Гочковский И.Е. Взятие Берлина русскими войсками. 1760. Из записок Гочковского [Сообщ. П.И. Бартенев] // Русский архив, 1894. – Кн. 3. – Вып. 9. – С. 13-20.

 

ВЗЯТИЕ  БЕРЛИНА РУССКИМИ  ВОЙСКАМИ.

1760.

Из Записок Гочковскаго.

 

Geschichte eines patriotischen Kaufmanns aus Berlin, Namens I. E. Gotzkofsky, von ihm selbst geschrieben, Augsburg. 1789. Малая 8-ка, 154 стр. 1).

На эту редкую книжечку указал нам, в 1858 году, в бытность нашу в Берлинt, известный Немецкий писатель Фарнгаген-фон-Энзе, как на содержащую в себе сведения о занятии Берлина Русскими войсками в 1760 году, и тогда же сообщил, что автор ея, Гочковский, был Еврей. Фарнгаген мог знать о происхождении Гочковскаго от покойной знаменитой супруги своей, Еврейки Рахили Левин, которая никогда собирала у себя в доме ученое и литературное общество Берлина, у которой (1837—1839) бывали наши Грановский, Батков 2), Станкевич, Фролов и другие Русские люди. Сам же Гочковский (род. 1710) называет себя Польским дворянином.

По бедности занявшись торговлею галантерейными товарами, Гочковский расторговался. Он издавна был известен  Прусскому королевскому дому и самому Фридриху II-му, который покровительствовал его фабрикам, бархатной и шелковой. Через Гочковскаго выписывались картины для Потсдамскаго дворца.

После Цорндорфской баталии т. е. в 1758 году, Гочковский оказал какия-то услуги находившемуся в Берлине пленному бригадиру Сиверсу, и тот впоследствии не позабыл про них. Год спустя, Пруссаки потерпели от нас такое поражение, что король их, по собственному его свидетельству (в известных его Записках), по-

 

1) История купца-патриота из Берлина, по имени И. Е Гочковскаго, написанная им самим. Издана в Аугсбурге 1789.

2) Может быть, позднейшее роковое и под конец весьма заботившее его и тяготившее сближение Каткова с Евреями и объясняется впечатлениями тогдашней Берлинской жизни и умными беседами высокталантливой Рахили Фаригаген-фон-Энзе. П. Б.


14

мышлял о самоубийстве. Он послал гонца в Берлин с   приказом, чтобы   знатные   и   богатые   жители   поскорее   уезжали,   так как он не в силах предупредить нашествие неприятеля. По поручению Берлинскаго магистрата Гочковский ездил к королю узнать о дальнейших его распоряжениях   по поводу переменившихся   обстоятельств. Фридрих находился в деревушке Рейтвене, близ Лебуса. Кругом его лагеря гарцовали Русские гусары   и  казаки.   Гусарский офицер Притвиц помог проворному фабриканту   добраться до короля,  который обнадежил его в безопасности Берлина.

Но в 1760 г., 3 Октября н. ст., значительный Русский отряд, под начальством гр. Тотлебена, начал обстреливать Прусскую столицу, которая не сдавалась, в надежде на приход принца Виртембергскаго*). Гочковский  и другие   Берлинские  граждане   готовили   продовольствие ожидаемым спасителям; но в ночь с 7-го на 8-е Октября Виртембергский принц, будучи не въ силах противостоять  Русским (к которым на подмогу пришли Австрийцы под начальством генерала Ласси), прошел через Берлин мимо и направился к Магдебургу. Приводим разсказ Гочковскаго.

«8 Октября 1760 г., в 2 часа утра, меня позвали в Берлинскую Городскую Думу, где собралась   и находилась в крайнем отчаянии большая часть членов магистрата. Мне сообщили горестную весть об отступлении ваших войск и о беззащитном состоянии города.  Ничего не оставалось делать как постараться по возможности избегнуть бедствия посредством покорности и уговора с неприятелем. Затем возник вопрос,  кому  отдать город,   Русским  или Австрийцам. Спросили моего мнения, и я сказал, что по моему гораздо лучше договориться с Русскими, нежели с Австрийцами; что Австрийцы—настоящие враги, а Русские только помогают им; что они прежде подошли   к  городу  и требовали  формально сдачи; что, как слышно, числом они превосходят Австрийцев, которые, будучи отъявленными врагами, поступят с городом гораздо жесточе Русских, а с этими можно лучше договориться. Это мнение было уважено. К нему присоединился  и  губернатор,   ген.-лейтенант   Фон-Рохов,   и таким образом гарнизон сдался Русским.

В 5 часов того же утра опять позвали меня в Думу. Русские генерал Тотлебен потребовал, чтобы члены магистрата и  купечества явились к Котбусским воротам, и для этого выбрали меня с  некоторыми другими лицами.

 

*)  Его  дочери, родившейся в Штетигн, будущей  нашей императрицы Mapии Феодоровне, шел тогда второй год от роду. П. Б.


15

Город ничего не знал о том что происходило ночью. Обыватели преспокойно спали и вероятно не помышляли о беде, которая витала над их головами. Про отступление наших войск никому не было известно; знали, что они перед городом и тем себя обнадеживали.

Легко понять, что наша депутация направлялась к указанному месту в страхе и неизвестности о том, как предотвратится грозившая опасность. Мы прибыли как раз во-время, ибо Русские готовы были вступить в город, и мы едва поспели поместиться у приворотнаго писаря.

Офицер, ехавший во главе полка, вступил в ворота, спросил нас, кто мы такие и, услышав, что мы выборные от Думы и купечества и что нам велено сюда явиться, сказал: Тут ли купец Гочковский? Едва опомнившись от удивления, выступил я вперед, назвал себя и с вежливою смелостью обратился к офицеру: что ему угодно?

— Я должен, отвечал он, передать вам поклон от бывшаго бригадира, ныне генерала, Сиверса. Он просил меня, чтобы я, по возможности, был вам полезен. Меня зовут Бахман. Я назначен комендантом города во время нашего здесь пребывания. Если в чем я могу быть вам нужен, скажите.

Я исполнился несказанной радостью и тогда же положил себе воспользоваться этим случаем не для одного себя, но и для моих сограждан, объятых смертным страхом.

Я поспешил в город, разсказал о происшедшем со мною и старался всех ободрить и утешить.

Граф Тотлебен потребовал от города страшной суммы в 4 миллиона государственных талеров стараго чекана. Городской голова Кирхейзен пришел в совершенное отчаяние и от страха почти лишился языка. Нашествие Австрийцев в Ноябре 1757 г. стало городу всего в 2 миллиона талеров, и сбор этих денег причинил тогда великую тревогу и несказанныя затруднения. А теперь откуда было взять вдвое больше? Русские генералы  подумали, что голова притворяется, либо пьян, и в негодовании приказывали отвести его на гауптвахту. Оно так бы и случилось; но я с клятвою удостоверил Русскаго коменданта, что городской голова уже несколько лет страдает припадками головокружения.

И так неприятель овладел городом, без всякаго договора и немедленно потребовал продовольствия для войска! Никто не знал как быть. Вторгнувшияся войска тотчас очистили магазин главнаго комиссара Штейна, заготовленный им для снабжения королевской


16

армии и тем причинили ему 57583 талера убытку, и он потом никогда не получил за то ни гроша. Это продолжалось до 5 часов по полудни.

Русский комендант, как выше сказано, был мне приятелем; но главный  начальника  генерал   Тотлебен не знал меня. Поэтому я постарался  проведать,   кто и каков был его адъютант и где он поместился. Имя его Бринк.   Он   служил капитаном в Русской армии.   Сам   граф   Тотлебен  расположился в доме Винцента на Братской улице (Bruderstrasse), а Бринку отвел помещение насупротив, в доме Паля.   Я настоятельно упросил коменданта Бахмана, чтобы этого капитана Бринка перевели на житье ко мне и так долго приставал к самому коменданту, что он согласился   переехать в  мой   дом. Я  постарался снискать его дружбу и воспользоваться ею   для общаго   блага.   Чего я ни придумывал в его удовольствие! Вскоре я убедился, что именно он нам нужен, что он был, так сказать, правая рука графа Тотлебена. Из вернаго источника дошло до меня, что Русский полный генерал, граф Фермор, приказывал графу Тотлебену взыскать с Берлина 4 миллиона, не причиняя городу особых   насилий.   Поэтому   я   начал   всячески убеждать господина Бринка в том, что Берлин не в состоянии уплатить столь неумеренныя деньги и убедительнейше просил, чтобы он склонил графа Тотлебена к пощаде. Нет сомнения, что просьба моя была доложена, так как, вслед   за тем, магистрату велено снова явиться в 2 часа  по полудни к   Котбусским   воротам,   куда  он   и   отправился из дома г-на Вангенгейма, где все утро дожидался, что граф Тотлебен  туда  приедет.   У ворот снова не последовало никакого решения, хотя туда прибыли многие обыватели и на коленях просили сбавки. Граф Тотлебен оставался непреклонен. Между тем неприятельская армия находилась по большей части в самом городе. Солдаты ходили по всем улицам, из которых некоторыя, можно сказать, кишели ими. Наступала грозная минута: между   солдатами   заходила речь о разграблении.

Посреди общей беды и смущения пошел я с капитаном Бринком к графу Тотлебену. С искреннею, сердечною и в тоже время правдивою горячностью представил я ему, что требования  его   нет возможности исполнить,   что Pyccкие имеют преувеличенное понятие о богатстве Берлинских купцов и в особенности менял-Евреев. Моими мольбами   и   плачем довел я графа Тотлебена до того, что он согласился получить вместо 40 бочек золота только 15 и кроме того 200 тысяч государственных талеров в пощадных деньгах (Douceurgeld), и не стараго чекана, а тогдашнею ходячею серебряною


17

монетою или дукатами, считая по 4 талера в дукат *). Немедленно я, можно сказать, полетел в Думу объяснить о том магистрату и купечеству. Тотчас военный советник и бургомистр Ридигер составил договор о сдаче города. Члены магистрата отправились к графу Тотлебену с этим договором, который и был проверен, подписан и разменен на обе стороны.

9 Октября последовало  распоряжение о   доставлении   неприятельским войскам уговоренных 200 тысяч пощадных   денег,   дабы удовлетворить   Австрийцев,   которые   иначе не соглашались уходить из города. Решено было весь окуп приносить ко мне в дом, где и происходил прием всех денег. Работы у меня, таким образом, прибыло вдвое. День и ночь неприятелъския войска наполняли мое жилище, в котором и   без того негде было   повернуться   от лиц, искавших себе убежища и от несметнаго множества чужой поклажи с вещами и деньгами. И по ночам не давали мне покою, так что все время, пока неприятели хозяйничали в городе, я не ложился в постель.   Погода   стояла  самая дурная. Денно и ночно принужден я был ходить по улицам, удовлетворяя либо Русских и Австрийцев, поминутно требовавших то того, то другаго, либо самих   обывателей, в их жалобах на Русских солдат, которые   безчинствовали вопреки строжайшим приказам графа Тотлебена.   Благодаря моему доступу к графу Тотлебену, приказавшему, чтобы часовые пропускали меня во всякое время безпрепятственно, все в то время обращались ко мне, и я старался, по возможности и без отлагательства сделать угодное каждому. О всяком доходившем до меня своевольстве Русских солдат я немедленно доносил генералу, и тот   приказывал тотчас же наказывать провинившагося. Вот чем объясняется   отличное поведение Русскаго войска во время его здешняго пребывания. 10 Октября гр. Тотлебен, по приказанию ген. Фермера, должен был разорить, разграбить и сделать негодными к дальнейшему производству все находившияся в Берлине королевския фабрики, а равно забрать все воинские запасы, находившияся в общественных местах и, конечно, весьма значительные   В списке фабрик, подлежавших опустошению, находилась также золотая и  серебряная мануфактура. Узнав  о   том  еще накануне, я пошел к графу Тотлебену, сообщил ему эту горестную весть и клятвенно уверил его, что эта мануфактура только по имени своему королевская, но доходы   ея   не поступают в королевскую казну, а идут все на содержание Потсдамскаго   сиротскаго дома и многих сотен бедных сирот. Я дол-

 

*) У Фридриха Великаго приготовлялись тайком и оловянные талеры, и его примеpoм если не оправдывает, то объясняет Тьер Наполеоновы фальшивыя Рyccкия ассигнации 1812 года. П. Б.


18

жен был изложить письменно это заявление, подписать и подтвердить клятвенно; граф крикнул коменданта и приказал ему вычеркнуть обе эти фабрики из списка.

Только что ушел я домой, как до меня дошла весть о том что в упомянутой подученной от Фермера бумаге приказано посадить   на гауптвахту обоих здешних газетчиков и на следующее утро   прогнать   их   сквозь строй, к  чему приготовления уже делались. Мне жаль было обоих несчастных людей. В 9 часов вечера я   опять пошел к графу   Тотлебену.   Он   уже ложился спать. Я извинился в частой моей докуке и боязливо завел речь о том, чтобы не   позорить этих людей. Между прочим говорил я ему:  "Подумайте   и обсудите,   ваше сиятельство.  Ведь они вовсе не виноваты и не   причастны   в    том,   что появилось в газете и что так раздражает Русских. Газета зависит не от них только, но пропускается цензурою. Все мы люди, всегда подверженные   ошибкам.   Не   век   же продлится война? Теперь положение дел может скоро перемениться, и тогда,  пожалуй, последует отместка за этот случай и за   оскорбление того или другого подданнаго Русской Императрицы, столь   же невиннаго, как и эти люди. Но не жестоко ли теперь так поступать с Русской стороны?". Граф Тотлебен внимательно глядел на меня и наконец  возразил,  что не в  его   власти уклониться от исполнения приказа, к которому нельзя применить никакой оговорки.  "Ступайте домой. Ночью я подумаю и окончательное решение   дам завтра утром". В 4 часа этого утра я уже был у графа Тотлебена, приветствовал его и спросил, не прилетал   ли к нему добрый ангел и не шепнул ли о пощаде  невинных  арестантов? Он сказал, что газетчиков приведут к улице, где назначено прогонять их сквозь строй, и там будет им сделано только внушение, а от самаго прогона они освобождаются. Так и вышло.

11-го Октября магистрат уведомил меня, что графом Тотлебеном приказано сносить на большую дворцовую площадь всякое без исключения находящееся в городе огнестрельное оружие, о чем дано знать в каждый дом. Никто не знал, по какому это поводу, и жители снова встревожились. Сдача оружия уже началась, когда я поспешил  к графу Тотлебену и, спросив его скромно о причине таковаго распоряжения, представил, что большая часть граждан имеющих ружья и пистолеты, держит их только для своего удовольствия; что им горько будет это лишение, Русским же это оружие обратится лишь в тягость. Граф и этот раз сослался на приказание графа Фермера "Но чтобы показать вам, продолжал он, как мне нравится ваше усердие ко благу города и ваших сограждан, я ве-


19

лю, чтобы они принесли на площадь несколъко сотен старых и негодных ружей; казаки переломают их и побросают в воду. Таким образом и это приказание будет мною для виду исполнено".

Вообще я и весь город можем засвидетельствовать, что генерал этот поступал с нами скорее как друг, нежели как неприятель. Что было бы при другом военачальнике? Чего бы ни выговорил и не вынудил бы он для себя лично? А что произошло бы, если бы попали мы под власть Австрийцев, для обуздания которых от грабежа в городе граф Тотлебен должен был прибегать к разстреливанью.

Графу Тотлебену предписывалось прижать в особенности Евреев и взять в заложники Ефраима и Ицига. Еврейские старшины, три дня сряду остававшиеся в помещении графа, поведали мне свою беду. Я представил генералу, что в договоре о сдаче города эти Евреи не поименованы особо и что они внесли деньги, сколько приходилось по раскладке на их долю. Мне стоило величайших усилий переубедить графа Тотлебена, и Евреи были пощажены.

Наконец, граф Тотлебен получил приказание поспешить отъездом из Берлина; но  еще многое   оставалось  уладить, и для того были потребованы к нему господа Вегели,   Шюце и Вюрстлер. Походило на то, что их берут в заложники. Шюце не было в городе. Вегели и Вюрстлер пришли ко мне в смертном  страхе и просили выручить их. Я решился спросить  графа, зачем  нужны ему   эти люди. Он сказал: "Они поедут в лагерь, где  перечтут собранный здесь деньги и  сдадут начальству". Я поймал его на слове и заметил, что для этого нужны   не эти люди, а счетчики.  Возражать было нечего, и вместо этих господ взяты три кассира, которые потом поехали и в Пруссию, где их долго продержали под арестом. 12-го Октября вечером граф Тотлебен и войска его   выбыли наконец, из города, и освободился дом мой, более походивший на скотный   двор,   нежели на жилище, после того как Русские наполняли его собою денно и нощно.   Все время   должен я был   довольствовать питьем и едою всякаго, кто ко мне являлся. Прибавить надо еще многие подарки, без которых не удалось бы мне исполнить то что я исполнил. Чего все это мне стоило,   остается занесенным в книге забвения. Город  не  спросил меня, сколько я издержал, а я не требовал, дабы не стали говорить, что я действовал  ради собственной выгоды. В течение двух недель,   со всех концов города и даже из чужих краев, безпрестанно приходили ко мне похвальныя письма, в которых величали меня спасителем Берлина и многих тысяч людей».


20

Графу   Фермеру,   тогдашнему   генерал-губернатору   покоренной нами   Восточной   Пруссии, Гочковский отвез в Кенигсберг, богатую трость, осыпанную драгоценными каменьями, в знак благодарности города Берлина за отличное поведение Русских войск. Граф сначала не хотел принимать этого  подарка, но   потом  взял, сказав, что покажет императрице Елисавете   Петровне. Фермор говорил Гочковскому, что с Берлина   взято   мало денег в сравнении с тою контрибуцию, которую Прусский король взял с Лейпцига. Берлинцы взнесли нам свой окуп  не   сполна и выдали на некоторую сумму вексель. Фридрих II-й приказывал Берлинскому купечеству не уплачивать по этому векселю, и Фермор стыдил тем Гочковскаго. Доpoгия табакерки, перстни и разныя   ценныя вещи, которыя имел с собою Гочковский,   выручали   его из затруднений.   Граф А. Б. Бутурлин увидал у него золотую табакерку с бриллиантами и портретом Фридриха II-го. Ему захотелось купить ее; но цену нашел он слишком высокою и спросил, нельзя ли приобрести один портрет. Гочковский вынул портрет и приподнес   нашему главнокомандующему, который подарил за то слуге Гочковскаго двадцать рублей.

25-го Июня 1761 г. граф Тотлебен был арестован и увезен в Петербург. Упоминая о том, Гочковский не объясняет причины; но ему конечно была она лучше других известна.

Мы   извлекли из   Записок   Гочковскаго относящееся до взятия Русскими войсками Берлина, о чем   повествует он лишь мимоходом;   главною же целью его Записок было   показать   свои заслуги перед Прусским правительством. Историк Семилетней войны может отыскать в этой книжечки еще  довольно   любопытных заметок. О взятии Берлина написана была графом Тотлебеном подробная и любопытная реляция, помещенная в VI-й книге "Архива Князя Воронцова" с современным   планом  города. Про газетчиков он говорит: "Найденныя в Берлине печатныя письма, которыя в противность нашему Российскому двору и союзников Ея Императорскаго Величества армии,  велел я все собрать и под виселицею сжечь чрез тамошняго палача. А в оном городе Берлине кои сочиняют газеты, за их противное составление, по нынешней войне сами они наказание заслужили, чтоб   их   наказать   шпицрутеном;   а по прошению того  всего   города от того  наказания   уволены  из высочайшей Ея Императорскаго   Величества   милости.   Однакож не плац экзекуцию были они выведены   и раздеты   были. Также  осмотрел королевскую там камору и которые найдены сундучки и короба с золотыми, серебряными и другими алмазными вещами, бригадиру Бенкендорфу велел я запечатанными с собою к армии до Франкфурта взят".

 

Памятником, взятия Берлина Русскими войсками осталась между прочим  табакерка, описание которой ниже следует. II. Б.


21

 

ДОСТОПАМЯТНАЯ ТАБАКЕРКА.

 

Длина около 3 вершков;   высота:   1 вершок. Белая    эмаль по золоту. На эмали цветныя  изображения.

1)   На крышке снаружи: Русские солдаты и казаки (вензель: Е на сабр-таше) отдыхают у костра подле палаток.

2)  На крышке изнутри: двуглавый орел держит  на красных лентах продолговатый щит с тесною Немецкою   надписью,   помещаемою ниже. По сторонам: знамена разных цветов, барабаны и литавры.

3)  С боков: а) Русские солдаты и казаки; б) казак, выветривающий свои платья; в) большая телега о двух лошадях, нагруженная разноцветными знаменами (трофеи?); сзади - часовой; г) Пруссии солдат ломает ружье. На земле разломанные  тесаки, ружья и т. п.; д) снизу—знамя и барабан.

 

Надпись

с сохранением орфографии и пунктуации *)

Die Unternehmung derer Russen auf Berlin. Anno 1760 d.  3-ten October. Lies der General Tottleben die Stadt aufordern, nach   diesem

starck bombardiren.

D. 4. rückte das Preusisch Printz-Würtembergische Corps hier ein und besetzten d. 5 die Berge und die Stadt der Mauer Seite.

D. 6. wurde die Pallisaden Seite attaquiret.

D. 7. gegen ein ander starck canoniret heute früh stiess das Preüss-Httlfensche Corps zu dem erstern u da die Oestereicher unter des General Lasci Comando auch ankamen, so wurde diesen abend gegen 6 Uhr die Stadt zum zweiten mahl aufgefordert.

D. 8. wurde wegen grausamen wind und regen nichts vorgenommen diese nacht capitülierte der Magistrat mit dem General Tottleben und marchirten.

 

*) Списывал, граф Алексей Александрович Бобринский. С.-Петербург 31 Марта 1891 года. Табакерка случайно приобретена в Вене А. А. Половцовым. П. Б.

Hosted by uCoz
$DCODE_1$