Креки де. [Мемуары. Фрагмент] / Пер., излож. Д.Д. Рябинина / Русская старина, 1874. – Т. 11. - №  10. – С. 360-368. – Под загл.: Кронпринцесса Шарлотта, супруга Алексея Петровича (Францукзская легенда).

 

 

Кронпринцесса Шарлотта, супруга царевича Алексея Петровича.

(Французская легенда).

 

В статье В. И. Герье: «Кронпринцесса Шарлотта,  невестка Петра Великаго» («Вестн. Европы» 1872, кн. 5 и 6) упоминается о легенде, сложившейся в Европе по поводу ея смерти,—легенде, которую, в свое время, серьезно опровергал Миллер, а в недавнюю пору—Устрялов. Статья г. Герье (см. «В. Е.» кн. 6, стр. 530—531) весьма кратко излагает завязку этой басни, неимеющей, разумеется, ни тени правдоподобия; но нам казалось,  что для русских читателей не вовсе лишены интереса те подробности, которыми был обстановлен этот исторический пуф, впервые пущенный в ход во Франции при Людовике XV. Несмотря на всю свою несообразность, он имеет некоторое право на внимание, как вымысел, созданный не одною лишь фантазией досужаго воображения, но,  быть  может, и расчетом,  на  какую-то темную, неудавшуюся затею против Poccии, в форме самозванства, для котораго была подобрана личность, повидимому, действительно существовавшая. На сколько можно судить, эта наглая и довольно незамысловатая выдумка нашла сочувствие и в европейском общественном мнении, почти всегда невежественно-легко верном или неприязненном по отношению к Poccии, и в некоторых правительственных сферах. Но особенно интересно для нас указание, найденное в записках маркизы де-Креки («Souvenir de la marquise de Crequy») Paris, 1842, t. 6, chap. l, pp. 35 — 49),  на то  обстоятельство,   что  будто бы сама императрица Екатерина II сочла за нужное возражать публично против этой сплетни, — указание,  стоющее  проверки со стороны   тех  собирателей исторических материалов царствования великой государыни, коим доступны изследования в оффициальных документах и архивных делах.

В надежде вызвать подобную справку, мы нашли не лишним воспроизвести: ниже, в дословном переводе, отрывок из названных мемуаров.

Д. Д. Рябинин.

 

 

.....Надобно сказать вам о странной полемике, поднятой против общественнаго мнения императрицею Екатериною и ея канцеляриею внешних дел. Спорная переписка велась долгое время Сама я ничьей стороны не придерживалась, и ограничусь здесь только передачею трех документов по этому делу.

В 1771 году, в  ведомостях   была   опубликована следующая статья (никого, впрочем, неудивившая):

 

 

361

„Г-жа д'Обан скончалась в своем хорошеньком домике, что в Витри, близ Парижа. Повидимому, ей было более 80-ти лет от роду. Она с давних пор проживала на этой даче и никуда не выходила из дома, со времени смерти г. д'Аржансона, котораго прежде посещала в Версале, где все с любопытством на нее смотрели. У ней не осталось кровных наследников, а в завещании ея единственною наследницею назначена герцогиня Голштинская. Между тем, оказалось, что эта принцесса уже не существует, чем крайне затруднен душеприкащик покойницы, аббат обители св. Женевьевы, недоумевающий, каким образом исполнить последнюю волю завещательницы, потому что наследники герцогини Голштинской ему неизвестны, и что со стороны казны заявлена претенз!я на обращение этого наследства в пользу короны, по праву ея на выморочныя имущества после чужестранцев , умерших во Франции Аббат имел честь получить аудиенцию у его величества, вследствие которой отдано повеление — прекратить, в настоящем случае, всякия от казны исковыя притязания. Ныне производится продажа движимаго имущества и разных вещей г-жи д'Обан, которая, как всем известно, ни с кем не виделась и никого не принимала, кроме своего духовника и посланника империи (Германской). Множество любопытствующих теперь собираются ежедневно в Витри, чтоб быть при описи имущества той особы, которая столь долго и сильно занимала собою внимание публики. Вот известие о ней, сообщенное нам одним иностранным господином, котораго сведения почерпнуты из достовернаго источника и не наводят никаких сомнений

 

„Известно, что царь Московии, Петр I-й, имел сына, который был один из злейших людей, женатаго на принцессе Брауншвейгской, Шарлотте, сестре Елисаветы, супруги императора Карла VI.

„Характер царевича не был смягчен любезностью, добродетелями и умом жены его. Часто он обходился с нею дурно, и даже (невероятное дело) покушался отравить ее, что повторял до девяти раз; но, к счастию, она спасалась пособиями своего врача, доктора Сандика, — пособиями, которыя были подаваемы всегда так кстати, своевременно и успешно, с таким усердием и уменьем, что сохранили ей и жизнь, и здоровье. Царевич был страстно влюблен в одну русскую барышню, из фамилии Нарышкиных, и хотел жениться на этой особе, — женщине честолюбивой, безнравственной и столь же безчеловечной, как и он сам. Этот варвар, желая, во что бы ни стало, совершить свое преступление, озлобился однажды до того на принцессу Шарлотту, что нанес ей ногою сильный удар

 

 

362

в живот, от чего она упала без чувств, утопая в крови:   ея высочество  была в это время на   девятом   месяце  беременности.

„Когда придворные и прислуга сбежались к ней, царевич тотчас удалился в свой загородный дом, будучи уверен, что на другой же день получить известие о ея смерти. На беду принцессы, царь Петр находился тогда в одной из своих заграничных поездок. В далеке от него и своего семейства, беззащитная против ненависти и жестокости принца, самовластнаго над рабским двором, находясь ежеминутно под страхом гибели от железа или яда, наконец, вне возможности ни бежать, потому что ее содержали во дворце, как в тюрьме, ни писать к родным, ибо переписка ея была бы захвачена,—принцесса нашла единственным средством своего спасения от угнетений царевича—выдать себя за умершую. Говорят, что мысль эту внушила ей графиня Варбек, рожденная Кёнигсмарк, непожалевшая денег на подкуп служительниц принцессы и на соглашение ея врача и камер-юнкера к принятию необходимых мер для скрытия истинны относительно трупа, которым нужно было подменить мнимо-умершую.

„Г-жа Варбек,—ганноверская дама, состоявшая при ея высочестве,—объявила царевичу о смерти его супруги, причем явно заметила в нем злобную радость. Он приказал похоронить ее поскорее, со всевозможным сокращением погребальной церемонии. О кончине принцессы разослали извещения к европейским дворам, и вся Германия надела траур по умершей—простой служанки из петербургской дворцовой прислуги.

„Принцесса  спаслась,   благодаря   стараниям   графини   Варбек, которая направила ее в Щвецию, дав ей проводником стараго, вернаго служителя. Потом принцесса отправилась оттуда в  Париж, где, не без опасения, расчитывала найдти более надежное для себя убежище; по там была встревожена встречею с одним из секретарей князя Куракина, царскаго посланника,  который всматривался в нее пристально и с видом подозрительнаго изумления. Тогда она поспешно  уехала  в  Луизиану,   в  сопровождении  того  же самаго спутника, котораго всюду выдавала за своего отца, да латышской служанки, говорившей только на своем, непонятном никому, языке, неграмотной, и притом, как по всему видно,   считавшей  принцессу, в самом деле, дочерью этого служителя-немца, по имени Вольфа.

„По приезде в Луизиану, она обратила на себя общее внимание жителей этой французской колонии. Имущественное положение новоприбывшей обнаруживало скромныя, но достаточныя средства; а поведение ея было не только правильное, но и примерное, о чем сви-

 

 

363

детельствует епископ Квебекский в одном из своих сообщений к г. Морепа.

„Тут один французский офицер, кавалер д'Обан, уверился в том, что признал ее. За два года перед тем, он был в Петербурге, где искал для себя службы, и однажды, посетив из любопытства тамошнюю придворную церковь, был до того поражен грустным и убитым видом принцессы, что навсегда удержал в памяти образ ея. Теперь же, сколько ни казалась ему невероятною встреча с нею здесь, он не мог в том усомниться, но имел благоразумие—не дать ничем заметить этого принцессе. И вот он старается выискать случай быть полезным старику Вольфу, заявлявшему намерение устроить себе колониальное поселение, принимает на себя все предварительныя для того распоряжения, достает сотню тысяч франков на счет своего родоваго поместья в Шампани, где его фамилия слыла из числа значительнейших, покупает на эти деньги землю с невольниками, и наконец, вполне устраивает земледельческое заведение на правах товарищества с Вольфом.

„Сблизившись, по этому случаю, с девицею Вольф, он решился тогда открыть ей. что узнал, кто она. Молодая женщина сперва приведена была этим в отчаяние; но, в виду изведанной ею на опыте осторожности и скромности г. д'Обана, ободрилась и взяла с него клятву в ненарушимом сохранении тайны, после чего успокоилась совершенно. Через несколько месяцев спустя, европейския газеты огласили весть о катастрофе, происшедшей в России и закончившейся смертию царевича. Принцесса, вдова его. была—в гражданском смысле слова—существом умершим: при таких обстоятельствах в ней возникли смущения и боязнь перед тем, что предстояло бы сделать и что приходилось бы выдержать, для возвращения себе владетельных прав. В добавок, она не могла не заметить страстнаго чувства, которое внушила кавалеру д'Обану,— чувства, им уже нескрываемаго и, может быть, взаимнаго с ея стороны. К довершению всей затруднительности ея положения, старый служитель умер, завещав в пользу кавалера, ъ согласия принцессы, свою долю устроеннаго ими вообще заведения. Таким образом, д'Обан остался у ней единственным доверенным лицом и утешителем; наконец, она вышла за него замуж и стала женою пехотнаго капитана местных войск в Луизиане.

„Имея всего состояния одну лишь плантацию при 30 или 40 неграх, будучи окружена людьми всякаго цвета и дурных свойств,— людьми, которые, в большинстве, могли считаться подонками рода человеческаго (как обыкновенно водится в новых колониях).

 

 

364

она совершенно забыла, что была некогда супругою наследника державы, сопредельной и Швеции, и Китаю, что родная сестра ея— жена императора, и что сама она—дочь государя. Она вполне посвятила себя мужу, с которым делила все заботы по общему их хозяйству. Картина эта, быть может, представляется одною из самых романтических и своеобразных, какия только видел мир.

„Г-жа д'Обан забеременела и родила дочь, которую сама кормила и учила говорить по-немецки и по-французски, чтобы та могла помнить о двойной национальности своего происхождения. Десять лет бывшая принцесса жила при такой обстановке, сознавая себя, конечно, счастливее, чем в царском дворце, и. может статься, довольнее, нежели сестра ея на троне германских цесарей.

„В исходе этих десяти лет, у г. д'Обана сделалась фистула. Жена его, опасаясь за успех операции, необычной в практике местных врачей, решилась возвратиться в Париж, с целью лечить там больнаго, о котором заботилась, как истинно любящая жена. Поэтому им пришлось продать свою колониальную усадьбу. По выздоровлении же кавалера, оба они стали думать об имущественном обезпечении своей дочери; но как денежныя средства, привезенныя ими из Америки, не оказывались достаточными на столько, чтобы могли успокоивать их за будущность дитяти, то д'Обан принялся искать у директоров Индийской компании какой-либо должности, при которой у него могли бы оставаться и сбережения из доходов с капитала.

„Пока он хлопотал об этом, г-жа д'Обан ходила иногда с дочерью прогуливаться в Тюльери, не боясь более быть кем-нибудь узнанною; но однажды случилось, что когда она там разговаривала. с дочерью по-немецки, граф, впоследствии маршал, Саксонский, сидевши сзади их, услышав родной язык, подошел к ним: г-жа д'Обан взглянула на него—и тот отшатнулся назад, от удивления и ужаса. Принцесса Шарлотта была не в силах скрыть своего смущения; но граф обратился к ней с таким рыцарским чистосердечием, полным приветливости и прямоты, что она не могла, умолчать перед ним об участии в ея приключении тетки его, при чем потребовала соблюдения глубочайшей тайны.

"Граф обещал хранить тайну, но просил разрешения открыть ее лишь одному королю, чье великодушие и скромность общеизвестны, на что г-жа д'Обан согласилась, поставив графу условием: разсказать все королю не прежде, как три месяца спустя. Она позволила графу посещать ее иногда, только без провожатых и по но-

 

 

З65

чам, в избежание всяких наблюдений со стороны хозяев квартиры и соседей.

„Накануне срочнаго дня, когда граф Саксонский имел право передать эту историю королю, он отправился к принцессе Шарлотте, чтобы спросить: не пожелала-ли бы она чего-либо в особенности со стороны их величеств, как вдруг узнал от домохозяйки, что г-жа д'Обан, за несколько дней до того, отправилась на остров Бурбон, где муж ея получил место, с чиномъ маиора. Граф Саксонский тотчас же отправился доложить королю обо всей этой необыкновенной истории, и его величество, призвав к себе г-на Машо, в присутствии графа (чрез посредство котораго и сделались известными эти подробности), приказал министру, без пояснения ему побудительных причин своего распоряжения, предписать губернатору острова Бурбона, чтобы он оказывал г-же д'Обан всевозможную предупредительность и уважение. Его величество, несмотря на тогдашнюю войну с императрицей - королевой Венгерской, послал ей собственноручное письмо, с уведомлением о судьбе тетки ея и о распоряжениях, сделанных относительно этой принцессы. Мария-Терезия, в своем ответе королю, благодарила его, а к г-же д'Обан велела написать, через князя Кауница, письмо (виденное маршалом Саксонским), приглашавшее ее поселиться в австрийских владениях, но под условием—оставить мужа, котораго король французский предоставлял своему покровительству. Принцесса Шарлотта не захотела принять этого условия и осталась спокойно жить на острове Бурбоне до самой смерти своего мужа, т. е. до сентября 1735 г. За несколько лет перед тем, она имела несчастие лишиться дочери, и после этих утрат, не дорожа уже ничем в здешнем мире, она опять приехала в Париж, в 1736 г. Г. маршал Ришельё может засвидетельствовать, что, по поручению короля, он не раз бывал у ней, в отеле Перу, в улице Таранн. Она ему говорила, что проживает там до тех пор, пока не изберет себе какую-либо религиозную общину, где намерена жить в уединении, заняться единственною мыслью о своих последних несчастиях, которыя одне только оставили в ней скорбное воспоминание. Она досадовала, что ей не удалось найдти себе желаемаго приюта в Бельшасском монастыре и, чувствуя потребность пользоваться чистым воздухом, решилась основать свое местопребывание в Мёльер-де-Витри, купленном за 112,000 франков у президента Федо, в 1737 году. Императрица-королева, по самую смерть ея, выдавала ей пенсию в 45 т. ливров; но эта превосходная женщина употребляла три четверти получаемой суммы на пособия бедным,

 

 

366

как о том свидетельствует священник прихода Шуази. На ея похоронах присутствовал и был распорядителем печальной церемонии австрийский посланник; а придворный священник короля, аббат Сувестр, по повелению его величества, совершал погребальную службу в приходской шуазийской церкви".

Вот что у нас, в Париже, объявлялось во всеобщее сведение, невозбудив никаких протестов или обличений, ни со стороны местных властей, ни от кого-либо извне. Естественно было думать, что если весь этот разсказ ничто иное, как басня, то неминуемо вызвал бы опровержение начальника полиции, или, по крайней мере, маршала Ришелье; но последний, на все вопросы, отделывался тем, что отвечал, с разсеянным лидом: „А! мадам д'Обан!.. Не знаю наверно... Не умею вам сказать..."

Теперь послушайте оффициальное возражение великой Екатерины:

 

Замечаниа на историю о г-же д'Обан, умершей в Витри, близ Парижа, в 1771 году.

Иногда бывает небезполезным распрострстение лживых слухов n гнусных выдумок: оно может дать повод к постановке в надлежащем свете таких фактов, которые остались бы неразъяснимыми со стороны истины и благоразумия, еслиб не были затронуты глупостью. Здесь идет речь об истории одной французской дамы, относительно коей нельзя отрицать, что она пользовалась благосклонностью высоких особ; но как этот пасквиль есть сплетение клевет, то царственная рука, не презрела начертать следующия замечания на эту сказку, которой, пришлось, чрез настоящее опровержение, удостоиться большей чести, нежели она заслуживает.

 

„1) Супруга сына Петра Великаго, действительно добрая и почтенная особа, вовсе не была хороша собой; она была высока, очень худощава и на лице носила чрезвычайно сильные следы оспы. Хотя супруг ея имел тяжелый характер, однакож, никогда не заходил, в своих увлечениях, до жестокостей и зверских поступков, в роде тех, в каких его обвиняют.

„2) От этого супружества родились Петр II и принцесса Наталия, умершая, в царствование своего брата, 17-ти лет от роду.

„3) Супруга цесаревича, после вторых родов, умерла от грудной болезни, в Петербурге, в присутствии императора, почти не покидавшаго ее в течении последних дней ея жизни. Он даже находился при вскрытии ея тела, которое было набальзамировано и, с непокрытым лицом, выставлено, долгое время, в дворцовой зале, откуда перенесено в церковь городской крепости, в гробницу го-

 

 

367

сударей, где похоронен потом и сам Петр Великий. Отсюда следует, что если г-жа д'Обан выдавала себя за эту принцессу, то была никто иная, как искательница приключений; или же, что ея историк увлекся игрою собственнаго воображения.

„4) Принцесса Шарлотта привезла с собою в Poccию свою двоюродную сестру, принцессу Остфрисландскую, которая, приняв ея последний вздох, возвратилась в Германию, где вступила в брак с принцем Нассауским.

„5) Графиня Кёнигсмарк, мать маршала Саксонскаго, никогда не была в России; а сам маршал приезжал туда, спустя уже долгое время по смерти супруги цесаревича.

„6) Принцесса была рождена, воспитана и умерла в лютеранской религии, а г-жа д'Обан была такая усердная католичка, по словам ея историка, что вступила, или собиралась вступить, в монастырь. По крайней мере, следовало бы нам сказать,—чего, впрочем, не позаботились сделать,—где же именно она обратилась в католичество?"

 

Можете видеть, что императрица и петербургская дипломатическая канцелярия оказались не слишком расточительными на логические доводы,—и вот какой ответ дан был царице, последовательно, на каждый пункт ея возражения:

„1) Никогда не говорилось, что г-жа д'Обан была красива собой, и все, кто ее видел, не упустили заметить, что на ея лице были некоторые знаки оспы, хотя вовсе нечрезмерные. Еслиб у ея величества, императрицы российской, смели спросить: правда-ли, что супруг ея дурно обращайся с нею,—она, быть может, не подтвердила бы этого...

„ 2) Нечего было говорить, да и не настояло в том надобности, о двух детях г-жи д'Обан от царевича, а не цесаревича, ибо между царем и цесарем есть различие; и вот единственное замечание, какого заслуживает этот второй пункт.

„3) Еслибы вопрос был о смерти царя Петра III, мужа ея величества, ныне царствующей государыни, то могли бы перед нами утверждать, что он умер от апоплексическаго удара; что он был выставлен во всеувидение и похоронен публично; что он положен в склеп крепостной церкви, где покоится и Петр Великий в фамильной гробнице; но что же этим доказывается?..

„4) Правда, что принцесса Шарлотта-Луиза-Христина-София Брауншвейгская прибыла в Poccию в сопровождении графини, а не принцессы, Остфрисландской; но эта молодая особа пробыла в Рос-

 

 

368

сию не более полутора года, и ея брак с принцем Нассаусеим не придает никакой силы сделанному, против нас, возражению.

„5) Не было сказано, что будто бы графиня Кёнигсмарк, мать маршала Саксонскаго, была когда-нибудь в России; а говорилось о тетке маршала, графине Варбек, рожденной Кёнигсмарк, состоявшей в звании гофмейстерины при особе принцессы Шарлотты, что легко проверить справками во всех тогдашних календарях. В добавок, нельзя сомневаться в том, что маршал Саксонский провел последнюю половину 1755 года при Московитском дворе.

„6) Доходим до пункта, касающагося вероисповедания принцессы и утверждающаго, будто бы она воспиталась и умерла в лютеранской религии, между тем, как она родилась в калвинистской, а, по прибытии в Россию, приняла вероисповедание греческое. Что же касается до ея последняго отречения, для присоединения к католической церкви, то, по этому предмету, достаточно привести прилагаемое письмо г. Монморанси-Лаваля, епископа Квебекскаго, к графу Марепа, морскому министру, в 1639 году" (и проч.).

Записка эта заключается письмом преподобнаго   миссионера,  со множеством документов,   в  пользу стороны утверждающей. Есть живые люди, убежденные в тождестве г-жи д'Обан с принцессою Шарлоттой; есть сметливые люди, которые этому не умеют верить; что до меня касается, не знаю, что думать. Г-жа д'Эгмон, дочь герцога Ришелье, не сомневалась, что г-жа д'Обан была невестка царя Петра, а уверенность ея в этом должна была опираться на мнение отца, который отнюдь не забавлялся тем, чтобы обманывать ее. Г-жа Люксембург   постоянно держалась  убеждения,  что  это   был роман. От вас зависит  выбирать  любое  из этих   убеждеений, если сомнение сколько-нибудь вас тяготит.

(Extrait des Souvenirs de la marquise de Crequy Paris. Nouvelle edit. 1842, t. 6, chap. l, pages 35-49).

 

Сообщ. и перев. Д. Д. Рябинин.

 

Примечание. Историею мнимой принцессы Шарлотты были заинтересованы в Европе даже и люди передовые, как например, Вольтер и его приятели. Это видно из следующих мест его переписки: ¹)

 

1) Из письма к И. И. Шувалову (по поводу составляемой Вольтером «Истории Петра Великаго») от 21-го сентября (н. с.) 1760 г.. из Фернея:

«Не могу удержаться, чтобы не сообщить вам о дошедших до меня анек-

¹) Oeuvres completes de Voltaire edition de Furne, Paris, 1835, t.12; pp. 116, 122, 138 et 171.

 

 

369

дотах, весьма странных и замысловато-романических. Говорят что принцесса, супруга цесаревича, не умерла в Poccии; что она успела выдать себя за умершую, тогда как вместо нея похоронили чурбан (une buche), положенный в гроб; что все ято невероятное дело вела и устроила графиня Кёнигсмарк; что принцесса спаслась с одним из слуг графини, принявшим на себя роль отца Шарлотты; что таким образом они доехали до Парижа, а потом отплыли в Америку, где один французский офицер, по имени д'Обан, бывший прежде в Петербурге, узнал принцессу и женился на ней; что, возвратившись из Америки, она была узнана также и маршалом Саксонским, который счел себя обязанным открыть эту странную тайну королю французскому; что король, несмотря на войну свою с королевой Венгерской, писал ей собственноручно о необыкновенной судьбе племянницы ея; что Венгерская королева, после того, писала к принцессе, прося ее разлучиться с мужем, который ей неровня, и прибыть в Вену; но что принцесса, тогда уехала уже опять в Америку, где и оставалась до 1757 года,—до времени смерти своего мужа,—и что, наконец, теперь она находится в Брюсселе, где живет уединенно, довольствуясь пенсиею в  20,000 немец. флоринов, выдаваемых ей от королевы Венгерской. С чего, однакож, могла бы взяться решимость на выдумку стольких событий и подробностей? Не могло-ли быть, что какая-нибудь авантюристка назвалась именем принцессы, жены цесаревича? Я намерен писать в Версаль, чтобы узнать, какое основание, имеет эта история, неправдоподобиая во всех частях».

2)  Из письма к мадам де-Фонтен (m-me de-Fontaine), от 29-го сентября 1760 года:

«....История русской принцессы позанимательнее (plus amusante) истории ея свекра; ¹) я просто буду в отчаянии, если из всего этого выйдет только роман, потому что я нежно заинтересован г-жею д'Обан. Как вы, —в качестве юрисконсульта,—полагаете: имеет-ли право эта принцесса, умершая в Петербурге и живущая в Брюсселе, вновь принять свое прежнее имя? Обьявляю вам, что я стою за утвердительное разрешение нопроса.....»

3)  Из письма к Шувалову, от 7-го ноября 1760 года:

«.....Мгн очень нужно бы иметь кое-какия разъяснения о катастрофе, постигшей цесаревича. Скажу вам, мимоходом: достоверно, что есть женщина, которую принимают, во многих краях Европы, за супругу самаго царевича. Это та самая, о которой маленькую историю я имел честь вам сообщить; по она недостойна быть поставлена на ряду с Дмитрием-Самозванцем....»

4)  Из записки к графине Бассевич, от 22-го января 1761 года:

«.....В 1722 году, одна полька, приехавшая в Париж, поселилась в нескольких шагах от дома, где я тогда жил. Она имела некоторыя черты сходства с супругою царевича. Некто д'Обан, французский офицер, служивший в Poccии, был увлечен таким сходством. Эта случайность, которая заставила его обознаться, внушила упомянутой даме желание—быть принцессой; тогда она, с видом чистосердечной искренности, поведала офицеру-что она вдова наследника poccийскаго престола и положила, вместо себя, в гроб чурбан, чтобы спастись от мужа. Д'Обан влюбился в нее и в ея достоинство принцессы; они женились, а потом д'Обан, назначенный губер-

¹) То есть Петра Великаго.

 

 

370

натором над некоторыми владениями в Луизиане, увез туда  свою  принцессу. Добрый человек так и умер в твердой уверенности, что он муж свояченицы  императора германскаго и невестки императора русскаго.   Дети его также этому верят, и правнуки не будут в том сомневаться....«

 

Д. Р.