Майков Л. Княжна Мария Кантемирова // Русская старина, 1897. – Т. 89. - № 3. – С. 401-417. – Сетевая версия – И. Ремизова 2006.

 

 

 

         

                           Княжна Мария Кантемирова ¹)

 

                                                                                              II.

     По смерти князя Димитрия обстоятельства его семьи круто изменились. Человек уже в летах, уважаемый Петром за свои дарования и заслуги, покойный господарь умел создать видное и почетное положение в русском обществе и с тем, милостью государя, обезпечить себе хороший достаток. Оставшияся после князя дети, равно как и его вдова, были все люди молодые; вдова по крайней мере обладала боль­шими родственными связями, тогда как сыновья от перваго Кантемирова брака и их сестра, княжна Мария, лишены были и этого преимущества; к тому же они оказывались в русской среде людьми чужеродными. Неудобства этих обстоятельств обнаружились для них вскоре — при определении имущественных отношений между членами семьи.

     Князь Димитрий, как мы уже знаем, оставил завещательное письмо на имя царицы Екатерины. В нем, применяясь к закону Петра о маиоратах, он выражал желание, чтоб его недвижимыя имения перешли в руки одного из его сыновей. Старшаго, не любимаго им князя Матвея он совсем устранял от наследства, а из остальных трех называл «лучшим» второго — Константина, но далее признавал «в уме и в науках от всех лучшим, ежели впредь не в хуже переменится», меньшого — Антиоха, в то время

     ¹) См.  „Русскую Старину" январь 1897 г.

 

 

     402

еще малолетняго; его-то князь Димитрий, очевидно, и намечал себе в наследники,  предоставляя впрочем дело окончательнаго выбора царице, на самом же деле — самому Петру. Княжне Марии, по силе этого завещания, доставались разныя, подаренныя отцом ей и ея покойной сестре драгоценности, общею ценой тысяч на десять рублей ¹). Такой же удел приходился и на долю княгини Анастасии Ивановны. По самому свойству условий, означенных завещателем, и в особенности по тому, что князь Димитрий просил не выбирать наследника, пока его сыновья «не опробованы будут в науках и в других инструкциях, которыя суть надобны императору и государству»,— завещание не могло быть приведено в исполнение немедленно. В ожидании, пока это состоится, молодым князьям предстояло продолжать кому службу, кому учение и, как говорилось в старину, искать своей фортуны.

     После погребения князя Димитрия его семья осталась жить в Москве. Весною 1724 года сюда прибыл весь двор, и 7-го мая совершилось с большим блеском коронование  Екатерины  императрицею. Она воспользовалась этим случаем, чтобы вознаградить человека, оказавшаго ей особенно важныя услуги: по ея ходатайству П. А. Толстой в самый день торжества был возведен в графское достоинство. Кажется несомненным, что коронование Екатерины стояло в связи с посто­янно тревожившею Петра мыслью о престолонаследии; по смыслу изданнаго тогда манифеста можно догадываться, что император намере­вался, на случай своей смерти, назначить Екатерину своею преемни­цей, или по крайней мере правительницей государства до тех пор, пока избранные им наследник или наследница не достигнут совер­шеннолетия. Но несколько месяцев спустя государя постигло великое разочарование, и его намерения должны были измениться: осенью 1724 года вскрылось дело о взятках камергера Монса, фаворита Екатерины, которая вполне поддалась его влиянию. Петр разгневался на свою супругу, и если верить показаниям современников-иностранцев, только увещания Толстаго смягчили этот гнев.

     Из иностранных источников, сейчас упомянутых, видно также, что в то самое время, как обнаружились безчестные поступки Екатеринина любимца, — возобновились и сношения Петра с княжной Марией Кантемировой и даже сделались очень частыми. Еще в июле 1724 года семья покойнаго господаря переселилась в Петербург, чтобы хлопотать о решении дела по завещанию князя Димитрия. В

     ¹) В завещании князя Димитрия эти драгоценности оценены в 30.000 р., но в завещании, сделанном княжной Марией в 1725 году (см. о нем ниже), прямо указана ошибочность этой оценки, и она понижена до 10.000 р.

 

 

     403

первые месяцы по его смерти семья пользовалась его наследством безраздельно; теперь же княгиня Анастасия Ивановна стала требо­вать у своих пасынков выдела ей законной четвертой части из мужниных недвижимых имений. Но пока сенат разсматривал это дело, государь захворал, и 28-го января 1725 года его не стало. Быть может, при жизни Петра ходатайство княгини Анастасии Ива­новны осталось бы без удовлетворения; но после кончины грознаго судии сенат, постановлением от 3-го мая 1725 года, решил выдать вдове князя Димитрия требуемую ею долю из его имений. Таким образом, завещание покойнаго господаря оказалось нарушенным в одной из главных своих частей. Правда, решение сената не было приве­дено в исполнение; тем не менее, однажды допущенное нарушение повело к целому ряду тяжеб между членами Кантемировой семьи.

     Пока сенат обсуждал вопрос о наследстве умершаго господаря, княжну Марию снова постигла тяжкая болезнь. Нравственною причи­ною ея были, очевидно, те треволнения, какия ей пришлось испытать в последние годы. Внимание Петра, возобновившееся после его разрыва с Екатериной из-за Монса, возродило честолюбивыя мечты в сердце княжны; но неожиданная кончина государя нанесла им внезапный решительный удар. Под такими впечатлениями княжна Мария стала готовиться к смерти и написала завещание, которым распределяла свою долю из отцовскаго наследства между братьями Матвеем, Сергеем и Антиохом. Последний был любимцем сестры, и потому в своем завещательном письме она говорила: «Много я наказала изустно брату моему князю Антиоху, что по мне из оных вещей кому раздать; также и о поминовении души моей прошу, чтобы ему в том дать волю» ¹). Но видно, княжна обладала крепкой натурой: мало по малу она изцелилась от своих недугов.

     После смерти Петра, в течение непродолжительнаго царствования Екатерины I, семья князя Димитрия оставалась жить в Петербурге, стараясь однако, повидимому, не обращать на себя внимание двора; вопрос о завещании, по прежнему, не разрешался. По воцарении Петра II и после опалы Меншикова двор переехал в Москву, ко­торая сделалась резиденцией государя. Туда переведена была гвардия, где служили молодые Кантемиры; поэтому и вся их семья пересели­лась в древнюю столицу. Переезд двора в Москву имел большое экономическое значение для всей русской знати. Она не любила Петер-

     ¹) Московский архив министерства юстиции, дела юстиц-коллегии вязка № 2491, д. № 24. Сообщением этого документа, а равно и некоторых других, упоминаемых ниже, мы обязаны директору означеннаго архива Д. Я. Самоквасову, за что считаем долгом выразить ему нашу искреннюю признательность.

 

 

     404

бурга, где жизнь была дорога, где все приходилось покупать на чистыя деньги, а удобств не было никаких. «Кому известно хозяйство русскаго дворянина», замечает один наблюдательный иностранец, жив­ший в то время в России, — «тот легко поймет, что для него пребывание в Петербурге должно было сделаться сущим разорением. Его крупные расходы идут не на дорогия платья и домашнее убранство, не на лакомый стол и заморския вина, а на обильныя кушанья и напитки отечественнаго производства, на содержание множества слуг обоего пола и лошадей. Все это он имеет в Москве или даром, или по очень дешевой цене. Слугам, которые все его крепостные, он обязан давать только съестные припасы, а эти последние, равно как припасы для его собственнаго стола и корм для лошадей, доставляют ему в изобилии его подмосковныя именья. При такой близости крестьяне его занимаются подвозом необходимаго без ропота и без ущерба его другим доходам» ¹). При том неопределенном материальном положении, в каком находилась в ту пору Кантемирова семья, пересе­ление в Москву представляло для нея большия удобства и выгоды тем более, что ей приходилось, по прежнему, поддерживать довольно широкия общественныя сношения. Каковы они были, об этом дают отчасти понятие заметки князя Антиоха, уцелевшия на принадлежавшем ему экземпляре календаря 1728 года. Кантемиры жили в Москве, в отцовском доме, уезжали иногда в свою подмосковную, прини­мали гостей и т. п. Под 24-м марта отмечено, что княжна Мария ездила к государевой сестре великой княжне Наталье Алексеевне, а под 27-м апреля — что владетели Черной Грязи просили государя по­сетить их именье ²). Посещение это, повидимому, однако не состоялось, Всего более продолжал безпокоить семью вопрос об отцовском завещании. Еще в последние дни жизни Екатерины I, второй из молодых Кантемиров решился на шаг, который мог содействовать окончанию этого дела. В верховном тайном совете, образованном по воцарении Екатерины, одно из самых видных мест занимал князь Димитрий Михайлович Голицын, человек очень умный и просвещенный, пользовавшийся уважением великаго Петра, хотя сам, с своей стороны, не всегда одобрял его действия; у этого гордаго представителя старой знати была дочь уже не первой молодости (она родилась еще в 1698 году), притом не­красивая — «колосс Родосский», как называла ее княжна Мария, и свар-

     ¹) Слова секретаря прусскаго посольства И.-Г. Фокеродта в  E. Herrmanns Zeitgenössiche Berichte zur Geschichte Russlands. Leipzig. 1872, стр. 98.

     ²) Сочинения князя А. Д. Кантемира. Издание И. А. Ефремова, т. II, стр. 344—349.

 

 

     405

ливаго нрава. Двадцатидвухлетний князь Константин вздумал искать своего счастья, присватавшись к этой неприятной особе: последовало со­гласие, и 24-го мая 1727 года состоялась свадьба Константина Кантемира с княжной Анастасией Дмитриевной ¹). Из собственнаго признания в одном из позднейших писем княжны Марии мы узнаем, что она деятельно хлопотала о заключении этого брака. Но вскоре ей при­шлось раскаяться в своем усердии: оказалось, что брак, которым князь Константин приобретал себе, для получения маиората, содействие одного из первых сановников государства, грозит всем остальным членам Кантемировой семьи бедою — полным лишением благосостояния. Чтоб отвратить приближающееся несчастие, князья Матвей, Сергей и Антиох в июне 1728 года подали государю челобитную относительно отцовскаго наследства; однако решения на нее не последовало; тогда в августе того же года они снова подали на имя Петра II прошение, в котором ходатайствовали не только о решении по завещанию отца, но и о пожаловании им, как «кадетам», то-есть, неучастникам в маиорате, тысячи крестьянских дворов, «чтобы» — говорили просители — «было бы нам с сестрою, бедным сиротам, чем пропитаться, хотя с нуждою». Около того же времени, вероятно, по ходатайству вдовы покойнаго господаря, сенат подтвердил преж­нее свое, все еще остававшееся не исполненным определение об уступке княгине Анастасии Ивановне четвертой части мужниных имений. Между тем не дремал и князь Константин: в декабре того же 1728 года он также подал государю прошение о назначении его единственным наследником отцовских имений согласно воле покойнаго. И действительно, указом императора Петра II, состоявшимся 13-го мая 1729 года по докладу верховнаго тайнаго совета, все имения князя Димитрия Кантемира были утверждены за его вторым сыном Константином. На докладе по этому делу не было подписи князя Д. М. Голицына; но его содействие, чтобы направить решение в пользу зятя, не подлежит сомнению. Когда же Константин Кантемир получил в свое владение желанный маиорат, он отказался уступить мачихе определенную ей сенатом часть спорнаго недвижимаго имущества, да еще возбудил в юстиц-коллегии иск о неправильных притязаниях княгини Анастасии Ивановны ²). Все это также делалось не без ведома князя Д. М. Голицына, который не чужд был своеко­рыстия, а к отцу княгини Кантемировой, князю И. Ю. Трубецкому,

     ¹) В генеалогических трудах князя Н. Н. Голицына брак этот отнесен неверно к 1724 году; точная дата его указана в книге Н. Н. Бантыша-Каменскаго о роде князей Кантемиров.

        ²) Сборник Имп. Русск. Историч. Общества, т. ХСIV, стр. 600-607; Д. А. Корсаков. Из жизни русских деятелей XVIII века, стр. 230—232.

 

 

     406

питал нерасположение, как к человеку недалекому, тщеславному и не по заслугам почтенному ¹). Но прежде чем разрешились имуще­ственныя пререкания в семье Кантемиров, в общем ходе русских дел произошли важныя события, изменившия общественное и политическое положение властолюбиваго кяязя Димитрия Михайловича и повлиявшия на дальнейшую судьбу детей и вдовы покойнаго Молдавскаго господаря.

     18-го января 1730 года скончался император Петр II, а на другой день в заседании верховнаго тайнаго совета состоялось избрание преемницей почившаго государя герцогини Курляндской Анны Иоанновны. При этом явилась мысль дать новый строй высшему управлению империи: предполагалось ограничить самодержавную власть. Пока дошла до герцогини весть об ея избрании, и пока Анна Иоанновна ехала из Митавы в Москву, умы собравшихся здесь сановников и шляхетства пребывали в чрезвычайном волнении: составлялись раз­личные проекты государственнаго устройства, шла борьба между верховниками и шляхетством; но захваченныя обстоятельствами врасплох, различныя группы совещавшихся не могли прийти к соглашению. Дело ничем еще не было решено к 15-му февраля, когда последовал торжественный въезд императрицы в древнюю столицу. Тогда выдвинулась вперед группа лиц, убежденная в необходимо­сти не изменять принципу самодержавия. Явным главой ея стал сенатор князь Алексей Михайлович Черкасский, а тайным руководителем — его многоумный приятель, архиепископ Новгородский Феофан Прокопович. Втайне же сочувствовал им и один из верховников, сказывавшийся больным, А. И. Остерман. Пропаганду мысли, одушевлявшей эту группу, взяли на себя несколько молодых гвардейских офицеров, и в числе их князь Антиох Кантемир, в то время поручик Преображенскаго полка. Как его брат Константин искал себе фортуны чрез брак в семье родовитаго верховника князя Д. М. Голицына, так младший и самый способный из сыновей покойнаго господаря разсудил проложить себе такую же до­рогу участием в политических «конъюнктурах» того тревожнаго мо­мента, который переживало тогда русское общество.

     Князю Антиоху шел в ту пору лишь двадцать-второй год; но среди тогдашней русской молодежи он резко выделялся своим основательным и многосторонним образованием. Несмотря на иноземное происхождение, он горячо любил свое новое отечество; конечно, он

     ¹) 25-го февраля 1728 года князь И. Ю. Трубецкой был возведен в звание генерал-фельдмаршала, хотя его военныя заслуги были очень незна­чительны.

 

 

     407

не мог питать расположения к русской старине, ему неведомой, и к ея обычаям, которые представлялись ему только с отрицательной стороны; но он любил Россию в том виде, как пересоздал ее Петр; всего же более преклонялся он перед самою личностью великаго преобразователя, потратившаго столько усилий на просвещение русскаго народа. Он опасался, что с переменой государственнаго устройства просветительное дело Петра придет в забвение. Когда-то отец князя Антиоха вступал в полемику с Феофаном Прокоповичем: на некоторые вопросы образования они смотрели розно; напротив того, сын господаря искал сближения с этим строгим хранителем Петровскаго предания; хитрый Феофан искусно взял в руки молодого человека в момент общественных замешательств и направлял его действия. Родственныя отношения связывали князя Антиоха с семьею Трубецких, в особенности с двоюродным братом его мачихи, молодым князем Никитой Юрьевичем, на сестре котораго, Марье Юрьевне, был женат князь А. М. Черкасский; у последняго была дочь, единственная наследница огромнаго родительскаго богатства, девятнадцатилетняя красавица Варвара Алексеевна; княжна Мария Кантемирова уже строила планы женить на ней своего любимаго младшаго брата.

     Таковы были разнообразныя причины и побуждения, заставившия князя Антиоха действовать при воцарении Анны Иоанновны так, как он действовал. Князь Черкасский по своему характеру был человек черезчур осторожный и тяжелый на подъем; князь Антиох ока­зался полезным помощником этого медлителя. 25-го февраля шля­хетство решилось, так сказать, дать окончательное сражение верховникам в присутствии государыни. Оно явилось в Кремлевский дворец, проникло, под предводительством князя Черкасскаго, в засе­дание верховнаго тайнаго совета и затем просило государыню дозво­лить ему пересмотреть как кондиции, предложенныя ей верховниками, так и заявления шляхетства. Императрица дала согласие, но с условием, чтобы дело было кончено в тот же день. Между тем как шляхетство удалилось в одну из зал дворца для совещания, находившиеся в аудиенц-зале гвардейские офицеры, собранные отчасти по вызову Антиоха Кантемира, который с этою целью разъезжал по Москве всю предшествующую ночь, стали волноваться; послышалось даже требование смерти верховников. В то же время на совещании шляхетства пошло по рукам прошение о том, чтоб императрица приняла, по примеру предков, самодержавие, чтобы верховный тай­ный совет был уничтожен, а сенат возстановлен в своем прежнем значении. Прошение это было составлено Антиохом Кантемиром еще накануне; теперь его покрыли многочисленныя подписи. Несколько

 

 

     408

часов спустя шляхетство, предводимое на сей раз фельдмаршалом Трубецким, представило эту челобитную государыне, пред лицом которой она и была прочтена самим составителем. Анна Иоанновна благосклонно выслушала прошение, а затем велела подать себе кондиции, представленныя ей верховниками, и, как сказано в последнем журнале верховнаго тайнаго совета, «при всем народе изволила приняв изодрать». Вечером того же дня пребывающим в Москве иностранным министрам было сообщено, что императрица восприяла самодержавие.

     Таким образом, князь Антиох Кантемир был в некотором роде героем этого дня; своею энергией в критическую минуту он оправдал те надежды, которыя возлагали на него его руководители и покровители. Вместе с тем, оправдались и его собственные честолюби­вые разсчеты: государыня узнала его способности и усердие; от нея теперь зависело дать первым полезное применение и вознаградить за второе. Награда пришла через два месяца: 28-го апреля 1730 года, в день коронования императрицы, князю Антиоху Кантемиру, вместе с братьями князьями Матвеем и Сергеем и сестрою княжной Марией, обещано было пожалование четырех тысяч душ. На самом же деле пожалование состоялось только в декабре 1730 года, при чем назначено было 1.030 крестьянских дворов в Нижегородском и Брянском уздах. По разсчету оказалось однако, что Кантемиры «кадеты» получили не все обещанное им количество душ.

     На первое время награжденные предпочитали сохранить пожалованныя им имения в совместном владении. Что касается в част­ности княжны Марии, она пользовалась доходами главным образом с богатаго, изстари промышленнаго села Мурашкина, в Нижегород­ском уезде ¹). Кроме имений, княжна получила еще другую награду: государыня пожаловала ее фрейлиной к своему двору. Но когда, в конце 1731 года, императрица решила переселиться в Петербург, княжне Кантемировой позволено было остаться жить в Москве. При­дворная суета уже не манила ея; молодость была на исходе, а про­шлое оставило в ея душе более горьких воспоминаний, чем приятных; кроме того, княжна опасалась, что жизнь в Петербурге будет ей не по средствам, особенно в первое время, когда размеры ея доходов не могли быть точно определены, и даже в Москве ей приходилось прибегать к займам. К тому же она купила себе пустырь на По­кровке, в приходе Троицы в Грязях, и предприняла постройку здесь каменнаго дома, поручив ее известному в те времена архитектору, италианцу Трезини (в России его звали просто Трезиным). Конечно,

     ¹) Ныне в Княгининском уезде Нижегородской губернии.

 

 

    409

княжна еще могла бы думать о выходе замуж, но повидимому, пер­спектива супружества не слишком привлекала ее; она уже давно при­выкла к самостоятельности, и теперь ей хотелось пожить в свою волю, своим хозяйством, возобновив по возможности ту обстановку, в какой она провела свою юность, под покровом своего отца, в той же Москве.

     Кроме устройства собственнаго гнезда, у княжны Марии была те­перь еще одна забота — женитьба братьев. Князь Сергей не оказывал к тому никакой склонности; князь Матвей вел жизнь довольно безпутную и знался с подозрительными людьми; от этих-то привычек сестра и хотела его отвлечь женитьбой. Матвею приискана была невеста из хорошаго рода — Авдотья Ивановна Салтыкова, дальняя родствен­ница императрицы Анны, мать которой, царица Прасковья Федоровна, тоже была из Салтыковых. По этому поводу княжна Мария пи­сала своему брату Антиоху (в 1733 году): «Жениться на какой-нибудь девице такого рода — будь она даже пожилая или бедная ¹) — и иметь кого-либо, кто при случае постоял бы за него, гораздо лучше, чем взять за себя какую-нибудь богатую дворянку, да не иметь никакого покровителя». Брак князя Матвея с Салтыковой не состоялся; но при­веденныя слова княжны особенно характерны, как ея твердое убеждение, выражающее ея чисто практический взгляд на супружество. Она руководствовалась им и прежде, когда хлопотала о женитьбе князя Константина, — держалась его и теперь, думая о браке других братьев. Задуманный ею брак князя Антиоха с княжною В. А. Черкасскою, конечно, мог удовлетворить всем требованиям, какия способен был изобрести практически ум заботливой сестры, но осуществить это дело было не легко; за то, чтоб уладить его, княжна Мария не жалела никаких усилий со своей стороны.

     Еще в начале 1720-х годов, будучи ребенком, княжна Варвара Алексеевна ²) обращала на себя общее внимание своею миловидностью и живостью, когда появлялась на небольших вечерних собраниях у родственников и принимала участие в танцах. Не раз говорится о том в дневнике усерднаго летописца тогдашних светских развлечений и забав, камер-юнкера Берхгольца. Взрослая, она стала со­вершенною красавицей, так что ей одной из девиц, принятых ко двору, императрица Анна позволила носить локоны: преимущество, которым пользовались в то время только фрейлины ³). Кроме привлека-

     ¹) А. И. Салтыкова родилась в 1697 году.

     ²) Она родилась в 1711 году.

       ³) Жизнь графа Б. П. Шереметева. Российское сочинение (Ф. Г. Мил­лера). С.-Пб. 1808 стр. 197. Княжна В. А. Черкасская никогда и впоследствии не получала фрейлинскаго звания.

 

 

     410

тельной наружности, Варвара Алексеевна отличалась, по словам княжны Марии, умом и была хорошо образована; у ней была гувернантка француженка; училась она также английскому языку. Князь Антиох узнал ее давно: еще в детстве ее возили в дом господаря, вторая жена котораго доводилась ей двоюродною теткой. Знакомство это про­должалось и после, в Петербурге и Москве. В одной из своих сатир ¹) Кантемир вспоминает, что в ранней юности он предавался сочинению любовных песен:

Довольно моих поют песней девицы

Чистыя и отроки, коих от денницы

До другой невидимо колет любви жало.

     Песни эти не сохранились (или, может быть, уцелели, но без имени автора, в старинных рукописных сборниках); весьма воз­можно, что юный стихотворец посвящал их княжне Черкасской. По крайней мере, впоследствии (в 1733 году) княжна Мария писала брату, чтоб он не досаждал Варваре Алексеевне своими стихами ²). Все это были однако шалости очень юных лет. Когда же и он, и она стали взрослыми, а князь А. М. Черкасский сделался одним из первых сановников государства, бедный преображенский поручик ока­зался не подходящим женихом для самой богатой невесты в России, в особенности в глазах гордой матери, то-есть, княгини Марии Юрьев­ны Черкасской. К тому же за Варвару Алексеевну стали свататься другия лица, имевшия более видное общественное положение, чем князь Кантемир. Одним из таких ловцов богатаго приданаго явился граф Рейнгольд Левенвольде, остзейский немец, приехавший в числе многих ему подобных в Москву вслед за новою императрицей и возведен­ный ею в звание обер-гофмаршала. Во время коронационных торжеств в апреле и мае 1730 года он успел уже проявить свое уменье руково­дить придворными празднествами, приобрел известность ловкаго светскаго кавалера и очень нравился дамам. В октябре того же года он

     ¹) Сатира IV-я по второй редакции, стихи 151—162.

       ²) А. И. Терещенко в своем „Опыте обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России", т. II, стр. 302, сообщает, что к княжне В. А. Черкасской и к ея матери относятся несколько злых намеков в VII-й сатире Кантемира. Не знаем, на сколько это справед­ливо; но во всяком случае указание Терещенка не может быть поставлено в связь с приведенными в тексте нашей статьи словами из письма княжны Марии: VII-я сатира написана в 1739 году, на шесть лет позже письма. Княжна Мария намекает на какия-нибудь ранния произведения брата — если не на его любовныя песни, то может быть, на сатиру II-ю, первая редакция которой относится к началу 1731 года и имеет название «На зависть и гордость дворян злонравных». Некоторые намеки этой сатиры могли бы относиться к тщеславному князю И. Ю. Трубецкому, родному дяде княгини М. Ю. Черкасской и двоюродному деду ея дочери.

 

 

     411

сделал предложение княжне Черкасской. Отцу очень не хотелось выда­вать дочь за немца, но императрица сама его сватала, и князь принужден был согласиться; обручение состоялось при дворе. Однако несколько месяцев спустя дело разстроилось по неизвестной причине; обручен­ные возвратили друг другу кольца и подарки. «Этот случай», пишет английский резидент Рондо, «возбудил всеобщее удивление; многие полагают даже, что он повлечет за собою гибель или князя Черкасскаго, или графа Левенвольде, который, изменив слову, нанес оскорбление всему роду Черкасских, состоящему через браки в свойстве с ея величеством и со всею русскою знатью» ¹). Все однако обошлось благополучно: Левенвольде пользовался безграничным расположением императрицы, а Черкасский был человек на столько осторожный, что не решился громко роптать на причиненную ему обиду.

     В семье Кантемиров, конечно, радовались такому исходу дела. Но малый чин князя Антиоха по прежнему оставался препятствием к успеху его сватовства. Только в ноябре 1731 года судьба улыб­нулась Кантемиру: Остерман, быть может, не без тайной мысли уда­лить из России способнаго человека, придумал отправить князя Антиоха резидентом в Лондон. Назначение было почетное, и отказы­ваться от него не следовало; но Кантемиру хотелось помедлить отъездом, и он даже говорил Рондо, что прежде, чем уехать, ему не­обходимо устроить семейныя дела ²). Одно из них — раздел пожалованных имений — князю Антиоху удалось привести в исполнение, но другое — женитьбу — пришлось отложить в долгий ящик: с медлителем Черкасским никакия дела не делались скоро. 27-го декабря 1731 года окончательно состоялось назначение Кантемира, а четыре дня спустя он уже должен был покинуть Москву, в неизвестности, состоится ли его брак с княжною Черкасскою. Хлопотать о том выпадало на долю княжны Марии.

     Отъезд любимаго брата был очень печальным событием для сестры. В первое время она впрочем не ожидала, что его отсутствие будет продолжительным. Как бы то ни было, между ними неме­дленно завязалась деятельная переписка. К сожалению, она сохрани­лась с значительными пробелами; например, от 1732 года не уце­лело ни одного письма княжны Марии. Со своей стороны, князь Антиох несколько раз писал ей еще с дороги; так, 11-го (22-го) февраля он извещал ее о своем прибытии в Данциг и о том, что еще из Кенигсберга послал ей кое-какие подарки; в числе их было шесть ящиков нюхательнаго табаку à lа violette. «Из них два кубика пе-

     ¹) Сборник Имп. Р. Истор. Общества, т. LХVI, стр. 253 и 313, ср. С. М. Соловьева «История России», т. XIX (М. 1869),стр. 330.

     ²) Сборник Имп. Р. Истор. Общества, т. LХVI, стр. 398.

 

 

     412

редайте Матвею», писал Антиох, «два оставьте себе, а остальные ото­шлите тигрице и  попросите ее не сердиться на меня за то, что не прислал больше: я не нашел большаго количества, а из Голландии вышлю, как ей обещал, целый пуд... Если вам не понравится табак, мо­жете разделить его между Матвеем и тигрицей». Читатель не сразу до­гадается, кого следует разуметь под прозвищем «тигрицы». Из даль­нейшей переписки оказывается однако, что оно относится к княжне В. А. Черкасской; стало быть, князь Антиох вспоминал о ней во время своих странствований. В семье Кантемиров выработался условный язык, который сохранялся и в интимных письмах брата и сестры. На этом языке княжна Варвара слыла «тигрицей» — без сомнения, пото­му, что ее так-же трудно было изловить, как этого дикаго зверя. Княжна Мария особенно охотно употребляла такия условныя прозвища и любила выдумывать их. Прославившагося своею медлительностью князя А. М. Черкасскаго она называла не иначе, как «черепахой», а жену своего брата Константина, дочь верховника Голицына, Анастасию Дмитриевну — «Еленой», очевидно, потому, что женитьба на ней внесла раздор в семью Кантемиров: княжна Мария хорошо знала классическия предания и помнила, что из-за спартанской Елены возгорелась десятилетняя война, воспетая Гомером.

     Между тем как князь Антиох устраивался в Лондоне, знако­мился с английскими министрами и вступал в отправление посольских обязанностей при Сент-Джемсском дворе, его сестра была озабочена устройством своего московскаго житья-бытья. Первое время она чувствовала недостаток в средствах. Она была очень разсчетлива и считала прямым убытком недополучение всего пожалованнаго ей с братьями количества крестьянских душ. Вероятно, еще в 1731 году Кантемиры подали челобитье о том в сенат, и чтоб поддержать это официальное ходатайство, княжна Мария сочла нужным написать частное просительное письмо к Бирону; уже в быт­ность двора в Москве стало всем явно его могущественное значение при государыне, и самые чванные люди из русской знати не брезгали заискивать у него; в письмах к брату княжна Мария не иначе на­зывала Бирона, как «всесильным». В своем письме к времен­щику, от 11-го декабря 1732 года, она обстоятельно объясняла свою нужду и затем прибавляла: «Истинно бедно живем, и ежели ваше сиятельство в сем деле не подаст нам руку помощи, понеже иного патрона не имеем, то в крайнее придем убожество. Сие мое покор­ное прошение сиятельству вашему изложив, уповаю, что по великодушию вашему не буду презренна, и тако благонадежно остаюся ва­шего сиятельства, яко патрона и благодетеля, покорная услужница, княжна Мария Кантемирова». Удовлетворение этой просьбы последовало

 

 

     413

не сразу; но и в то время, когда княжна Мария писала к Бирону, она, конечно, очень преувеличивала затруднительность своего материальнаго положения; вот что писала она брату месяц спустя после письма к «всесильному»: «Если государыня окажет нам милость и пожалует деревни, которых мы просим, то у меня не только не будет долгов, но я буду жить по-барски. А пока я должна за квартиру, не считая ежедневных расходов. Все русские удивляются моему образу жизни и утверждают, что у меня много денег. Если-б это было на самом деле так, я воздвигла бы себе каменныя палаты. Но все-таки я, благодаря Богу, здорова, имею что есть да пить, имею квартиру; кроме того, у меня строятся два домика. Слуг у меня двадцать человек, а разъезжаю я шестеркой для поддержания своего достоинства». Повидимому, в том же 1733 году хозяйство княжны стало приходить в порядок: дом ея был достроен, и она посели­лась в нем. Старый слуга покойнаго господаря, Антиохъ Камараш, состоял у его дочери домоправителем, а другой управляющий ведал ея доходами с Мурашкинской вотчины. Вообще дом княжны Марии был полон всякаго народа; кроме челяди, у нея жил, например, свой врач, грек Севаст, обязанностью котораго было пускать княжне кровь; как и у покойнаго князя Димитрия греки на­ходили себе у нея особенное покровительство, и многие из них, приезжая в Москву, ютились под ея кровом. «Мой дом похож на Ноев ковчег», писала княжна брату в 1733 году; сходство это увеличивалось еще тем, что у хозяйки было множество кошек и собак, которыми она любила тешиться. Впоследствии она купила себе под­московную, которую назвала Марьиным, и стала проводить в ней лето.

    Общественныя отношения княжны Марии давно определились; оста­валось только поддерживать их. После возвращения двора в Петербург (в самом начале 1732 года) в Москве остались семьи некоторых сановников, в том числе жена князя Черкасскаго с дочерью. Княжна Кантемирова сохраняла с ними сношения в виду своих матримониальных планов, остерегаясь однако быть навязчивою, «чтобы не прослыть свахою» в глазах матери, как она выражалась. Кроме Черкасских, княжна Мария посещала Трубецких, Строгановых, Салтыковых; но вообще предпочитала сидеть дома. «Я веду тихую уединенную жизнь», писала она брату (в 1736 году). — «Говорят, лучше всего обходиться без общества, чем вращаться в дурном. Я вполне с этим согласна. От людей много умнаго не услы­шишь. Разговоры у нас — только сплетни; как где-нибудь покажешься, начинают разспрашивать, затевают целый экзамен. На такой случай не дурно бы иметь при себе полный реестр ответов на всевозмож-

 

 

     414

ные вопросы. Такого безплоднаго любопытства я не люблю». Домоседство, замкнутая жизнь, в которой она была воспитана отцом, соответствовала серьезному характеру княжны, и если она выезжала, то скорее по делам, чем для развлечения.

     В начале 1733 года княжна Мария собралась в Петербург, чтобы хлопотать о додаче пожалованных вотчин. Эту поездку она подробно описала в письмах к князю Антиоху. Она отправилась по зимнему пути, в половине февраля, и остановилась у брата Константина; отношения к нему остальных членов семьи значительно улучшились с тех пор, как им пожалованы были отдельныя вотчины и понизился придворный кредит Константинова тестя. Поездку свою княжна ста­ралась сделать как можно экономнее. «После продолжительнаго и тяжелаго путешествия», писала она князю Антиоху, «я устроилась в доме брата. Своих расходов у меня нет: я обедаю за его столом, и он же кормит моих слуг». Жену князя Константина княжна Мария сильно недолюбливала за ея ограниченность, сварли­вость и за то, что она держала мужа под башмаком. «Елена» — припомним, что так прозвала княжна княгиню Анастасию Дмитриевну,— «скорее похожа на чорта, чем на ангела, и по красоте (как изображают диавола), и по нраву». Прийдя к такому заключению, княжна Мария писала Антиоху, что отныне хочет заменить прежнее прозвище невестки новым — «Медеи», «так как нельзя найти более подходящаго имени для означения ея природнаго характера: ведь Медея может служить типом коварной женщины». Коварство княгини про­являлось однако только в ея наивной грубости и неделикатности: она без церемонии забрала себе весь тот пуд табаку, который был прислан князем Антиохом В. А. Черкасской, и даже самой княжне Кантемировой не дала «ни единой понюшки»; эта «коварная Медея» была по-своему даже добрая женщина; она давала своей золовке карету для выездов и однажды сочла нужным подарить ей веер и косынку. Таким вниманием разсчетливая княжна Мария была очень польщена и в конце концов догадалась, что ей надо стать выше семейных дрязг; сатирическая жилка, присущая ей, как и ея младшему брату, взяла в ней верх над раздражением, и она писала князю Антиоху, что все виденное в Константиновом семействе она считает «богатым материалом для повести». На прощанье она тоже сделала подарок княгине «Медее».

     Приехавши в Петербург, княжна Мария почла долгом предста­виться императрице. «В воскресенье», писала княжна брату Антиоху 20-го марта, «я была у государыни, которая, как мне показалось, милостиво приняла меня и спросила о времени моего приезда. Затем она сказала: «Или скучно на Москве стало?» Я ответила, что приехала,

 

 

     415

во-первых, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, а во-вторых, чтобы хлопотать о своих делах». Цесаревна Елисавета Петровна при­глашала княжну к обеду и просила передать поклон брату. Но всех ласковее была с нею сестра государыни, герцогиня Мекленбургская Екатерина Иоанновна; эта умная и живая особа при первом же пред­ставлении княжны удержала ее к обеду, разспрашивала об ея московском житье-бытье, а также о брате-посланнике, и приказала от­пускать ей придворные экипажи и лошадей для езды цугом. «Герцо­гиня» писала княжна, «обошлась со мною очень милостиво. Да со­хранит Господь ея здоровье (теперь она больна). Кроме разных вопросов, какие она предложила мне о наших вотчинах и других предметах, а также о том, как я проводила время в Москве, она сказала мне: «Сестрица пожалует и остальныя деревни». Я отвечала ей, что не будь я в большой нужде, я не приезжала бы и не просила новых вотчин спустя один или два года после награждения». Когда герцогиня расхворалась, княжна  Мария была в числе тех немногих лиц, которых она допускала к себе. 14-го июня 1733 года Екатерина Иоанновна скончалась. «Я считала герцогиню», писала княжна Антиоху по этому случаю, «всемилостивейшею особой и покро­вительницей в моих стесненных обстоятельствах. Смею даже ска­зать, что мы были дружны, так как я получала от нея знаки не только покровительства, но дружбы... Многим, несомненно, придется восхвалять ея доброту и душевныя качества. Я из тех лиц, которыя никогда не забудут ея; при воспоминании о ней я  не  в состоянии удержать обильных слез... Я хотела писать вам об ея кончине в прошлую пятницу, но была вне себя и не могла этого сделать». Подобный излияния очень редки в письмах княжны Марии; она во­обще была скупа на привязанности, и потому нельзя не верить ея словам в данном случае.

     Обласканная членами царской семьи, княжна была очень приветливо принята и высшими сановниками; она посещала Бирона и его жену, Остермана, А. И. Ушакова, князя Черкасскаго; все были с нею очень вежливы, и от всех она слышала обещания оказать содействие ея делу. При свиданиях с Черкасским ее так и подмы­вало заговорить о «тигрице» и о надеждах князя Антиоха; она уже наводила на этот счет предварительныя справки у князя Н.Ю.Трубецкого, который доводился свояком князю Черкасскому и был дружен с Кантемиром; Трубецкой отвечал ей: «Я предпочел бы князя Антиоха всем, кого нам прочат», но от дальнейшаго вмешательства в это дело уклонился. Завести щекотливый разговор с самим Черкасским княжна все-таки не решилась. Вот в каких словах описывает она свой прощальный визит ему: «Черепаха от-

 

 

     416

неслась ко мне очень благосклонно и, к удивлению, снизошла до того, что проговорила со мною целых полчаса; ведь, по слухам, она — небольшая охотница до разговоров. Я чуть было не завела с нею речи о тигрице, но потом одумалась и обошла этот предмет из опасения остаться без ответа или поставить ее в затруднение, так как черепаха, не приготовившись, не знала бы что сказать». Княжне все-таки удалось узнать стороною, что князь-черепаха очень хо­рошо расположен к молодому дипломату.

     По странной случайности, между тем как сестра раздумывала о возможности женить брата, у ней у самой явились в Петербурге же­нихи. По правде сказать, женихи какие-то особенные. Один из них был очень богат, но не знатен. Княжна не называет его по фамилии; но в ея родстве не были бы довольны таким браком; жена князя Константина уже успела ей сказать: «Наша сестра, разве которая голая, пойдет за него, посадскаго». Сватом являлся князь Никита Тру­бецкой — быть может, не без тайной мысли уничтожить всякия поползновения князя Антиоха на брак с его племянницей в том слу­чае, если княжна Мария выйдет за этого «посадскаго». Другой претендент, искавший ея руки, был грузинский царевич Александр Бакарович, сын выехавшаго в Россию в 1724 году Карталинскаго царя Бакара, человек, стало быть, очень знатный, но бедный: он ставил условием, чтоб его будущая жена выучилась по грузински. Получив эти предложения, княжна не знала, на что ей решиться, и обратилась за советом к князю Антиоху; ответ его неизвестен; но едва ли не прежде, чем он был получен, княжна отказала обоим претендентам. Между тем слух об ея женихах дошел до импе­ратрицы, и Анна Иоанновна заговорила о том, когда княжна Мария явилась к ней откланиваться перед своим отъездом в Москву. «Она приняла меня милостиво», писала потом сестра брату Антиоху, «и на мою просьбу не лишать нас и вперед своей благосклонности, так как мы, иноземные люди, после Бога только в ней одной можем найти покровительство, сказала, что всегда была к нам мило­стива и будет впредь относиться точно так-же. «Не оставлю вас», прибавила она и обещала приискать мне жениха, видя, что я сама не решаюсь выходить замуж. Я же хоть и не дала ей никакого ответа, однако почла бы за счастие исполнить желание государыни». Князь Антиох отвечал на этот разсказ сестры следующими словами: «Очень рад за милость, оказанную вам императрицей, и в особенности за жениха; от души желаю, чтобы таковой нашелся». Обмениваясь та­кими речами, вполне ли были искренни брат и сестра друг перед другом? Последующия обстоятельства позволяют в этом сомневаться.

 

 

     417

     Княжна Мария воспользовалась отбытием государыни в Петергоф после погребения герцогини Мекленбургской и в половине июля 1734 года оставила Петербург. Она уехала вполне спокойная насчет успеха своего ходатайства: дело о додаче Кантемирам не полученной ими части пожалованных имений если и не было решено окончательно, то во всяком случае было направлено на верный путь Княжна могла питать уверенность, что благосостояние ея и ея братьев «кадетов» прочно обезпечено.

 

                                                                                                                                                                         Л. Майков.

                                                                                                      (Окончание следует).