кофе три фунта, сахару кенарскаго десять фунтов. Мадам Яганна доживала спокойно остаток своих дней при своей благодетельнице Елизавете Петровне.

                                                                                                                                                                               Г. Есипов.