Мессельер де ла. Записки г. де ла Мессельера о пребывании его в России с мая 1757 по март 1759 года (С предисловием, примечаниями и послесловием переводчика) // Русский архив, 1874. – Кн. 1. – Вып. 4. – Стб. 952-1031.

 

 

 

ЗАПИСКИ МЕССЕЛЬЕРА.

(С   ПРЕДИСЛОВИЕМ,   ПРИМЕЧАНИЯМИ И   ПOCЕСЛОВИЕМ   ПЕРЕВОДЧИКА.)

 

ПРЕДИСЛОВИЕ.

 

I.

Немногим   из   Русских   читателей знакома следующая книга: Voyage à St. Pétersbourg, ou nouveaux mémoires sur la Russie, par M. de la Messelière, précédés du tableau historique de cet Empire jusqu'en 1802, par V. D. Musset-Pathay. A Paris, chez la v-e Panckoucke, imprimeur-libraire, . rue de Grenelle, № 321, en face de la rue des Saints-Sères, faubourg Saint-Germain: et chez Gérard, libraire, rue Saint-Àndré-des-Arcs. № 44. An XI — 1803. in 8°. Стр. 342. (Из них, по ошибке в пагинации, нет вовсе страниц от 129 до 208 включительно, хотя текст правильно и без перерыва переходит с стр. 128 на 509).

Эта книга указана в „La France littéraire par Quérard" (tome IV, p. 494). Она находилась в Императорской Эрмитажной иностранной библиотеке, в шкапе 5, на полке 6. Этот экземпляр передан был оттуда, вместе с прочими книгами, в Императорскую Публичную библиотеку, где и находится ныне (Catalogue de la section des Rossica, 1873, tome 1, стр. 799. № 888). Oнa была перепечатана в Пуатье, в 1857 году (ibid. №: 889). Немецкий перевод ея напечатан был в Лейпциге, в 1803 году (ibid., № 890). В тоже время в журнале Архенгольца "Minerva" помещен был Немецкий перевод части этой книги, от стр. 120 до стр. 248 (Minerva, July, 1803).

Едвали не единственное указание на книгу Мессельера, сделанное на Русском языке, находится в переводе Немецких Записок пастора Теге о Семилетней войне, (Русск. Арх., 1864, изд. 2, стр. 282).

 

 

953

Между тем значительная часть Записок Мессельера представляет собою, как увидят читатели, большой интерес для всякаго любителя отечественной истории.

Книга Мессельера распадается на следующия составныя части:

1) "Tableau sommaire de la Russie" (стр. 1 — 63). Это есть поверхностное и по обыкновению неверное известие о Росcии и ея истории, составленное г-ом Люссе-Пате. — II) "Sur les mémoires ou voyages de M. de la Messelière" (стр. 64—66). Это обыкновенное издательское предуведомление.— III) „Mémoires de М. de la Messelière, gentilhomme d'ambassade en Bussie" (cip. 67--308). Это собственно составляет сочинение Мессельера, которое он начал писать уже в 1772 г. (Voyage de M. de la Mess,, стр. 108). —IV) "Lettre du C-en *) Jouyneau-Desloges sur les mémoires manuscrits de feu comte Frottier de la Messelière" (стр. 309 — 336). Это письмо заключает в себе некоторыя известия об авторе, несколько объяснений на его Записки и сведения о судьбе его после 1763 года, которым оне заключаются; все это написано лицом, знавшим Мессельера еще в 1761 году и возобновившим с ним приятельския связи в 1772 гаду, в Пуатье (Voyage de M. de la Mess., стр. 310 et 313).—V) Note supplémentaire" (crp. 337 — 342]: это несколько незначащих заметок об образе правления в России.

Из всех этих частей для Русских читателей особенно ннтересен только отрывок из III части, а именно тот, в котором описано пребывание автора в Poсcии, от приезда его в Ригу в Мае 1757 до выезда его обратно через нашу границу в Марте 1759 года (Он помещен в книге на стр. 112 -250).

Этот отрывок и представляется теперь читателям "Русскаго Архива" в переводе, к которому присовокупляется

*) Т.е. citoyen — гражданин Французской республики.    П.Б.

 

 

954

в примечаниях, равно в предисловии и послесловии, лишь некоторыя сведения, извлеченныя из части III (до Мая 1757 года) и части IV-й книги Мессельера, и имеющия прямое отношение к России.

Переводчик составил к тексту Мессельера примечания преимущественно для объяснения или исправления некоторых фактических данных, не ясно или ошибочно передаваемых автором. Переводчик почти не касается вопроса о том, до какой степени справедливы суждения автора, так как подобная оценка отчасти уже сделана, при других случаях, а при том она не соответствовала бы и цели, в настоящем случае предположенной: представить публике перевод историческаго документа, а не трактат о политических событиях во время Семилетней войны.

 

II.

Прежде нежели сообщить сведения, извлеченныя из начала III части Записок Мессельера, необходимо предпослать им некоторыя краткия известия об обстоятельствах политических, в следствие которых состоялось прибытие в Петербург в 1757 г. Французскаго посольства и самого Мессельера, бывшаго одним из его кавалеров.

Известия эти основаны преимущественно на документах, помещенных в следующих изданиях:

1)   Mémoires sur la chevalière D'Eon, par   F.  Gaillardet (1866  года)    1    vol. стр.  13 — 82.

2)   La   cour  de la Russie il  y a cent. ans  (1858 года) 1  vol. (стр.   125 — 156.)

3)  Архив   Князя   Воронцова:   а.,   книга II, стр.   189 — 213; б., книга III. стр. 147 — 307   и  331—572:  в..  книга V, стр. 22 — 30 и некоторыя другие места этого издания (II, III,  V и  VI).

Вот   что  должно   припомнить в настоящем  случае  читателю    из  сведений, заключающихся   в этих источниках.

 

 

955

Со времени высылки (1744) из России Французскаго посланника маркиза де ла Шетарди кратковременной миссии Д'Аллиона,   между   Poccиею  и   Франциею   не существовало  дипломатических сношений:  обе держаны   обоюдно   воздерживались от назначения посланников и оказывали друга другу совершенную холодность. Этим успешно   воспользовалась для своих  выгод   Англия,  интересам которой  был совершенно   предан   могущественный    временщик,    канцлер граф Бестужев-Рюмин.    Особенное влияние возымела на наш кабинета Англия со времени прибытия в Петербург летом 1755 г. новаго Английскаго посла сера   Чарльза Генбури  Вильямса,  человека безпокойнаго и пронырливаго, сблизившагося тесно с канцлером, а через кавалера  своего посольства, известнаго графа Понятовскаго, вошедшаго в близкия   сношения   с   наследником   и   его супругою.  Вильямсу особенно было   поручено   возобновить    загодя    торговый трактат России с Англиею 1742 г., срок коему истекал в 1757 году, и побудить Poccию к содействию Англии в  становившейся   неизбежною   войне у Англии с Франциею.

Но не смотря на Английския влияния, при дворе нашем были сильные люди хорошо расположенные к Франции Это были: вице-канцлер. граф М.Л. Воронцов и И. И. Шувалов, любимец Императрицы, которая в глубине души все таки оставалась расположенною к Франции.

Понятно,  что и  Версальский кабинет имел   желание   сблизиться   с    Poсcией в  виду  тревожного   положения    Европейских дел. К этому присоединилось еще одно обстоятельство. Во Франции существовал принц крови Людовик Франциск Конти (1717-1776), правнук втораго сына короля Генриха II и внук принца Франциска-Людовика Конти (ум. 1769), которому предложена была Польская корона после смерти Собесскаго. Внук, котораго денеж-

 

 

956

ныя дела были очень разстроены, сильно стоял за возобновление добрых отношений с Poccиею, в  надежде  получить Польский престол, едва не сделавшийся достоянием  его деда,  или   даже, при счастии, вступить в брак с Императрицей Елисаветой.   Людовик XV, помимо официальнаго  своего   министерства, имел еще тайный кабинет, котораго действия вовсе или на половину оставались неизвестными первому.   Кабинет этот составляли: граф де Броль (бывший тогда   во   временной   отлучке, послом в Польше),  принц Конти   и Терсье,  первый "комми"  в    министерстве иностранных дел. В этом тайном   совете   решено   было   отправить в Россию   секретнаго  агента,   и   так как всякий приезжий   из   Франции   в Poccию был подозрителен Бестужеву, то Конти придумал послать туда кавалера Д'Еона (ум. 1810), переодетаго женщиною:  моложавость,   красота и   рост его обманывали  незнакомых   ему   людей, когда он являлся в маскарадах в женской одежде.   В   товарищи ему придали   Шотландскаго   эмигранта   Дугласа,   имя котораго не   могло   возбуждать подозрений.   Он ехал в Россию будто бы  с ученою целью и получил официальныя полномочия, которых однако не  должен был до времени предъявлять; о   Д'Еоне же    и   предоставленной ему секретно в   этом деле главной роли не знал даже министр иностранных дел  Рулье:  это   оставалось тайной между королем,  г-жею   Помпадур и принцом Конти. Д'Еон отправлялся    в    Петербург    под   именем девицы   Лии   де   Бомон;  тайна   его  и Дугласа была известна там лишь графу Воронцову и, кажется, Л. И. Шувалову,   а   граф   Бестужев   не    имел о том   никакого  понятия.   Первая   попытка Дугласа была, кажется, неудачна, и зоркому   Бестужеву  удалось   затереть его каким-то   образом. Это было в начале осени 1755 года. Но Д'Еон, благодаря своему переодеванию не на влекший на себя подозрений, действовал

 

 

957

успешно и, говорят, будучи введен Воронцовым к Елисавете, все более и более склонявшейся на сторону Франции, сделался ея чтецом и вскopе, надел мужскую одежду. В это время начали быстро меняться политическия отношения Европейских держав. Еще до приезда в Петербург Вильямса, Английский кабинет, опасаясь затруднений для себя, настаивал, чтобы Россия заключила с ним конвенцию, по которой последняя, за субсидии в сто тысяч фунтов стерлингов, обязывалась выставить до шестидесяти тысяч войска против Пруссии, в случае войны между нею и Австриею. В начале Августа 1755 г., Вильямсу удалось заключить конвенцию, по которой Poccия обязывалась помогать Англии против Франции (с которой война уже фактически началась у Англии в Американских водах) и содействовать в этом случае Австрии. Но Английский кабинет не хотел, чтобы Фридрих II был потревожен неожиданностию такой новости, и сообщил ему еще нератификованную Императрицею конвенцию, как бы предлагая Прусскому королю "слово на мир." Фридрих, которому грозили разныя опасности, воспользовался этим и из противника Англии поспешил сделаться ея союзником, заключивши с нею 16 Январи 1756 трактат обоюдной гарантии двух держав на материке Европы. Такой поступок Англии привел в негодование Императрицу, издавна нерасположенную к Пруссии. Первым последствием, этого было то, что хотя она и ратификировала наконец конвенцию с Англиею 11/25 Февраля 1750, но с условием, которое уничтожало самое существо ея, а именно: что конвенция имеет силу только в случае, если  Фридрих нападет на владения короля Английскаго и его союзников, чего не могло случиться после трактата состоящагося между обоими королями 16 Января 1756 г.

Это условия было включено в конвенцию по настоянию И.И. Шувалова. Несмотря на это, Вильямс был уверен в своей

 

 

958

удаче, надеясь на силу Бестужева и расчитывая на скорую кончину Императрицы, здоровье которой ослабевало. Между тем изменилась   внезапно   и   политика Версальскаго Двора: в  1755 году он   начал   заискивать   сближения   с Венским   и   в тоже   время   задумал возобновить дружбу  с Poccией, для чего и были   тайно   посланы   (как   уже сказано выше) Дуглас   и Д'Еон,   работавшие    усердно   для    успеха    этого предприятия. Тайным переговорам по этим делам способствовал много, хотя   и   неофицияльно, Французский   банкир Мишель,  живший   в   Петербурге и ездивший  нередко во Францию. Когда сближение Французскаго и Австрийскаго дворов   совершилось,   и   1   Мая   1756 года между ними заключен  был   знаменитый союзный трактат, Елисавета, поддерживаемая   в    этом    намерении Шуваловым и Воронцовым, решилась не считать   себя связанною   ничем   и приступить к этому трактату, отделясь от двуличнаго   Английскаго   кабинета,: вошедшаго в сделку (скрепленную трактатом  16 Января 1756)   с   ненавистным ей Фридрихом II-м. Д'Еон полетел с этим известием в Париж в конце Maя  1756 года и   повез   туда письмо  Елисаветы к Людовику   XV, в котором Государыня выражала желание, чтобы при ней акредитован был для   заключения   трактата    официальный Французский  поверенный в делах,  в следствие чего  13/24 Июля   1756   Дуглас, не имевший  до того характера официяльнаго лица,   представил публично  свою дотоле скрываемую  кредитивную грамоту:  а  вскоре возвратился   к   нему из Парижа Д'Еон, уже в качестве секретаря.  Между тем,  в соответствие этому,  отправлен был  в Июне 1756 года в Париж надворный  советник Федор Дмитриевич Бехтеев,   подчиненный   графа   Воронцова  и домашний  у него человек.  Он имел полномочия для разных соглашений с Версальским министерством,  между прочим касательно обоюднаго акредитирования послов.

 

 

959

Таким образом дипломатическия отношения  наши с Францией   были   возстановлены.   Послами   назначены:    Русским во Франции брат канцлера граф Михаил Петрович Бестужев- Рюмин,  а Французским в Париже маркиз  де   Лопиталь;  но   приезд их к местам промедлился по разным причинам до Июня  1757.  Между двумя    кабинетами начались взаимныя любезности; знатные   Русскиe,  как-то   И.И. Бецкий,  князь Д. М.   Голицын с супругою,   князь   А.  Н.   Щербатов,    граф И. Г. Чернышев и другие вдруг появились в Париже. В Августе 1756 Фридрих II вступил в Саксонию, и возгорелась война,   названная Семилетнею, в которой с одной стороны были   Пруссия и Англия,  а с другой:  Франция, Австрия, Россия,  Швеция, Саксония. В начале 1757   года  Дуглас,   в   ожидании Лопиталя  остававшийся у нас представителем Версальскаго двора, согласился допустить дополнительную секретнейшую статью  к договору о приступлении Poccии к Австро-Французскому трактату, в силу  коей   уничтожалось   прописанное в оном исключение   Турции (дружески   связанной с Франциею) из числа держав, которыя, в случае войны с  ними Франции, Австрии и Poccии, должны были   подвергнуться опасности   со стороны  этих трех государств.  Это произвело некоторыя затруднения, и Дуглас   чуть  не  испытал больших  неприятностей; но к счастию его, Д'Еон помог ему,  при содействии И.И. Шувалова.  Искусный Д'Еон   с  разными поручениями   ездил опять во Францию, где пробыл Июль и Август  1757 г., а затем  вновь  вызван  был  в   Петербург Лопиталем,   при  котором  и оставался   до самаго окончания его посольства в  1760 году.

 

III.

Мессельер  начинает свои   Записки известием  о деле де ла Шетарди ¹)   и

¹)   Дело это изложено во всей подробности: 1) В сочинении Пекарскаго «Маркиз де

 

 

960

о происках Бестужева с целью   поддерживать  неприязнь между Русским  и Французским правительствами. По его уверениям,  Императрица Елисавета  выразила желание сблизиться вновь с Французским королем в разговорах своих с Французом Сомпуса, миниятюристом, который писал с нея портрет. Сомпсуа поехал во Францию и передал этот отзыв Парижскому патрону своему,  герцогу де  Жевру, а  Французский посланник в   Стокгольме   г.   Давренкур поддержал в Версале мысль   о пользе возстановления дипломатических сношений   между   Россиею   и   Францией. Сближению   этому    способствовали    неудовольствие Елисаветы на интриги бывшаго  при  ней Английским послом кавалера   Вильямса   ²)   и   желание   одного Французскаго принца  (Конти,  котораго автор не называет по имени)   разделить с нею Русский престол. Иезуит Латур представил ему изгнанника из Шотландии, Дугласа, жившаго в Париже под  именем   Мишеля   ³)   в   качестве гувернера в одном доме, как человека,   котораго   можно   послать   в Россию для тайных переговоров.  Его отправили, и   в   Брюсселе   встретил он г-жу Бинтинг, друга принцессы Ангальт-Цербстской,   матери Екатерины. Дуглас открылся   ей  и    поехал   в Цербст   с   рекомендательным   письмом  к    принцессе.   От   нея   узнал Дуглас очень многое и получил пись-

ла Шетарди   в   России". С.П.б., 1862    и в  "Архиве   Князя   Воронцова,   кн. 1., стр. 455-628.

²) Приемная аудиенция Вильямса у Императрицы происходила 2 Июня 1755 (Кам. фypьер.журн. 1755, стр. 61).

³) Кажется, здесь память изменила Мессельеру: едва ли сближению Poccии с Франциею содействовали два Мишеля — настоящий т.е. банкир, о котором сейчас aвтop будет говорить, и мнимый, то есть Дуглас, котораго Месельер облекает этим псевдонимом, кажется, лишь потому, что помнит о роле настоящаго Мишеля, и производит этим путаницу. Сколько известно, Дуглас не скрывал своего имени в Росcии.

 

 

961

мо в Петербург к банкиру Мишелю. В Цербст подъехал к Дугласу из Франции и кавалер Д'Еон, с которым он пустился в Петербург, где и пристал у Мишеля. Мишель представил их обоих вице-канцлеру Воронцову и, когда все было условлено, Дуглас был принят Императрицею, что как громом поразило канцлера графа Бестужева и Вильямса. Произошло покушение на жизнь Дугласа; но он, бывши о том предупрежден, ночевал в другой комнате, когда три пули засели у изголовья его прежней кровати. Это еще более расположило Императрицу в пользу Дугласа и Франции. Наконец Лопиталь ⁵) был назначен Французским послом в Петербург ⁶); однако выезд посольства замедлился покушением Дамиенса на жизнь Людовика XV ⁷), и только по выздоровлении его посольство собралось в Стразбурге, чтобы оттуда отправиться в путь. При маркизе Лопитале находились: маркиз де Бермон, маркиз де Фужер, барон де Лопиталь, барон Фитингоф, Теленс ⁸) и граф де-ла Мессельер ⁹), 80 секретарей и служителей; поезд

⁵) Вот полный его титул: Paul Galuccio L'Hospital, Marquis de Chateauneuf sur Cher, Chevalier des Ordres du Roi et de l'Ordre de S. M. Sicilienne, Lieutenant-Général des armées du Roi, Inspecteur-Général de la Cavalerie et de ses Dragons, grand et premier écuyer de Madame, Ambassadeur Extraordinaire et Plénipotentiaire du Roi suprès de l'Impératrice de toutes les Russics». Титул этот помещен под портретом Лопиталя (гравюра Тейхера), который писан живописцем Токе, жившим в Петербурге и не чуждым разным дипломатическим переговорам: о нем будет говориться далее.

⁶) Это было в Сентябре 1756 года (Арх. Кн. Вор., кн. III, стр. 192).

⁷) 4 Января  нов. ст. 1757  года.

⁸) Сначала барон Фитингоф и г. Теленс н были в списке кавалеров посольства, но предполагали назначить в оное г. Кюриса, племянника графа Фужера (Арх. Кн. Вор. кн. III. стр. 223):

⁹) Бехтеев писал из Парижа графу Воронцову. что вероятно графу из всего посольства более всего полюбится Мессельер (idid., стр. 236).

 

 

962

состоял из 23 "берлинов" и 23 повозок. Затем у Мессельера следует разсказ о путешествии посольства через Мюнхен, Вену, Венгрию, Варшаву и Митаву с описанием некоторых лиц, местностей и обычаев. Из всего этого разсказа для нас замечательно лишь известие о том, что в Варшаве Мессельер увидел знакомую ему дочь перваго Польско-Саксонскаго министра графа Брюля, графиню Мнишек, с ея компаньонкою, которой Мессельер был обязан многими советами и важными сведениями, пригодившимися ему в Петербурге. Отсюда Записки Мессельера представляются читателям уже не в извлечении, а в точном переводе.

 

ЗАПИСКИ   Г.   ДЕ   ЛА  МЕССЕЛЬЕРА  О

ПРЕБЫВАНИИ ЕГО В  РОССИИ С МАЯ

1757 ПО МАРТ  1759 ГОДА.

Из Митавы мы прибыли в Ригу, где переехали Двину, великолепную реку, через которую мост перекинут на ста пятидесяти барках. Рига—укрепленный город, служащий ключем Лифляндии, принадлежащей Русскому правительству с тех пор, как Петр I завоевал ее у Шведов. Это область обширная и в высшей степени плодородная, особенно пшеницею; она принадлежала когда-то Тевтонскому ордену, также как Курляндия. Господствующая вера в ней Лютеранская.

Выехавши из Кейдан в Самогитии, мы встретились с Русскою армиею в лагере при Шадове ¹);

¹) Это была первая из пяти заграничных кампаний Русской армии за границей во время Семилетней войны. Встреча посольства с apмией происходила раньше прибытия его в Ригу, о котором Mессельер говорит однако прежде. Из письма Апраксина к И. И. Шувалову от 24 Мая 1757 (Сборн. Русск. Ист. Общ., т. IX, стр. 467) видно, что Лопиталь гостил у него в лагере при Шадоне и видел ученье его войск 24 Мая. Апрак-

 

 

963

она состояла из 70.000 человек, под начальством Фельдмаршала Апраксина, человека прекраснаго лицом и необыкновеннаго по росту и дородству; он был роскошен, как Aзиятский сатрап. Корпус высших офицеров показался нам очень блестящим, и главнокомандующий привел все в движение, чтобы сделать отличный прием Французскому посольству. Он собрал различные корпуса своей армии и сделал распоряжение, чтобы показать нам различнаго рода и разных народов войска, которыя собирает вокруг себя Русское знамя. Мы видели там отряд в 12.000 Калмыков—древних Скифов. Они не переменились ни в нравах, ни в образе жизни; они употребляют по прежнему лук и стрелы; с ними вместе 12.000 Донских казаков—Татар, которые вооружены копьями. Кроме того было 4000 Балашских гусар. Пехота, выстроенная в две линии, с конницею в резерве, представляла восхитительное воинственное зрелище ²). Регулярныя войска исполнили всевозможныя тактическия эволюции. Долина Шадовская составляет прекрасную местность для движения всех войск, мною перечисленных;. все они атаковали друг друга последовательно, сообразно с своими обы-

син пишет, что он (из Французов человек весьма изрядный и без ветру, а более основателен: только же очень скуп, как то оказалось чрез посылаемые к нему караулы».

²) Из разсказов Болотова (Зап. его, т. I, стр. 419 и 432) можно заключить, что посольство видело только войска первой из трех дивизий, составлявших apмию нашу и бывшей под непосредственным начальством самаго главнокомандующаго Апраксина. В строю были тут только две бригады пехоты, несколько эскадронов кирасир и гусар и apтилерии (Воен. Сб. т. III, стр. 308).

 

 

964

чаями, с своими построениями и с родом своего оружия. Нет ничего страннее воя Татар и, так сказать, наводнения, которое они образуют на поле. Опустя копия, они делают изумительное нападение на войско, уже предварительно разстроенное стрелами Калмыков, упадающими как град при оконечности описываемой ими параболы, так что только сильнейшая пальба может обезпечить от вторжения этой дикой силы, которую ничто не может остановить, если она успела приобрести какую нибудь выгоду. Но фельдмаршал Апраксин показал нам что в состоянии сделать в таком случае Русская пехота и артилерия, прислуга которой действует с быстротою и точностью, не оставляющими ничего желать. У ней есть орудия, называемыя секретными или единорогами, имеющия особенную форму и к которым не позволяют подходить никому, кроме канонеров ³). Эти орудия выпускают по девяти выстрелов в минуту, и на 600 шагах разстояния каждое из них осыпает пулями фронт целаго батальона. До того мы думали; что никакая артилерия не может сравниться с французскою. Русский главнокомандующий велел дать нам великолепных лошадей с богатейшими уборами. После этого военнаго праздника мы возвратились в лагерь, где роскошный и превосходный обед ожидал нас в ставках фельдмаршала. Та, которая служила столовою, вмещала в себе стол на 80 кувертов. Ставки эти были взя-

³)  Автор, вероятно, говорит тут о секретных Шуваловских   гаубицах, только что изобретенных. Из слов Болотова (Зап. т.  I,   стр. 420)   видно,   что их подвезли к армии уже во время похода, в начале Мая 1757 года

 

 

965

ты у Великаго Могола Тамас-Кули-Ханом, который прислал их Императице ⁴). Увидя, что за столом служат официанты двора Ея В-ва и стол сервирован на серебре с Ея гербом, мы узнали, что, по обычаю Русскаго двора, главнокомандующий, весь его обоз и все предметы расходов по его званию содержатся на государев счет: это правило очень хорошее, потому что военачальнику вовсе нечего заботиться о личных своих выгодах. Сколько безпорядков произвели эти личныя выгоды у народов, где часто попечение о шкатулке и обозе предпочтены были заботам о судьбе армии! Мы узнали также, что всякий Русский солдат — очень xopoший плотник, будучи с детства приучен владеть топором, который он носит всегда за поясом. Это преимущество весьма важно для генерала, которому почти никогда не нужны на походе постороннее работники. Русскаго солдата также очень легко прокормить: он несет с собою запас муки на десять дней в жестяном ящике; он имеет при себе маленькую склянку с уксусом, которой несколько капель вливает себе в воду, а если он найдет немного чесноку, то ест его с мукою, разведенною в воде. Он переносит голод легче, нежели всякий другой человек и если ему дают мясо, то он смотрит на такую щедрость, как на награду. Он любит, чтобы начальники с ним говорили, чтоб они показывали довеpиe к его храбрости, чтоб не действовали ему в ущерб и чтоб ему не мирволи-

⁴) Роскошная обстановка Апраксина очень известна. Что касается до походных шатров его, которых говорит автор, то великолепие их описано очевидцем – Болотоваым (Зап., т. I, стр. 417 и 598).

 

 

966

ли;   действуя   таким   образом, его можно повести штурмовать самый ад.

В галлерее Рижскаго замка мы видели знаменитую палицу, которою Петр Великий бивал бояр, дерзавших ему противиться. Город этот служит складом лучшего мачтоваго леса, который пригоняется к нему по Двине. В нем начальствовал Pyccий генерал Воейков ⁵). Он прислал послу караул только из пятнадцати человек и приказал салютовать его только тремя пушечными выстрелами. Так как по обычаю нашего двора делают двадцать выстрелов и назначают караул из пятидесяти человек, то г. маркиз де Лопиталь счел долгом потребовать того же от Русскаго губернатора; но канцлер Бестужев, взбешенный тем, что мы приближались к его двору, сделал все что мог, чтобы возбудить пререкания на счет церемониала и распустил даже слух, будто Французское посольство возвратилось в Курляндию, чтобы ожидать там решения Русскаго двора. Вместо этого посол решился ожидать онаго в самой Риге, что и продолжило срок нашего в ней пребывания; но мы были вознаграждены приятными знакомствами с женами Русских генералов и офицеров, которыя, по старинному обычаю, всегда приезжали в города, ближайшие к стоянкам армии (обычай этот был благоразумно отменен генера-

⁵) Федор Матвеевич Воейков (род. 1703, ум. 1778) был тогда генерал-поручиком. Он был потом (1758 —1762) послом нашим в Польше, затем последним генерал-гу6ернатором завоеваннаго нами Кенигсберга (1762), начальником Лифляндской дивизии (1762--1766) и наконец—Киевским и Новороссийским генерал-губернатором (1766 —1775). Он умер, в чине генерал-аншефа, Александровским кавалером.

 

 

967

лом   Салтыковым   ⁶)   по   причине всех    неудобств,    происходивших от соседства прекраснаго пола и возлюбленных супруг).   Пока  г.  Бестужев разсказывал в Петербурге, что Французы удалились, Императрица,  без ведома этого министра,   отправила обратно шталмейстера г.  де Лопиталя,   который    туда   приезжал. Она   собственноручно извещала,   что ожидает   Французов с нетерпением, что приглашает их обойти все пререкания и все этикеты, что по прибытии к ней она сделает нам прием на столько почетный   и небывалый,  что он смутит всех недоброжелательных людей.  Эта сердечная откровенность ускорила отъезд наш из Риги.  Мы ночевали в Неннале, на озере   Пейпус; а оттуда   через Дерпт прибыли в Нарву, где имели  время осмотреть местность, на которой  Карл XII   разбил Русских. От Нарвы   до   Петербурга   ночлеги наши определялись  почтовыми домами,  которые имеет Императрица  по этой дороге, на разстоянии осьми миль один от другаго; всякий из этих небольших домов имеет смотрителем инвалида-поручика, взятаго  из лейб-кампании Ея Величества,    что дает ему ежегодно около 1000 Французских ливров. Такие же дома находятся  также   на  дороге  от  Петербурга   до  Москвы;  дороги   в  России очень покойны  и хорошо содержаны. Мы    прибыли     в    Петербург     2 Июля ⁷) 1757 года.   Когда знаешь, что местность  этого города   нет  и пятидесяти лет как была непроходимым болотом  то при первом   взгляде на

⁶) Граф Петр Семенович Салтыков (1700-1772) главнокомандующий Русской армии во время кампании ея в Пруссии в 1759 и 1760 годах.

⁷) По старому стилю 21 Июня.

 

 

968

него можно поверить, что он создан волшебством.   Великолепныя здания, широкия улицы, золоченыя  колокольни и кровли многих дворцов, представляют картину достойную восхищения.  Императрица была  в отсутствии  ⁸), и влияние   канцлера   Бестужева   сделало   то,   что   Французское посольство прибыло, не произведя никакого впечатления. Г.   Дуглас, королевский министр, выехал к нам на встречу  и повез нас   в помещения,   которыя   он   нам приготовил. Г.  посол занял  дом Апраксина  ⁹), недалеко   от  летняго дворца   ¹⁰),  Так как   в это   время в Петербурге  не бывает   ночей, то я очень удивился, увидя, что, при еще высоко-стоящем солнце, закрывают ставни и ворота домов; было однако одинадцать часов вечера: солнце садится  позже   половины   двенадцатаго и встает в половине втораго утра; таким образом двое сумерек соприкасаются и сливаются друг с другом.  Зимою, напротив того, солнце показывается на противоположной стороне только в девять часов утра и садится в два:  но отсутствие его заменяется блеском снега, всегда безоблачным   небом   и северными cияниями.

Императрица,  только  что  узнала о нашем   прибытии,   отложила   всякий

⁸) Императрица имела пребывание в Царском Селе, с 25 Мая (Кам.фурьер. журн. 1757. стр. 45).

⁹) Фельдмаршала; дом его, доселе принадлежащий его родному правнуку Виктору Владимировичу Апраксину, находится на Царицыном лугу, недалеко от казарм Л.Г. Павловскаго полка. Лопиталю хотели вместо этого дома нанять новый тогда дом барона Строганова у Полицейскаго моста, ныне графа Строганова (Арх. кн. Воронц. т. II, стр. 193), но это не состоялось.

¹⁰) Летний дворец стоял на месте нынешняго Михайловскаго или Инженернаго замка.

 

 

969

этикет и ускорила срок аудиенции нашего посла. Она никогда и ни для чего не уезжает из Царскаго Села во время, назначенное для ея пребывания там; но она поспешила приказать, чтобы все было приготовлено в ея летнем дворце и на третий день нашего приезда, что приходилось в Петров день ¹¹), допустила нас к своему двору, окруженная всем блеском и великолепием, отличающими ея Империю ¹²). Знатные господа и дамы наполняли апартаменты и блистали уборами и драгоценными каменьями. Первые чины Империи сошли на самый низ лестницы, чтобы встретить г. маркиза Лопиталя. Один только канцлер Бестужев ¹³), по всем уже изложенным выше причинам, притворно заболел коликою ¹⁴). Граф Воронцов, вице-канцлер ¹⁵), занимал его место. Красота апартаментов и богатство их изумительны; но их затмило приятное зрелище 400 дам ¹⁶), вообще

¹¹) Тут встречаются некоторыя неверности. Императрица приехала из Царскаго Села в город 26 Июня (Кам. фурьер. журн. 1757, стр. 47), след. на пятый день приезда Французскаго посольства. Первая аудиенция у нея маркиза Лопиталя происходила в Летнем дворце на другой день 27 Июня (ibid., стр. 49), то есть все таки ранее Петрова дня.

¹²) Мессельер говорит здесь о праздновании уже действительно Петрова дня, то есть 29 Июня, в который дан был бал, где он впервыя увидел Русский двор.

¹³) Канцлер (с 1744 года) граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693 — 1766).

¹⁴) Бестужев по возможности  стал тогда удерживаться от парадных выездов; так напр. он показывался больным (вероятно притворно) в праздники орденов Польскаго Белаго Орла (ibid., стр. 65) и александра Невскаго (ibid., стр. 79).

¹⁵) Вице-канцлер (с 1744 года) граф Михаил Иларионович Воронцов (1714-1767).

¹⁶) Эта цифра, должно быть, очень преувеличена.

 

 

970

очень красивых  и очень богато одетых, которыя стояли по бокам залы. К этому поводу восхищения   вскоре присоединился другой: внезапно произведенная,  одновременным  падением всех стор, темнота сменилась в тоже   мгновение светом 1200 свечей, который со всех сторон отражались в зеркалах.  Великий Князь и Великая Княгиня появились с своим двором. Г. посол был немедленно им  представлен; он поцеловал Великаго Князя и облобызал руку  Великой   Княгини;   после   того он представил   нас Их Императорским Высочествам, и мы имели также честь целовать   руку  Великой Княгини и   сделали   тоже    с  Великим Князем, который отвечал нам, целуя нас в лицо, что противоречило этикету, но вероятно было приказано Императрицею вопреки  намерениям  Великаго  Князя, очень преданнаго Англо-Прусской партии. После этой церемонии заиграл оркестр из 80 музыкантов, и бал открыли: Великий Князь   и Великая   Княгиня, первый с  графинею   Шуваловою, а вторая   с г. де   Лопиталем   ¹⁷). Во время первых менуетов послышался   глухой   шум,  имевший  однако нечто величественное:   дверь   быстро отворились    настежь,   и мы   увидели блистающий  трон, сойдя  с  котораго,  Императрица, окруженная своими царедворцами,  вошла   в бальную залу ^l8). Прекращение всеобщаго движе-

¹⁷) Второе показание верно, но первое несправедливо. В этот вечер Великий Князь открыл бал с штатс-дамою графинею Шереметевою (ibid., стр. 53), Варварою Алексеевною, рожденною княжною Черкасскою (1711-1767).

¹⁸) Императрица действительно появилась в зале лишь "в половине бала" (ibid.). Но странно, чтобы она прежде показалась сидящею на своем троне в другой комнате; это что-то слишком театрально; при том

 

 

971

ния   и глубокое   молчание   позволили услышать голос   Императрицы,   которая, после трех наклонений головы   на право и на лево,   сказала  г. Французскому   послу   с   величием, любезностию   и добротою:   „Наконец вы здесь, господин посол, и я могу узнать от вас самих известия о короле, вашем государе, и выразить вам все мои чувства к нему и привязанность мою к Франции" ¹⁹). Посол отвечал речью, очень возвышенною, вручил   свои верительныя грамоты  ²⁰),  после чего   поцеловал руку Императрицы и представил ей всякаго из нас поимянно, чтобы мы удостоились той же чести. Немедленно дамы и господа окружили нас с самою любезною    предупредительностию, говоря   с нами пофранцузски, как бы в Париже, и  мы были приглашены к участию в танцах, с позволением приглашать   кого угодно. Зала была очень   велика, танцовали за раз по двадцати менуетов, что составляет   довольно  необыкновенное зрелище; контрдансов танцовали мало, кроме нескольких Английских и полонезов. Бал продолжался   до  одцнадцати   часов,  когда гофмаршал   пришел   доложить   Ея Величеству, что  ужин   готов.   Все перешли в очень обширную и убранную залу, освещенную 9 стами свечей, в которой красовался фигурный

же она вошла на бал "из своих внутренних покоев", как просто сказано в описании бала (ibid.)

¹⁹) Конечно Императрица сказала что нибудь другое, или иначе. Она уже видела посла на аудиенции 27 Ионя, и этикетный вопрос об известиях о короле вероятно был по обыкновению сделан тогда же.

²⁰) И это конечно происходило на аудиенции 27 Июня, а не на бале 29 Июня.

²¹) Ужин подали не в 11 часов, а в 1 часу пополуночи (ibid.).

 

 

972

стол на четыреста кувертов ²²). На хорах   залы   начался   вокальный и инструментальный концерт, продолжавшийся во все время   банкета    ²³), Были   кушанья   всевозможных   наций,   и   служители   были   Французы, Русские, Немцы, Итальянцы, которые спрашивали у единоплеменных им гостей, чего они желают ²⁴). Императрица собственноручно   приготовила   молока   с   собственнаго   своего скотнаго   двора с клубникою  и послала   ее особенно   г.   де   Лопиталю. Великий Князь пил за наше здоровье, называя каждаго  поимянно: милость, которой он до тех пор никому не оказывал. Покуда   мы  пользовались приятностями такого приема, буря свирепствовала   в голове  Английскаго посла, который дулся у себя дома ²⁵), также как и все его приверженцы. Праздник этот продолжался до трех часов пополуночи  ²⁶)   Императрица

²²) Число это очень преувеличено. К ужину приглашены были только мужския и женские особы 4 классов, которыя должны были сидеть по билетам (ibid., стр. 52). Ужинало 66 кавалеров и 42 дамы (ibid., стр. 53), 12 кувертов осталось незанятыми (ibid., стр. 54). И так кувертов было 160, а не 400.

²³)    Концерт   состоял   из   Итальянской инструментальной и вокальной музыки (ibid. стр. 53).

²⁴) За этим ужином   были   нововведения, состоявшия  в том, что «после горячего кушанья   кондитером   поданы   на весь   стол, сверх поставленных на столы конфект филею, разные конфекты, мороженое   и фрукты, чего  для  во весь стол приборы переменены   и  поданы   другие   на фарфоровых тарелках,    равно    как   десерт   становятся». (ibid.,  стр.   53).

²⁵) Английский посол Вильямс уже имел накануне т.е.   28 Июня,  отпускную аудиенцию (ibid., стр. 50) и след. не мог быть на бале.

²⁶) Из  предъидущих примечаний видно, что Мессельер многое описал не точно; это произошло  вероятно от того, что 3аписки его писаны долго после самих событий, а отчасти  и в следствие довольно обыкновенной для Француза хвастливости.

 

 

973

возвратилась потом в Царское Село ²⁷), чтобы кончить время обыкновеннаго своего там пребывания.

Во время   ея отсутствия   мы занялись  исполнением  обязанностей, которыя от нас требовались и познакомились с теми, кого  нам нужно было узнать. Нас осадила тьма Французов всевозможных оттенков, которые по большей  части, побывавши в переделке у Парижской   полиции, явились заражать собою   страны Севера. Мы были удивлены и огорчены, найдя, что у многих знатных господ живут беглецы, банкроты, развратники, и немало   женщин  такого же рода, которыя, по здешнему пристрастию к  Французам, занимались воспитанием    детей   значительных лиц; должно быть, что эти отверженцы    нашего   отечества    разселились вплоть до Китая: я находил их везде. Г. посол счел  приличным предложить Русскому министерству,   чтоб оно приказало   сделать   изследование об их поведении и разбор им, а самых безнравственных отправить морем по принадлежности. Когда предложение это было принято, то произошла значительная эмиграция, которая без сомнения затерялась   в   пустынях Татарии. Русская нация, кажется, приняла с благодарностию этот поступок,  согласный   с справедливостью и честию нашего отечества. Императрица узнала об нем с удовольствием и смеялась   над теми, которые были обмануты этими негодяями. Елисавета  по видимому   со вниманием наблюдала  из своей   Царско-сельской   резиденции   за   поведением вельмож  своего двора   относительно нас. Канцлер   Бестужев увидел

²⁷) Императрица возвратилась в  Царское Село 1 Июля (ibid., стр. 54).

 

 

974

тогда ясно, что он   не может   уже устраняться и что надо было скрыть свое сердце под   личиною вежливости; поэтому, после очень любезных переговоров,   он пригласил г. посла и всех Французских кавалеров принять праздник на Каменном Острову ²⁸), на который  он  собирался пригласить многих дам и весь дипломатический   корпус. В назначенный день придворныя яхты и гондолы, богато   убранныя, были   готовы, и все пустились в путь, севши в них близ дома канцлера ²⁹). Вся эта щегольская эскадра, предшествуемая судами, на которых  находились музыканты, поплыла вверх по Неве, на пути к очарованному острову. Здания, построенныя на нем канцлером, украшены    в    Китайском    вкусе. Праздник был  полнейший во всех отношениях,  и мы   испытали  много удовольствия, находя, во время   прогулки, местами—Китайские киоски в рощах,  бальныя   залы,  карусели  и воздушные   театры. Все   было переполнено веселящимся народом, хорошо одетым   и людьми   обоего пола, которых канцлер забавлял и угощал   ва свой счет. Может   быть, ему   было неприятно   показать нам, сколько заботился он об увеселении народа, который он подготовлял незаметным образом в свою пользу на случай, о чем я поговорю  после. Между тем день этот прошел  в совершенном удовольствии. Канцлер упросил посла принять золотую табакерку, на которой  изображены  были   атрибуты (?)   острова; мы всегда называли эту табакерку   политикою. Г. де Лопиталь в свою очередь сде-

²⁸) Весь Каменный Остров составлял тогда частную собственность канцлера.

²⁹) Городской дом канцлера находился на месте, где ныне здание Сената.

 

 

975

лал ему подарок. По счастию, на обратном пути мы находились на одной яхте с канцлером, потому что Нева очень глубока, а злоба человеческая очень сильна. Госпожа Бестужева ³⁰) разговаривала, может быть, слишком много, потому что ее сердило мрачное настроение мужа и то, что от этого дом ея не был веселым. Через несколько дней он задал нам еще праздник в городском своем доме; он любил пить и усадил меня, по особенному ко мне расположению, подле себя. Он имел какое-то поддельное вино, которое называл: vin de cotillon; надобно было его пить вместе с ним, когда хотелось вывести его из мрака его дедала (?)

Я пустился в откровенность и когда коснулся вопроса о движениях Русской армии против Прусаков, он выражался с нетерпением, почему можно было предвидеть, что фельдмаршал Апраксин даст себя разбить и даже получит на то приказание. Это вполне осуществилось. Императрица получила известие о несчастной битве Грос-Егерсдорфской через приезд графа Панина, который, как усердный слуга Ея Величества, устроивши дело так, что остатки Русской армии удержали за собою поле сражения против победителей, довел до сведения Ея Величества все измены, которых он был свидетелем ³¹). Отдан был

³⁰) Графиня Анна Ивановна Бестужева-Рюмина, рожденная Фон-Беттигер (ум. 1761), была гофмейстериною Императрицы Елисаветы с 1748 года.

³¹) С известием о Грос-Егерсдорфском сражении приехал из армии действительно гснерал-маиор Петр Иванович Панин (1721 — 1789), тогда еще не граф, участвовавший в этой битве, происходившей 19 Августа 1757. Он приехал торжественно в

 

 

976

приказ арестовать генерала Апраксина и содержать его в Нарве ³²). Императрица, по возвращении в свой Петербургский летний дворец ³³),

Царское Село вечером 27 Августа (Кам. фурьер. журн. 1757 , стр. 75), выехавши из главной квартиры 21 Августа (Зап. Болот т. I, стр. 547), след. был в дороге не более 6 суток. Странно, что Мессельер считает эту битву поражением Русских. Хотя мы точно потеряли множество людей, но победа наша была полнейшая и была еще более возвеличена реляциею Апраксина. Так смотрели все на это сражение, и в то время сам Фридрих Великий не отрицал того, что армия его была разбита на голову. Панин храбро сражался, но поле сражения удерживать было нечего победителям: побежденные Прусаки сами его оставили за ними. Потом вскоре он опять уехал к армии, но конечно мог сообщить в Петербурге замеченные в ней недостатки и возбуждаемыя подозрения разнаго рода.

³²) Апраксин возвратился в Нарву гораздо позже и, будучи уже в немилости, хотя считался еще главнокомандующим, а именно 1 Ноября 1757 (Зап. Болот., т. I, стр. 620 и 621 и Воен. Сборн., 1862, № 5, стр. 82 и 83). Первые допросы с него были сняты там графом А. И. Шуваловым между 19 и 23 Января 1758 (Воен. Сборн., ibid). Мессельер здесь предупреждает события.

³³) Императрица переехала на житье из Царскаго в Петербург 13 Сентября 1757 (Кам. фурьер. журн. 1757, стр. 83).  В праздник Рождества Богородицы, 8 Сентября 1757, она была у  обедни  в  Царскосельской  приходской церкви, почувствовала   себя  дурно, вышла из нея, лишилась чувств, упала на землю и пролежала без сознания в течении двух часов, в присутствии  всего народа, от глаз котораго  ее наконец   скрыли за принесенными   ширмами;    за ними    поставили   кушетку,  на    которую ее   удалось переложить и наконец перенести ее таким образом во дворец. Очнувшись, она   не могла  вспомнить, что нею было и хотя она скоро   оправилась, но событие это  произвело при  дворе необычайное   смятение, очень понятное,  особенно при тогдашней борьбе партий и интриг (Mém. de   Cath II,   стр.   298 и 299). Быстрое  отступление, тогда  уже начавшееся, армии   Апраксина  к границам России, столь изумительное после  Грос-Эгерсдорфской   победы   одержанной им 19 Августа 1757 и   которою он не воспользовался немедленно, в следствие очевидно лишь личных соображений, приняло с 18 Сентября 1757 характер, можно сказать, бегства (Воен.

 

 

977

приняла г. де Лопиталя в особой аудиенции, во время которой начала

Сборн., 1862,  т. III, стр. 327). Полагают, что это было следствием сообщения Апраксину Бестужевым о случившемся с Императрицею 8 Сентября 1757 припадке, возбудившем ожидание скорой кончины Государыни, после коей Бестужев хотел или не допустить вовсе до престола Петра III и возвести на оный Екатерину, или провозгласить  Императором трехлетняго Павла, под ея регенством,  или же,   по крайней мере объявить ее соцарствующею с Петром III, при  чем Бестужев получил бы обширную   власть. Для исполнения   какого   бы то   ни было из этих  трех замыслов   нужно   было   как можно скорее  иметь под рукою apмию Апраксина и на нее опереться — и   вот она, по тайному сообщению Бестужева, почти „бежит" обратно в Pоссию. Впрочем, еслибы Петр III и воцарился один и обыкновенным порядком, Бестужев и Апраксин угодили бы  ему,   прекративши   войну с его идолом, Фридрихом II, с которым он, воцарившись, заключил бы немедленно мир и был бы рад, что Русская армия своим отступлением вывела Фридриха из великих затруднений, которыя могли бы произойти для него в короткое время при другом образе действий Апраксина. И так во всяком случае такой образ действий представлял Бестужеву и Апраксину великия выгоды в случае смерти Елисаветы, которой ожидали в первые дни после обморока 8 Сентября 1757. Здесь кстати  должно заметить, что некоторые, наприм. Вейдемейер (Двор   и   зам.  люди, ч. II,  стр. 25)  полагают, - будто припадок, бывший с Императрицей и  имевший столь важныя последствия, произошел в Царском Селе 8 Сентября не 1757, а 1758 года; в таком случае он не имел бы  и  исторической   важности.   Такое ложное   мнение   произошло   лишь от   того, что   в   Записках    Екатерины  (стр.   228 — 229) он  поставлен  под 1758 годом.   Но дело в том, что последняя часть этих Записок (от стр. 283 до   стр.   352)   содержит в себе в перебивку события   1757, 1758 и   даже   отчасти 1759 годов, вероятно потому,   что   осталась в необработанном, черновом виде,   или же    что   текст   был написан на    отдельных   листах,  перемешанных и неразобранных. Что припадок случился 8 Сентября  именно  1757, а   не   1758 г., доказывается многими доводами, напр. подлинною запискою   Буасонье о здоровьи  Императрицы   (Арх. кн. Вор., кн. II, стр. 633), словами графа A. Р.Воронцова (ibid., кн. V, стр. 31),   показанием Болотова (Зап.,  т. I, стр. 571) и особенно следующим: 8 Сентяб-

 

 

978

говорит ему с  доверием о происках Англии ³⁴).

Поведение фельдмаршала  Апраксина, открыло те   козни, которых  Государыня должна была опасаться; но величие ея души внушило ей мысль, что   это    обстоятельство    послужит спасительным предупреждением для тех, которые осмеливались составлять против нее заговоры. Она длила время до такой степени,   что была накануне  больших опасностей. В этом случае я вспомнил о старой Польке, которая предложила мне в Варшаве   свои услуги, и я узнал через нее  гнездилище, где приготовлялась  революция, имевшая в виду   не менее,   как   свергнуть Елисавету с престола или покуситься на ея   жизнь.   Я   узнал, что  в то самое время, когда эта Государыня давала   при своем дворе приют барону....,   жена   его    председательствовала   в   Польше   в   ареопаге, приготовлявшем это событие. Я уведомил о том г. вице-канцлера графа Воронцова, родственника и вернаго слугу   своей   Государыни. Он принял все   предосторожности, требуемыя   деликатностью,   и   убедил   ее, что надобно было решиться отослать Лондонскаго   посла   под тем предлогом, что   Английское  адмиралтейство не давало ей удовлетворения   за

ря 1757 Императрица точно была   у   обедни в Царскосельской приходской церкви  (Кам. фурьер, журн.   1757,   стр.   83), а   8  Сентября 1758   она   вовсе   не   была  в   Царском   Сели  и  слушала обедню  в церкви   Петербургскаго дворца (ibid., 1758, стр. 130).

³⁴) В Камер-фурьерских журналах не значится, чтобы Лопиталь имел какую либо особую аудиенцию по самый конец 1757 года, а о таких придворных происшествиях в них всегда в то время записывалось; потому должно думать, что этот разговор происходил въ каком либо обыкновенном собрании.

 

 

970

обиду, нанесенную Русскому флагу одним Английским капером. Было несомненно, что отсылка Английскаго посла должна была отнять у заговора главную его пружину.

Императрица на первом случившемся куртаге сказала кавалеру Вильямсу, когда он подходил к ней целовать руку: „Г. Английский посланник, разве Лондон желает иметь всю Европу себе врагом? Ваши каперы не уважали моего флага. Князь Голицын ³⁵), министр мой при короле Георге, требовал удовлетворения; к моим требованиям оставались глухи. Потому я запрещаю всем моим министрам иметь с вами всякия свошения и приказываю вам лично выехать из Петербурга в течении недели. Да будет так; вы не получите другой прощальной аудиенции". Глаза тигра не сверкают так, как сверкали они у посла в эту минуту, и легко было отличить его сообщников по страстям, выражавшимся на их лицах ³⁶). Этот изгнанный

³⁶) Князь Александр Михайлович Голицын (1723—1807), в последствии вице-канцлер (1762 — 1773) и наконец обер-камергер.

³⁶) Не имеет ли эта таинственная история (в которой Мессельер по видимому преувеличивает важность своей роли и дает какия-то сбивчивыя показания, подающия повод думать, что он составил лишь смутное о ней понятие) связи с действительно существовавшим делом, по коему сохранилась переписка. В половине Ноября 1758 года первый Саксонско-Польский министр граф Брюль переслал из Варшавы вице-канцлеру графу Воронцову Немецкое анонимное письмо о том, что Императрицу отравят, если уже не отравили, при чем прямо обвиняется Великая Княгиня и дается разуметь, что делом руководит Фридрих II, а также советуется остерегаться «Молодаго придворнаго, ближе всех стоящаго в Государыне», с присовокуплением, что в армии и при дворе почти все подкуплены. Брюль приписывал этому извету весьма важное

 

 

980

министр оттягивал дело, сколько мог. Прежде всего он просился уехать через Швецию; но найдя, что переезд через Ботнический залив невозможен, просил позволения возвратиться в Петербург, чтобы направить свой путь через Лифляндию. Проехавши пятьдесят миль, он объявил, что геморой мешает ему ехать в карете; он возвратился в Петербург и сел на корабль в Кронштадте,

значение, но при нашем дворе не нашли в нем важности (Арх. Кн. Вор., кн. III, стр.684— 697) и конечно   весьма   основательно:   подобному преступному   замыслу  не  было  у нас места, и извет несомненно был выдумкою авантюриста или    интригана,   имевшаго   в виду какия либо личныя цели.—Что  касается до сцены  между Государыней  и Вильямсом, то едвали она  происходила, по  крайней мере при Мессельере: потому что Мессельер приехал  в  Петербург с Лопиталем, котораго  первая приемная аудиенция происходила 27 Июня 1757 (см.  выше, прим. 11); Вильямсу же дана   была   дана   последняя   прощальная аудиенция на другой  день, 28 Июня   1757 года (Кам. фурьер.   журн.   1757.   стр.   50).   Вскоре после того начались   странствия Вильямса (о коих ниже говорит Мессельер)   для   проезда  к границе то через Финляндию, то по Рижскому    тракту (кажется,   это был   лишь проэкт, который    он   не   пытался   исполнить), то  через Кронштат.  Отсюда разноречащия известия  о времени отъезда его из Петербурга, ибо отъездов этих было таким образом  два   или даже   может быть три, а не один.   Так   напр,    указание, что отъезд тот происходил 19 Августа   1757 (La cour de  la  Russie, стр. 155), или вероятнее 21 Августа (Арх. Кн.  Вор.  кн. IV, стр. 436), обозначает  время  перваго   из   его отъездов,   к   которому     вероятно,   относится упоминание о его   требованиях.   23   Августа (Арх. Кн.    Вор. Кн.   II, стр.   203):   наконец окончательный отъезд его  через Кронштадт происходил 12 Сентября 1757 (ibid., стр. 212). Но едва ли  мог Вильямс, не смотря  на   свое    возращение   в Петербург, бывать при дворе   в период времени с 28 Июня по 12 Сентября 1757: ибо после отпускной аудиенции это не допускалось, как о том свидетельствует ниже и сам Мессельер, настоящий разсказ котораго о сцене между     Государыней и Вильмом  подвержен поэтому сильному сомнению.

 

 

981

где и должен был ожидать попутнаго ветра. Он известил, что заболел там лихорадкою и желает возвратиться. Императрица велела сказать ему, что болен ли он или здоров, но что она не хочет более слышать о нем. Наконец, отправившись в путь, с досадою на неудачу своих замыслов, он должен был остановиться в Гамбурге, где у него закружилась голова (?). Елисавета, избавившись от этого злодея, выразила желание, чтобы Французский посол оставил свое жилище ³⁷) и переехал в дом, который занимал Английский посол ³⁸): дом этот действительно обширнее, красивее и стоит на лучшем месте. Оба эти дома разделяются маленьким каналом, который с того времени стали называть в Петербурге „le pas de Calais" ³⁹).

Эта минута была очень благоприятна для того, чтобы нанести реши-

³⁷) В доме Апраксина, на Царицыном лугу (См. выше, прим. 9).

³⁸) Вильямс жил в доме графа Скавронскаго, что ныне Лохвицкаго, выходившем,  как и теперь, одним фасом на Неву, другим — к стороне нынешняго Мраморнаго Дворца, третьим к линии Миллионной (Helbig, стр. 327).

³⁹) На плане Петербурга 1753 года видно, что в то время существовал уничтоженный ныне Красный канал, шедший от того канала, который соединяет Мойку с Фонтанкою и проведен вдоль сада Михайловскаго дворца — и протекавшей мимо линии, где ныне дома Офросимова, Принца Ольденбургскаго и Павловских казарм, вплоть до Невы, параллельно с каналом Лебяжьим и Фонтанкою. От этого Краснаго канала загибался ныне тоже уничтоженный рукав или бассейн на месте, которое находится между фасом дома Лохвицкаго, выходящим в линии Миллионной и фасом Павловских казарм, выходящим к противоположной стороне той же улицы; след. этот рукав или бассейн отделял дом 6ывший Скавронскаго (ныне Лохвицкаго) от дома Апраксина, стоящаго невдалеке, фасадом на Царицын луг, и этот-то рукав и получил, без сомнения, прозвание "раs de Calais".

 

 

982

тельный удар Английскому двору: срок окончания всех eгo торговых трактатов с Россией наступал, и Англичан уже успели выжить из контор, которыя им разрешено было устроить на берегах Каспийскаго моря. Первым движением Императрицы было предложить Французскому двору все те предметы, которые она хотела отнять у Англии. Это были: строевой лес, пенька, деготь, мачты, рыбий жир, горчица, мед, воск, медь, сталь, Украинский табак, Астраханские и Сибирские меха и пр.; все это шло бы на обмен наших мануфактурных изделий. Англичане не могли бы никогда поправить дела и были бы принуждены к простому каботажу, которым они ограничивают деятельность других наций и Ганзейских городов.

Г-н Вольф, Английский банкир, получил приказание купить гинеями и разными взятками возобновление этих трактатов, если только на то согласятся; но Елисавета настаивала на своем намерении относительно Франции.

В следствие этого послан был курьер (во Францию), который только через три месяца привез ответ. Ответ не оправдал ожиданий, и легко было заметить, что между Французскими финансистами были пенсионеры Англии. Они уверили главнаго контролера, что все это не могло состояться. Однако доказано, что такое новое условие придало бы новый блеск нашим мануфактурам и освободило бы нас от унизительной зависимости платить Англичанам шестнадцать миллионов за Виргинский табак, что укрепляло за ними, преимущество входить в наши пор-

 

 

983

ты, даже во время войны, с парламентером, и ввозить туда  шпионов и переодетых офицеров  (как это случилось в Ла Рошелле, во время войны в 1760 году). Poccия предлагала нам доставлять свои товары через океан или Средиземное  море и теми же путями получать наши. Императрица   была    очень    недовольна тем,   что мы   теряли   такую существенную выгоду   и   согласилась, в следствие нашего отказа, на заключениe трактата с Англией, лишь на условии,   чтобы   срок   трактата   был трехлетний, вместо девятилетняго,— в надежде,   что   Французский двор одумается. Г. де  Лопиталь  написал письмо, достойное посла добраго гражданина,  к   тестю   своему  г. де   Булоню,   генерал-контролеру;  но   подкупленные   государственные    откупщики (fermiers-généraux) взяли верх и допустили   Англичан  возобновить прежния   их   права,   которыя ныне более нежели   когда  либо   подлежат спору.

Между тем граф де Броль, посланник короля нашего в Варшаве, открыл, что граф Понятовский, Польский министр в Петербурге ⁴⁰) вредит общему делу Вены и Версаля. Он поручил уговорить супругу дофина ⁴¹), ,чтобы она убе-

⁴⁰) Станислав Август граф Понятовский (1732 — 1798), в последствии последний король Польский, прибыл в Петербург, как кавалер свиты Английскаго посла Вильямса, имевшаго первую аудиенцию 12 Июня 1755 года (Кам. фурьер. журн. 1755. стр. 61 и Мem. de Cath. II, стр. 238); он уехал в Варшаву летом 1750 года (Mem. de Cath. II, стр. 253 и 255), а возвратившись оттуда в качестве Польскаго посланника, имел приемную аудиенцию 31 Декабря 1756 года (Кам. фурьер. журн. 1756, стр. 91 и Mem. de Cath. II, стр. 256 и 261).

⁴¹)  Мария Жозефа, супруга   единственнаго Сына Людовика XV, умершаго   прежде отца.

 

 

984

дила короля Польскаго ⁴²), своего отца,   отозвать   г.   Понятовскаго,   чего Императрица втайне желала. Вскоре ему был послан приказ  оставить свой пост ⁴³); но буря, которую это произвело при Петербургском молодом дворе,   смущаемом интригами канцлера   Бестужева,  заставила Императрицу притвориться и   отложить прощальную  аудиенцию, которую она должна    была     дать    Понятовскому. Все    Французы    были   на    дурном счету   у Их   Имераторских Высочеств,   и   ропот   их   дошел   до Стокгольма и до г. маркиза Д'Авренкура (Французскаго посланника), который написал по этому случаю г. де Лопиталю очень дельную депешу. Он советовал нашему двору похлопотать о возстановлении на его посту этого Польскаго вельможи, прибавляя, что ему даже должно предложить перейти в нашу  партию, обещая ему двойную   субсидию   против той, которую ему платит Англия; он присовокуплял,   что   это лучшее  средство успокоить умы и воспользоваться тишиною для открытия всего без огласки.   Кардинал   де   Берни   ⁴⁴),

⁴²) Август III (1696 — 1763), курфирст Саксонский и король Польский (1733—1763).

⁴³) Этот отзыв Понятовскаго последовал в Октябре 1757 года. (Mеm.de Cath. II, стр. 301).

⁴⁴) Кардинал  Берни    (François - loachim Pierre de    Bernis, 1715—1794), известный стихотворец и  кореспондент Вольтера,  который прозвал его "Babel la bouquetiere", так как стихи его отличались характером так называемых  "букетов",  мадригалов и т.п.,   был   сделан, еще в сане аббата, министром   внутренних дел, в 1756 году, по протекции   г-жи   Помпадур и вместе с нею   вовлек   Францию в гибульную Семилетнюю  войну; оба они ненавидели Фридриха: она за то, что   король прозвал ее "Cotillon II", а он за то, что в одном послании  его  находился стих. "Evetez de Bernis la steride abondance", (избегайте безплоднаго Бернисова обилия), что оскорбило его авторское самолюбие.

 

 

985

тогдашний министр иностранных дел, понял все последствия, проистекавшия от принятия мнения г. Д'Авренкура, и его преосвященство немедленно убедил в том короля. Супруга дофина опять написала к своему отцу, этот государь собрал senatus consilium, который послал новую верительную грамоту г. Понятовскому ⁴⁵); она была адресована на имя господина Лопиталя, а он предупредил обо всем Императрицу, которая повидимому одобрила такой образ действий.

Причины, возстановлявшия наш двор против графа Понятовскаго, препятствовали мне несколько времени с ним видаться. Так как он все еще полагал, что ему придется уехать в Польшу, то заказал Французскому живописцу г. Токе списать с себя портрет, чтобы оставить его Великой Княгине ⁴⁶). Наш

⁴⁵) По другим сведениям, дело происходило иначе. Отзыв в Польшу Понятовскаго произошел в следствие настояний графа М. И. Воронцова и И. И. Шувалова у короля Польскаго, курфирста Саксонскаго Августа III через Саксонскаго повереннаго в делах Прассе. Узнав о присылке отзывной грамоты, Бестужев очень разсердился, что это сделали без его ведома и согласия и вошел в крупныя объяснения с влиятельнейшим министром короля, графом Брюлем, пpи чем в Ноябре 1757 года возвратил ему эту грамоту под предлогом нарушения в ней каких-то формальностей (Меm. de Cath. стр. 302), а Понятовский остался в Петербурге) и сказывался больным (ibid., стр. 306). Впрочем все это не мешает тому, чтобы в тоже время не происходили и переговоры, описанные Мессельером.

⁴⁶) У государственнаго канцлера князя  А. М. Горчакова есть прекрасный портрет Понятовскаго    примерно  в 25-летнем  возрасте, т. е. писанный  именно в это время. Полагают,   что   он   работы Лампи,   ибо   он был когда-то приобретен y  его  наследником.  Но   это    невозможно,  так  как Лампи прославился   гораздо   позже   и   написал портрет Понятовскаго уже к старости (Кат. Ист. выст. портр., 1870, стр. 97, № 338). Быть

 

 

986

посол, будучи болен, передал мне новую   верительную   грамоту,   которую выслали ему для  вручения этому Польскому вельможе, и я отправился,   чтобы   встретиться   с   ним как бы  нечаянно в доме живописца, под предлогом визита г-же Токе. Первая встреча ограничилась простыми учтивостями; но я подал ему знак приблизиться ко мне,  и   когда мы очутились в  конце   одной   галлереи,   я   сообщил   ему  о   данном мне   поручении   и  объяснил   что   у меня в кармане хранится для вручения ему, если он  обещается действовать   на   общую   пользу   короля Польскаго, Вены, Франции  и России. Я прибавил к тому, что честь быть свойственником  королевы Французской ⁴⁷),   казалось,   должна была бы обратить его рвение и его негоциации в пользу нашей  партии.   Он   обещал все с необыкновенным энтузиазмом и спросил  меня, можно ли сообщить о том   Великой   Княгине; я отвечал   ему,   что   уполномочен согласиться на это и что даже я дам верительную   грамоту,   чтоб   показать ее Ея Высочеству, под условием, чтобы он пришел обедать в маленьком кружке с г.  послом и со мною,  при чем мы и   условимся между собою обо всех статьях новых его обязательств. Живописец не остался в   накладе, ибо   это обстоятельство   наполнило   графа радостию.  Все условленное было выполне-

может, Лампи приобрел портрет по случаю; знатоки же узнают в нем хорошо знакомую им кисть Токе (Toqué), и вероятно у князя Горчакова находится именно тот портрет, о котором говорит Мессельер. ⁴⁷) Вероятно могло сушествовать какое либо свойство между матерью Понятовскаго, рожденною книжною Чарторижскою и Станиславом Лещинским, отцом королевы Французской Марии, супруги Людовика XV.

 

 

987

но, и сам он, в письме к г. кардиналу де Верни, подтвердил   свою живую признательность, с уверениями самыми сильными и с подтверждением своим честным словом ⁴⁸). Эта перемена в участи  Польскаго министра вскоре произвела   переворот в нашу пользу и во мнении Великой Княгини, которая  с неудовольствием смотрела  на Французов по поводу отзыва ея друга, по вине г. де Броля. Свадьба   Фрейлины  Разумовской  ⁴⁹) с графом Нарышкиным   ⁵⁰),   которой   покровительствовала Великая Княгиня ^м), подала ей

⁴⁸) Эти обстоятельства были доселе неизвестны; но то, что Понятовский долго оставался официально Польским посланником после отзыва его с этого поста в Октябре 1757 года и след. имел на это какое либо полномочие, — доказывается документами.

^4Э) Это была не Разумовская, а Марина Осиповна Закревская (1741 — 1800) родная племянница графов А. Г. и К. Г. Разумовских, по своей матери.

⁵⁰) Это был Лев Александрович Нарышкин (1733—1799) в последствии обер-шталмейстер.

⁵¹) Великая Княгиня разстроила готовившуюся свадьбу Л. А. Нарышкина с фрейлиною Анною   Алексеевною    Хитровою   (ум.   1795), родною   племянницею графов   П.И. и А.И. Шуваловых, ея врагов, и устроила  брак его  с   Закревскою, с роднёю которой была дружна (Mém   de Cath.  II, 273—276). Кстати замечу, что в разсказе Екатерины слова «M. Hitroff» должны   читаться   «Madame   Hitroff», т. е.   Наталья Ивановна Хитрова, мать А. А. Хитровой, а не «Monsieur   Hitroff»,   то есть не отец ея: ибо отец этот, генерал-поручик Алексей Андреевич Хитров (р. 1700), умер ранее 1757 года, на маслянице котораго разыгралась эта история, а именно он умер еще 23 Маи 1750 (Ист. Собр. Спис. кав. 4 Рос. Орд. Бант. Кам., 1814 г., стр. 203). Анна Алексеевна Хитрова   так   и    не   вышла   вовсе   замуж. Лет   10 спустя, за интригу   с одним иностранным послом (кажется Англичанином Макартнеем)   она   была  лишена фрейлинскаго звания  и    выслана   из   дворца; они  поселилась навсегда  в Москве  и   в  последствии ездили   повсюду  с   уже   взрослою  незаконнорожденною   дочерью (Русск.  Стар.,  1871,  т. IV, стр. 64  и  65).

 

 

988

повод пригласить   г.   Французскаго посла на праздники,  приготовлявшиеся по этому случаю  ⁵²).  Будучи  болен, он не мог быть на  них с нами ⁵³);   но   Ея Императорское Высочество старалась доказать, на сколько она сближается с Французским двором.   Она просила меня   послать за моею флейтою ⁵⁴) и когда ее принесли, то пригласила пять или шесть дам,   особенно   с   нею   дружных, Великаго Князя и графа Понятовскаго и приказала мне следовать за нею в комнату, отдельную от галлереи и    других   зал,   где    происходил маскарад,    на   котором    было    более трех  сот особ.   Она   сказала мне:  "Я пожелала  послушать   вас здесь, потому  что к превосходству вашего таланта не   идет шум,   а я   не хочу потерять ни одного звука   из   того,   что    вы   так   хорошо выражаете". После нескольких арий, которыя я старался  исполнить как  можно   лучше, она   имела любезность   сказать  мне,   что   мне   не нужно утомляться, и ей не следует употреблять   во   зло   мою   услужливость, к  которой   она еще не   раз прибегнет. Мы возвратились в бальную залу;   там розыграли лотерею, и сама Великая   Княгиня   раздавала некоторые выигрыши; я получил на свою долю великолепный бант   для

⁵²) Праздники эти происходили ранее бракосочетания Нарышкина и Закревской, совершившагося лишь 22 Февраля 1758 года (Кам. ф. журн. 1758, стр. 38), через год после иx помолвки (Mem. de Cath. II, стр. 373); тогда свадьбы при дворе очень долго оттягивались.

⁵³) Уже 10 Ноября 1757 Лотиталь показан не бывшим на одном придворном празднестве по болезни (Кам. фурьер. журн. 1757, стр. 96).

⁵⁴) Мессельер не раз хвастается своим талантом флейтраверсиста. См. ниже, стр. 1003.

 

 

989

шпаги ⁵⁵). Перед ужином вошли пажи, неся серебряныя вызолоченыя вазы, наполненныя маленькими билетами; это было для вынутия жеребьев к ужину, во время коего отменяется этикет, и царственныя особы не соблюдают онаго. Обыкновенно же стулья нумеруются: 1. 1., 2. 2. и т. д.; кавалер садится возле дамы, имеющей один нумер с ним ⁵⁶). Судьба посадила меня по левую, а гр. Понятовскаго по правую руку от Великой Княгини. С другой стороны сидела возле меня царевна Грузинская, говорившая только по-армянски (?). Великая Княгиня сжалилась над моим затруднительным положением и принимала иногда участие в разговоре. Французский метр-д'отель приказал подать мне несколько превкусных блюд, и мое величественное положение нисколько не помешало моему апетиту и удовольствию пить очень хорошее Токайское вино. Праздник продолжался до трех часов по полуночи. Великая Княгиня, прежде чем удалиться, поручила мне передать много любезностей г. де Лопиталю и наговорила их столько же о г. кардинале Де Берни.

В течении нескольких дней все поддерживалось в самом желательном виде, но известия, полученныя мною из Польши, доказали, что происки, которые мы считали уничтоженными, возобновились сильнее чем когда либо и что под цветочною поверхностию вырывалась бездна. Англия отозвала

⁵⁵) Эти лотереи были одним из любимых увеселений при молодом дворе, судя по разсказам самой Екатерины.

⁵⁶)  Этот обычай  садиться за cтол  по жеребьям был в большом употреблении и оставался таким при дворе во времена Екатерины  II.

 

 

990

из Вены,—чтобы заменить им кавалера  Вильямса, — благоразумнаго, осторожнаго и ловкаго г.   Кейта ⁵⁷). Мы увидели его  вдруг   в   Петербурге; он очень скоро  оживил Англо-прусскую   партию  и   повернул на   прежнюю   дорогу   все   интриги, нарушавшия спокойствие и виды Императрицы. Баронесса  Скривен ⁵⁸), интриганка,   которую   мне было поручено привлечь в нашу партию посредством   добраго  количества   червонцев,   продала   мне  часть   секретов   графа   Понятовскаго,   котораго мы снова увидели агентом Английскаго двора   и действующим тайно по воле графа Бестужева и его сторонников.   Граф   Воронцов,   как верный   и   почтенный министр, собравши  точныя   сведения обо   всем что происходило, замечал скопление бури и счел за нужное поторопиться предотвращением  ея. Страсть не разсуждает:  Бестужев   имел   неловкость   прервать всякия   сношения, даже простой учтивости и приличия, с   Французским    послом,   до   такой степени, что этот  первый   министр  ни   разу не   прислал осведомиться  о   его   превосходительстве, впавшем   в   очень  опасную    хроническую   болезнь    ⁵⁹), между   тем как   Императрица   по десяти    раз на день   посылала  к нему   самых знатных    вельмож     своего     двора и перваго своего медика. Такая разница в   поступках    канцлера   об-

⁵⁷) Первую приемную аудиенцию у Императрицы Кейт имел 27 Февраля 1758 года (Кам. фурьер, журн. 1758, стр. 41), след. уже после падения Бестужева, о котором скоро пойдет речь; автор здесь перепутывает постепенность событий, чем и отнимает у своего paзсказа точность и определенность.

⁵⁸) Мы не имеем никакого понятия об этой боронессе.

⁵⁹) О болезни посла см. выше, прим. 53.

 

 

 

991

наруживала несомненно дух крамолы и партии и наконец вынудила графиню Воронцову⁶⁰) приготовить прекрасную душу Государыни к справедливому подозрению, которое она должна была возыметь и к принятию своевременных предосторожностей. Ея Величество, узнавши обо всем, хотела еще повременить, не желая находить виновных, особенно в лице своего Наследника и его супруги, призванных ею к престолу. Ее убедили в том, что нужно было по крайней мере уличить графа Бестужева во всех его предательствах и коварных замыслах, какие он внушал особам, долженствовавшим следовать лишь внушениям нежности, уважения и признательности.

И так дело шло о том, чтобы уловить г-на канцлера в его же сети и побудить собственный его жестокий нрав к саморазоблачению. Следовало не промахнуться, действуя против человека лукаваго, злаго, неустрашимаго и могущественнаго. Императрица решила, что один из праздничных дней, а именно день восшествия ея на престол ⁶¹), подаст повод к тому, чтобы просить г. де Лопиталя, не дожидаясь своего полнаго выздоровления, явиться

⁶⁰)  Графиня Анна Карловна Воронцова, рожденная    графиня   Скавронская (1723 — 1775), двоюродная сестра Императрицы.

⁶¹)   Восшествие на   престол праздновалось при  Елисавете 25 Ноября, и  в 1757 году на торжестве   этом   не было   никого   из иностранцев (Кам. фурьер. журн. 1757 года, стр. 103), как обыкновенно в этот день,  считавшийся как бы семейным Русским торжеством,   на   котором    особенный   почет оказывался Лей6-Компании, столь много способствовавшей    воцарению   Императрицы.   И так праздник, о котором  говорит  здесь Мессельер, был не восшествие на престол, что  сейчас будет еще убедительнее  доказано.

 

 

992

к ней для выражения своего почтения. Было очень холодно, но г. посол pешился на все, чтобы ехать ко двору. В прихожей зимняго дворца он почти упал в обморок; но когда он опомнился, г. маркиз де Фужер ⁶²) и я взяли его под руки и повели чрез многочисленную и блестящую толпу царедворцев к подножию трона Императрицы, которая пошла к нему на встречу с предупредительностию, выражавшею трогательное величие и доброту. Первыми словами ея были: „Подать кресла г. послу; он не может стоять. Потом она сказала ему: „Я не хочу, чтобы вы оставались здесь более минуты; вы слишком небрежете своим драгоценным здоровьем, и я приняла бы без безпокойства и с доверием то почтение, которое ваше сердце выразило бы мне из вашего дома". Г. посол приподнялся с кресел, как бы получивши новую жизнь, и сказал Императрице: „Государыня, какое счастие для меня быть перед вами глашатаем тех чувств, которыя король, мой государь, питает к В. В-ву! Ваша великодушная доброта делает Французов лучшими   из ваших подданных; счастливы чувствующие цену жизни под вашими законами! Я немогу привыкнуть к мысли, чтобы чувства В. В-ва не воодушевляли всех окружающих вас; я довел до сведения короля, моего государя, о том, как В. В-во смотрите на союз и новыя узы, связующия оба государства; я считаю, Государыня, мои минуты вашими милостями. Послу Франции было бы чрезвычайно приятно, еслибы ваш первый министр, граф Бестужев, относился

⁶²)   Один   из   кавалеров   Французскаго посольства, товарищ Мессельера.

 

 

993

к нему также, как его Монархиня; но он не подал мне ни малейшаго знака жизни с тех пор, как я болен". В эту минуту граф Бестужев, находившейся по обыкновению позади Императрицы, несколько в право от нея, ринулся как бешеный и чуть не сбил с ног меня и маркиза де Фужера; он вышел с сверкающими глазами, заставлявшими опасаться какой либо катастрофы на ту же ночь ⁶³).

Бестужев удалился и заперся в своем доме, вероятно для того, чтобы приготовить свои батареи. Елисавета поняла все из этой сцены, и все, кто был предан ей из числа ея советников, настаивали у нея, чтобы отвратить бурю. На другое утро ⁶⁴) эта великая Государыня при-

⁶³)   Куртаг, о    котором здесь   говорит Мессельер, должен быть тот, который происходил накануне дня   восшествия на   престол, а именно 24 Ноября  1757 года, в день имянин Великой Княгини, впрочем не присутствовавшей на  нем  (Кам. фурьер. журн. 1757 года, стр. 101—103), так как она уже переставала     выходить     в    торжественные дни, по   случаю приближения минуты разрешения своего от бремени,   совершившагося 9  Декабря   1757 г.  рождением дочери Анны (ibid.,   стр.    112),    прожившей   лишь    с небольшим    год.   Что    означенный   куртаг происходил именно в указанный нами день 24 Ноября 1757, доказывается неопровержимо тем, что в официальном его   описании  о Французском после, о котором и ранее и после 24 Ноября, а именно   напр. 10   Ноября (ibid., стр.   96) и 18 Декабря  (ibid., стр.  120) упоминается в таких   же описаниях,   что он по болезни   во дворце  не   был,—сказано, под 24   числом Ноября: «Французский посол за болезнию   с бала   уехал» (ibid., стр. 103), что совершенно совпадает с разсказом Мессельера, впрочем, вероятно преувеличенном чрезвычайно в его подробностях о поведении Бестужева в этот вечер.

⁶⁴) Так как теперь определен с точностию день куртага, описанный Мессельером, а именно 24 Ноября 1757, а Бестужев (об аресте коего начинается здесь повествование) действительно был арестован 14 Февраля 1758, как сейчас будет доказано,

 

 

994

казала сказать своему канцлеру, что она хочет созвать Государственнную Конференцию и что он должен председательствовать в ней, тем более, что там предполагалось обсуждение скорейших мер против безпорядков, царствовавших в ея армии (фельдмаршал Апраксин нарочно дал разбить себя и содержался под арестом в Нарве ⁶⁵). Канцлер, получивши первое приглашение, отговорился притворною болезнию; но Ея Величество приказала сказать ему, что повелевает ему превозмочь свою болезнь на четверть часа, так как она имеет непременную нужду в его мнении и опытности. Отделаться от этаго вторичнаго повеления было уже невозможно, и Бестужев, разсчитывая, что покрывало, за которым таились его ковы, еще не разорвано, сел в карету со всеми, церемониями, сопряженными с его достоинством. Приближаясь к подъезду дворца, он очень изумился, когда увидел, что гвардейский караул (обыкновенно отдававший ему честь) окружил его карету, посредством движения, сделаннаго им на право и на лево. Маиор гвардии арестовал его, как государственнаго преступника и сел с ним в карету, чтобы отвезти его домой под стражею. Каково было его удивление, когда, возвратившись туда, он увидел дом свой занятый четырьмя батальонами, часовых у дверей своего кабинета, жену и се-

то тут Мессельер несомненно ошибся, так как это случилось не на другой день куртага, а почти через три месяца спустя. Вероятно, память изменяла автору, тем болеe, что с 1 по 14 Февраля 1758 был один только куртаг 10 Февраля, и на нем был выздоровевший уже тогда Французский посол (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 24).

⁶⁵) Апраксин приехал в Нарву  1 Ноября 1757 (См. выше, прим. 32).

 

 

995

мейство в оковах, а на бумагах своих печати. По обыкновению его раздели до-гола и отняли у него бритвы, ножички, ножи, ножницы, иголки и булавки ⁶⁶). Вследствие ужаснаго и

⁶⁶) Мы не будем описывать здесь, как действительно произошел арест Бестужева, не раз подробнее и полнее разсказанный. Нужно определить с точностию день, когда это случилось, чего еще не было сделано окончательно. Выше (см. прим. 64) мы высказали уже наше заключение на этот счет. Теперь представляем изследование этого предмета; для доказательства такого заключения. Арест Бестужева происходил: а) по мнению Терещенки 15 Февраля (Оп. обозр. жизни сановн., упр. иностр. дел. в Poccии, 1837, ч. II, стр. 82); б) по показанию безыменнаго, неизвестнаго комплятора, 24 Февраля новаго стиля, след. 13 Февраля (La cour de la Russie, стр. 158); в) по указанию Бант. Каменскаго—27 Февраля, конечно новаго же стиля, так как вероятно автор черпал из иностранных источников, след. 16 Февраля (Слов. достоп. люд., 1836, ч. 1, стр, 136), если только не считать, что 27 Февраля выставлено тут не как день ареста Бестужева, а как день издания перваго о нем манифеста; г) Императрица Екатерина не показывает числа, но дает верное сведение, говоря, что день этот был кануном свадьбы при дворе графа Петра Александровича Бутурлина с графинею Марьею Романовною Воронцовою (Mem. de Cath. II, стр.309). Свадьба эта совершилась в Воскресение 15 Февраля (Кам. Фурьер., журн. 1758, стр. 28). При этом Императрица, вероятно по забывчивости, делает некоторыя ошибки, напр. говоря, что в тот же день была свадьба Льва Александровича Нарышкина с Мариною Осиповною Закревскою (Mem. de Cath. II, стр. 309) между тем как она была 22 Февраля (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 38) или что Императрица не присутствовали ни на одном из свадебных балов, данных при дворе по случаю этих двух свадеб (Mem. de Cath. II, стр. 314), между тем как она была на двух из четырех этих балов (Кам. фурьер. журн, 1758, стр. 30 и 39) и в промежутке еще на одном из двух балов, бывших по случаю свадьбы барона Александра Серг. Строгонова с графинею Анною Михайловною Воронцовою, отправленной 18 Февраля (ibid., стр. 33—35). Но показание Екатерины о том, что Бестужев был арестован накануне свадьбы Бутурлина с Воронцовой, бывшей 15 Февраля, в Воскресенье,—совершенно верно: она прямо говорит о том, что узнала об этом событии на другой

 

 

996

непреклоннаго нрава своего он улыбался сардонически, не смотря на все улики, которыя должны были отыскаться в его бумагах. Четыре гренадера, с примкнутыми штыками, стояли безотходно у его кровати, которой занавесы были открытыми. Нельзя было дознать, куда спрятал он записочку, написанную им на всякий случай для пересылки Великой Княгини ⁶⁷). Он потребовал доктора Боергава, который и явился. Когда врач стал щупать ему пульс, он попробовал сунуть ему в руку эту записку; но Боергав, не догадавшись, в чем дело, уронил ее на пол. Караульный маиор поднял ее, и нельзя было узнать ея содер-

день «в Воскресенье>   (Mem.   de Cath. II,   стр. 311), след. указывает, что арест Бестужева совершился  14 Февраля, в Субботу. Это подтверждается   косвенно и   скромным,   но точнейшим официальным источником, из котораго можно   видеть   всегда, когда   именно бывали при дворе заседания  Конференции. В один день не было никогда более одного заседания и притом утром; но  в Субботу 14 Февраля   их было   два  «по   утру и в вечеру» (Кам. фурьер. журнал 1758, стр. 27). Эти краткия   слова многознаменательны. Как   видно   из   журналов,   члены  Конференции нередко оставались после утренняго заседания  обедать во   дворце; вероятно, в такое утреннее заседание призван был Бестужев в Субботу 14 Февраля и отговорился притворною  болезнию, как показывает Мессельер; тогда конечно Императрица приказала открыть второе заседание, происходившее по словам Екатерины, в «этот же вечер» (Mem. de Cath. II, стр. 310), куда Бестужев уже не смел не явиться и в зале котораго был арестован (ibid), а не у подъезда дворца, как уверяет Мессельер. Г. Семевский делает   указание   совершенно   сходное с этим (Воен. Сборн., 1862,   № 5, стр.   84). Но в избежание   впредь   всяких недоразумений необходимо было сделать свод всем указаниям, сличить их и доказательно вывесть результат, что  здесь и   сделано.   Бестужев несомненно арестован был после обеда  в Субботу, 14 Февраля 1758 года.

⁶⁷) В бумагах Бестужева найдены были два письма его к Екатерине, вероятно черновыя (Воен. Сборн., 1862, № 5, стр. 90-92).

 

 

997

жания. Бедный доктор, боясь подвергнуться ответственности, был до того взволнован, что задыхался целых три дня.

Учредили особую комиссию при совете Императрицы, чтобы разобрать бумаги и произвести следствие ⁶⁸). Найдено было больше чем нужно, чтобы уличить канцлера в государственной измене и в оскорблении величества. Если бы не арестовали его еще десять или двенадцать часов, он успел бы привести в исполнение план самой зловредной революции ⁶⁹). Участь каждаго была предрешена. Он был на столько добр, что предполагал обойтись со мною довольно благосклонно в ряду предположенных им преследований. Найден был также дубликат приказа, посланнаго им фельдмаршалу Апраксину—делать фальшивыя движения против Прусаков, с которыми Русская армия должна была соединиться и за тем возвратиться в Россию, чтобы привести в исполне-

⁶⁸) Коммиссию эту составляли: князь Никита Юрьевич Трубецкой (1699—1768), граф Александр Борисович Бутурлин (1694— 1767) и граф Александр Иванович Шувалов (1710—1771), а секретарем в ней был Димитрий Васильевич Волков (ум. 1785). (Mem. de Cath. II, стр. 319).

⁶⁹) Автор вероятно намекает здесь на действительно существовавшей у Бестужева проэкт о том, чтобы, по смерти Елисаветы, Петр III если бы и воцарился, то не иначе, как имея соправительницею Екатерину, а ему Бестужеву предоставлено было председательство в трех государственных коллегиях и начальство над всеми четырьмя гвардейскими полками. Проэкт этот, о котором Екатерина выражалась в последствии с пренебрежением, вероятно не очень искренним, был передан ей Бестужевым через Понятовскаго, но канцлер успел сжечь его прежде обыска (Mem. de Cath. II, 315—316). Впрочем Мессельер, кажется, предполагает здесь, что Бестужев хотел привести в исполнение этот план, не дожидаясь смерти Елисаветы, что едва ли вероятно.

 

 

998

ние умыслы, составленные против Императрицы ⁷⁰). Более тысячи осмисот человек было арестовано ⁷¹). Апраксина привезли ближе к столице ⁷²) для допросов и очных ставок с Бестужевым; но когда бывший главнокомандующий прибыл в соседство Коммиссии, то его нашли в карете мертвым ⁷³). Нельзя

⁷⁰)   Примечания   эти   имеют   целию   лишь указывать   чисто-фактическия   данныя,   существующия в указаниях о них противоречия и извлечь из сих последних возможно-верныя сведения    и результаты. Поэтому мы не станем   опровергать   здесь простых разсказов автора, основанных лишь на слухах и собственных его предположениях, часто неверных и односторонних. Лучшее доселе изложение следствия над Бестужевым принадлежит М. И. Семевскому (Воен. Сборн., 1862, № 5, стр. 83—109),   к которому и отсылаем читателей.

⁷¹)  Нам известно только, что арестованы были: Иван Перфильевич Елагин (1725 — 1796),   Василий Евдокимович  Ададуров  и брилльянщик Бернгарди (Mem.   de   Cath.   II, 312; тут Елагин   по   списке   назван   Телегиным). Кроме   того   выслан   был   из России    Голштинский   министр  Наследника, Штамбке (ibid., стр. 321).

⁷²)   Он был   перевезен  в место,  называемое «Три руки» (ibid, стр.286),  на  Царскосельской дороге; это было вероятно в Феврале 1758 года.

⁷³)   Это   несправедливо:   Апраксин   долго прожил у «Трех рук», потому что Императрица медлила начатием следствия, о чем много хлопотали его друзья и особенно граф Петр  Иванович Шувалов (1711 — 1762) по связям своим с дочерью Апраксина, княгинею Еленою Степановною Куракиной (1735 — 1768); но наконец И. И. Шувалов   (1727— 1797), граф М. И. Воронцов и граф   А. Б. Бутурлин настояли   на  таком   начатии.   У Апраксина    при   первом   же   допросе   сделался удар, и через сутки он умер (ibid.). Странно, что биографы,   изследователи и летописцы   расходятся  в показаниях своих о том, какого числа и даже в каком году умер Апраксин, а именно: а. Бантыш-Каменский  показывает 26 Августа 1760 (Слов. дост.   люд., 1836,   ч. I, стр. 62,   и Биoгp.   Рос. Генералисим.    и   фельдм.,    ч.    I,   стр.    278); б. князь   П.  В.  Долгоруков — 6 Августа 1760 (Рос. род. книга, ч. II, стр. 116, № 50); в. Вейдемейер — 1757 год,   без числа  (Царств. Елис. Петр.   ч. II, стр. 14),  что уже есть яв-

 

 

999

сомневаться, что его семейство и другия еще более в том заинтересованныя и могущественныя лица отравили его ⁷⁴). Бестужев, лишенный орденов и должностей своих ⁷⁵), сослан был в Сибирь ⁷⁶), так как Императрица дала при вступлении на престол клятву, что никто в ея царствование не лишится жизни, в знак благодарности за то, что при событии этом не было пролито ни капли крови. Арест и изгнание Бестужева и сведения, открытыя при разборе его бумаг, распространили страх во многих семействах. Граф Понятовский был не из последних устрашенных, и так как он не сдержал ничего из того, что обещал Французскому двору и Поль-

пая нелепость; Нащокин, современник, записывавший события по мере того как они совершались, — 6 Августа 1758 (Зап. В. А. Нащок., стр. 172). Это последнее показание должно быть верно, как записанное тогда же современником, который к тому же сам умер не позже 1760 года (ibid., стр. VI) и прекратил писание своего дневника в Сентябре 1759 года (ibid.), след. ранее, нежели то время (т. е. Август 1760 года), к которому относят смерть Апраксина Бантыш-Каменский и князь Долгоруков. К тому же, хотя Апраксин и долго содержался у «Трех рук», но это «долго» конечно могло быть напр. полгода, а не два с половиною года.

⁷⁴)   Апраксин по общему мнению получил удар от страха, впрочем напраснаго, подвергнуться    пытке.   Отрава,   предполагаемая Мессельером, конечно, принадлежит к числу тайных фантастичестих преступлений, на обвинения в которых так щедры   иностранцы, когда дело идет о  России.

⁷⁵)   Об этом состоялся манифест 27 Февраля 1758   (Полн. Соб. Зак., т. XV, № 10802).

⁷⁶)  Бестужев с семейством сослан был не в Сибирь,   а на житье   в деревню свою Горетово   в 120 верстах от Москвы;   это было  16   Апреля   1758 года (Арх.   Кн.    Вор., т. II, стр. 214).

5 Апреля 1759 обнародован был второй манифест о Бестужеве с изложением его вин (Опыт обозр. жизни сановн. упр. иностр. дел. в России, соч. Терещенко, ч. II, стр. 84).

 

 

1000

скому королю, то его отозвали вторично, и Императрица громко сказала, что он должен быть счастлив, что она не потребовала пожизненнаго заточения его ⁷⁷).

Великая Княгиня бодрилась до тех пор, пока не арестовали ея поверенную прислужницу ⁷⁸). Тогда она увидела, что все открылось и, не смотря на всю силу духа, ее отличающую, она почувствовала дурное положение, в которое себя поставила неблагодарностию своею к тетке. Немного дней спустя ⁷⁹), Императрица при всем дворе сказала Великому Князю, что не требует у него отчета во всем, что его заставляли делать, потому что он не довольно умен, чтобы понять происшедшия от того последствия. После того, обратясь к Великой Княгине и повелительно наступая на нее до зеркал галлереи, она сказала ей, возвысив голос: „Удалитесь, сударыня, на свою половину, впредь до приказания и постарайтесь заслужить прощение, которое я желаю вам даровать; но подумайте, что вы счастливы, имея дело с Государыней, не умеющей ощущать страха".

Великая Княгиня и Великий Князь удалились, и за ними учрежден был

⁷⁷)  Русское правительство потребовало формально у Польскаго, чтобы Понятовский был отозван,   вскоре   после   ареста   Бестужева, хотя у  канцлера нашли только одно  и при том незначительное письмо от него (Mem. de Catherine II, стр. 321); но Понятовскому удалось как-то еще несколько месяцев оставаться на своем посту, как увидим ниже.

⁷⁸)  Вероятно автор говорит здесь о том, что на второй   или третьей неделе великаго поста, то есть в конце Марта 1758 года, ея камер - юнгфера    г-жа    Владиславова    была от нея удалена (ibid.   стр. 332).

⁷⁹)   Если следующая   за сим сцена происходила  «не много дней спустя» после ареста Бестужева,   то   это было   в конце Февраля 1758, не позже. Но едва ли разсказ Мессельера вполне справедлив.

 

 

1001

надзор ⁸⁰). В это время произвели еще несколько арестов. Императрица, разрушивши эти мрачные заговоры, нашла опять спокойствие, свойственное мужеству высокой души. Узнавши, что герцог Бирон, из своей ссылки ⁸¹) протестовал в пользу прав своих на Курляндии и позволил себе давать советы крамольникам, Ея Величество решилась окончательно лишить его этого владения, и хотя Курляндия зависела от Польши, но Русский двор смотрел на нее, как на прямо ему подвластную. Елисавета остановила свое внимание на принце Карле Саксонском, брате супруги дофина, чтобы утвердить за ним инвеституру на Курляндию. Граф Воронцов, первый министр ⁸²) и фаворит Шувалов внушили ей эту идею, выработанную сообща с графом Брюлем, первым министром короля Польскаго и г. де Лопиталем. Смею даже сказать, что моя корреспонденция с графинею Мнишех, дочерью графа Брюля, должна была иметь значение относительно путешествия принца Карла к Петербургскому двору. Этот молодой принц находился в самых тяжелых обстоятельствах, благодаря варварскому образу действий короля Прусскаго относительно всей королевско - Саксонской фами-

⁸⁰) Великая Княгиня, напротив того, показывалась в публике нарочно, узнавши, что ходят слухи об отсылке ея самой за границу и между прочим для этого поехала в придворный Русский спектакль в конце масляницы (ibid. стр. 323); это было 26 Февраля, в четверг (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 41), обыкновенный день Русских спектаклей. Но она ошибочно говорит, будто Императрицы там в этот день не было (Mem.de Cath. II, стр. 327): Государыня напротив была тогда в спектакле (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 41).

⁸¹)  Бирон жил тогда в Ярославле.

⁸²)  После падения Бестужева.

 

 

1002

лии: он ее задерживал в Дрездене, подвергая всевозможным лишениям и унижению, память о которых всегда будет потемнять славу Фридриха. Императрица Российская сообщила королю Польскому желание видеть его сына в Петербурге. Этот молодой принц отправился туда, в сопровождении нескольких знатных Поляков и с г. аббатом Виктором, Пиемонтцем, побочным братом короля Сардинскаго ⁸³). Для него приготовлен был великолепный дом г. Шувалова ⁸⁴), омеблированный Императрицею в видах двойной милости. Гвардейский батальон был назначен для содержания караулов при Саксонском принце; придворные повара и официанты являлись ежедневно сервировать утром и вечером стол на пятьдесят персон и услуживать принцу Карлу ⁸⁵). Только что он приехал ⁸⁶), как приятность его фигуры и характера привлекла к нему сейчас же самое живое участие со стороны Императрицы, и она с первой же минуты решилась при-

⁸³)     Сардинским    королем    был     тогда Карл Эмануил III, царствовавший с 1730 по 1773 год.

⁸⁴)   Дом И. И. Шувалова,   вновь  оконченный в то время и назначенный для жительства принца Саксонскаго, был убран очень богато,   но безвкусно    (Mem.   de Cath. II, стр. 290). Дом этот находился на углу Невскаго Проспекта   и Большой Садовой, там где теперь помещается трактир  Палкина.   Шувалову    принадлежал  тогда   весь  квартал, образуемый ныне этими двумя улицами,  Малою Садовою и Итальянскою.

⁸⁵)  Принц  Карл действительно  жил   на полном  иждивении   Русскаго  двора,   и   при нем состоял камергер граф  Иван   Григорьевич Чернышев (1726—1797) (ibid).

⁸⁶)  Принц Карл   принят был   в первый   раз   при   дворе   5   Апреля 1758   (Кам. фурьер.   журн.   1758, стр. 50)   и уехал из Петербурга   3 Июля 1758  (ibid., стр. 107).   На хлопоты   его  получить от Елисаветы Курляндию ему   не давали решительнаго ответа у нас (Арх. Кн. Вор., кн. IV, стр. 106).

 

 

1003

готовить пути, которые привели бы его к престолу Курляндии. Эта Государыня вскоре почувствовала сострадание к горестям, удручавшим королеву Польскую и ея детей. Она подарила принцу Карлу двести тысяч рублей, для отсылки их в Дрезден, и думала лишь о том, чтобы давать праздники и развлекать его в его семейном горе. Нельзя было найти принца, который был бы дружелюбнее его. Осыпавши меня ласками и знаками доверия с самаго своего приезда, он однажды спросил меня, что я о нем думаю? Я отвечал ему: „Ваше высочество принадлежите к числу тех государей, которых никогда не упрекнут в том, что они цари". Он ударил меня по плечу и сказал: Я не забуду этого совета. Он имеет всевозможные таланты и очень хорошо играет на флейте; узнавши, что я также на ней играю, он часто приглашал меня к себе, чтобы заниматься музыкой, и в это время я нередко имел случай говорить с ним откровенно о разных вещах, которыя мне, как частному человеку, могли быть известны с точностию. Я позволил даже себе сказать ему, что не мог сомневаться в безпокойстве, которое причиняли Великому Князю и Великой Княгини милости, ему оказываемыя Императрицею, их теткою, не смотря на то, что они приезду его королевскаго высочества обязаны своим освобождением ⁸⁷). Дурное их поведение за-

⁸⁷) Заключение их существовало более в воображении автора, нежели в действительности (см. выше, прим. 80); поэтому и собственно об освобождении их не могло быть речи. Впрочем сохранилось достоверное свидетельство того, что Великая Княгиня, и особенно Великий Князь, не были распо-

 

 

1004

ставляло их опасаться, чтобы Императрица не отослала их в Германию, в герцогство Гольштинское, и не разделила своего престола с принцем Саконским ⁸⁸), что было бы в совершенной ея воле сделать, особенно после обстоятельства, в котором неблагодарность племянника и племянницы осуждена была всею нациею и целою Европою.

Великий Князь, имевший несколько сварливый нрав, отказался, вопреки всяким политическим соображениям, отдать визит сыну короля Польскаго, который вечером, возвращаясь с ужина от Французскаго посла, сообщил мне несколько мыслей по этому поводу. Накануне имянин принца, покуда его не было дома, Императрица приказала одному из своих камергеров поставить на ночной его столик шкатулку обитую бархатом и золотыми обручами, в которой положены были две тысячи пятьсот золотых импералов и маленькая записка, в которой значилось, что так как в это время в холодном климате не растут цветы, то она просит его королевское высочество принять этот подарок. Два дня спустя, когда принц отправился осматривать Ладожское озеро и канал, стало вдруг очень холодно. Императрица воспользовалась этим случаем, чтобы сделать ему новый подарок: она вы-

ложены к принцу Карлу (Mem. de Cath. II, стр. 291). Кстати заметим здесь, что весь этот эпизод о принце Карле отнесен у Екатерины не к 1758 году, а к 1757 г., в следствие ошибок, указанных уже выше, в прим. 33.

⁸⁸) Великая Княгиня, как известно, просила одна, чтоб ее отпустили к ея матери, жившей тогда в Париже (Mem. de Cath. II стр. 337). Но все обошлось благополучно для нея.

 

 

1005

брала сама из своих кладовых великолепнейшие собольи меха, приказала покрыть их богатыми Китайскими материями и послала принцу с курьером эту защиту от холода. Подарок этот ценился в сто тысяч ливров. Такие знаки выражения и щедрости конечно только питали пламя ревности в сердцах Великаго Князя и Великой Княгини. По всем этим обстоятельствам казалось, что Императрица находила удовольствие в том, чтобы, так сказать, держать в чистилище племянника и племянницу, осыпая благодеяниями Саксонскаго принца.

Страшный удар нанесен был Великой Княгине вторым и решительным отзывом графа Понятовскаго ⁸⁹). Императрица с нетерпением ожидала онаго, потому что ей надоели происки этого молодаго Поляка и его тайныя сношения с Великой Княгиней. Граф Воронцов получил приказание объявить графу Понятовскому, что ему назначена прощальная аудиенция; граф, поддерживаемый партизанами молодаго двора, отдалял, сколько мог, эту минуту. Первый министр Императрицы просил принца Карла именем своего отца, приказать Польскому министру повиноваться, но Понятовский отвечал ему, что министр, уполномоченный Республикою, не может получать повелений от короля Польскаго. Этот дерзкий ответ уже предвещал анархию, гнетущую это государство, а Понятовский и не вооб-

⁸⁹) Читателю известно уже, что вторичный отзыв Понятовскаго был потребован Петербургским двором от Польскаго правительства вскоре после падения Бестужева, то есть в конце Февраля 1758 года (см. выше, прим. 77). Непонятно, как удалось ему оставаться в Петербурге еще около 5 месяцев.

 

 

1006

ражал, что судьба должна была соделать его наследником короля, : которому он отказывал в повиновении. Нужно было однако решиться ехать; в противном случае было решено сослать его в Сибирь.

Великий Князь и Великая Княгиня отправились на свою дачу в Ораниенбаум ⁹⁰). Гр. Понятовский ездил туда тайно, чтобы проститься с Великой Княгиней. Великий Князь по обыкновению шел муштровать своих Голштинских солдат, расположенных по соседству от дворца. На маленькой потаенной лестнице он встретился с графом нос к носу, схватил его за грудь и приказал двум сопровождавшим его гайдукам отрубить голову этому любезнику, который вероятно натерпелся при этом немалаго страху. Великий Князь впрочем не пошел далее и отпускал потом сарказмы по поводу этого происшествия ⁹¹). Через, несколько дней Понятовский уехал в Польшу ⁹²). Он успел ловко

⁹⁰) Они переехали туда 15 Мая 1758 (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 76) и только иногда ездили к большому двору в Петергоф, как видно из тех же журналов.

⁹¹) Издатель книги Мессельера описывает подробно это происшествие по его разсказам, в письме, приложенном к этому сочинению (стр. 318—320). Варианты этого разсказа есть у Рюльера (Hist. ou anecd., 1797, стр. 140—146) и у Гельбига (Russische Gunstl., стр. 331). Сам Понятовский оставил повествование об этом событии (Mem de Stan. Ang., 1862, стр. 15—22), из которых видно, что оно происходило 6 июля новаго стиля, след. 25 Июня стараго, 1758 года, и что в нем принимал участие бывший в свите принца Карла Польский магнат граф Ксаверий Петрович Браницкий (ум. 1819), в то время большой приятель, а в последствии злейший враг Понятовскаго, когда он был Польским королем.

⁹²) Понятовский присутствовал еще 2 Июля 1758 на празднике в Петергофе (о котором см. ниже, прим. 94) в качестве Польскаго посланника (Кам. фурьер. журн. 1758,

 

 

1007

извлечь пользу из некоторых продажных  людей,  которых   интриги графа Брюля поместили в свиту принца   Саксонскаго.   Я   к   стати был предупрежден   госпожею   Мнишех присматривать  за темными происками палатина  Люблинскаго;   они   конечно повредили бы   принцу Карлу, который, будучи очень влюблен в его племянницу, мог бы легко быть завлечен в опасный лабиринт. По счастию, он заметил западню и избег ея и, пока палатин готов был пожертвовать личным своим видам, честью и положением своей племянницы,    его   королевское   высочество, найдя повод к тому, чтобы разойтись с этим Польским вельможей, получил   возможность узнать  величиe   души   и геройскую   добродетель молодой    девицы,   которую   он   назвал своею супругою,—судьба совершенно различная   с тою, в какую его хотело ввергнуть гнусное честолюбие.    Принцесса   эта   происходит из рода Корвинов, старинных королей   Венгрии.   Bcе эти интриганы продавали себя под рукою другим, еще более ловким. Аббат Виктор успел смутить и даже потревожить Русское   правительство. Для  видов Императрицы относительно Курляндии

стр. 10), но после этого имя его уже не встречается в этих журналах. И так он был официальным лицом не только во время, но и после происшествия в Ораниенбауме 25 Июня (см. выше, прим. 91). Он уехал окончательно из Петербурга летом же 1758 года (Helbig, стр. 331), вероятно через несколько дней после праздника 2 Июля. Впервыя показался он при нашем дворе в Июне 1755 года (см. выше, прим. 40), и следовательно его пребывание в Петербурге, с небольшим лишь перерывом в 1756 году (см. тоже прим.) продолжалось немного более трех лет. Вновь увидеть Петербург (и вскоре умереть в нем) случилось ему потом лишь в Феврале 1797 года, в качестве короля, лишеннаго престола.

 

 

1008

было необходимо, чтобы Русская нация узнала принца Карла.

Весна приближалась ⁹³), и новый поход в Пруссию должен был начаться. Ея Величество полагала, что принц Саксонский должен был служить в Русской армии. Она приказала, чтобы для него приготовили экипажи и пятьсот разных лошадей; она послала в его распоряжение часть придворной кухни и на содержание его королевскаго высочества определила по пятнадцати тысяч ливров в месяц. Она пожелала, чтобы он отправился в путь из Петергофа, где дала великолепный праздник, за которым последовал маскарад, на коем присутствовало три тысячи человек, в богатых костюмах, осыпанных драгоценными каменьями. Сады, каскады, дворец, морской берег окаймляющий сад, эскадра из тридцати линейных кораблей, все это было освещено разноцветными огнями. Это было зрелище неописуемое ⁹⁴). Праздник кончился самым трогательным прощаньем Императрицы с принцем Саксонским ⁹⁵), который получил

⁹³) Новое доказательство непоследовательности в разсказе автора. Он говорит о начавшемся весною 1758 года походе наших войн под начальством графа Вилима Вилимовича Фермера (ум. 1771) после описания событий, происходивших летом того же года.

⁹⁴)  Автор   говорит   здесь   о   празднике, данном  в Петергофе 2 Июля 1758,   в день имянин   принца  Карла  (Кам. фурьер.   журн. 1758,  стр.   100—106), на   котором   Великая Княгиня  не была,  но присутствовал в последний раз Понятовский, как уже сказано выше   и   в   описании   коего,   в   числе  ужинавших 58  персон,   назван и Мессельер (ibid.,  стр. 104), что повторяется иногда и в других подобных сему случаях.

⁹⁵) Принц уехал сейчас же после этого праздника, и 5 Июля при дворе между прочими ужинали «кавалеры свиты Е. В. принца Карла Польскаго, оставшееся здесь по

 

 

1009

из рук Ея Величества ея орден, украшенный бриллиантами, стоившими сто тысяч экю ⁹⁶). Все с сожалением смотрели на отъезд этого любезнаго принца. Он нагнал Русскую армию в Померании; Великий Князь был недоволен и даже слишком дал это заметить другим.

Вскоре после того, генерал Фермор начал свои действия в безпорядке; он оказался таким же предателем, как и Апраксин ⁹⁷), что имело большое влияние на поведение Шведов, которые действовали лишь ощупью и не могли производить каких либо движений против Прусаков. Вопреки всему что генерал Фермор делал наперекор здравому смыслу, король Прусский имел случай убедиться в том, что самые опасные для него удары будут ему нанесены Русскою армиею, которую ничто не смущает ⁹⁸). Генерал Фермор, закупленный королем Прусским и преданный видам Великаго Князя и Великой Княгини, имел подлость повредить принцу Саксонскому в реляциях своих об его королевском высочестве. К несчастию, Императрица имела слишком

отъезде его к армии». (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 107). Подтверждение того см. ниже, прим. 96.

⁹⁶)  Принц   Карл действительно получил Андреевский орден с бриллиантами 2 Июля 1758, «при отбытии из Петергофа в Варшаву, а оттуда в армию Российскую» (Ист. собр. списк. кав. 4 Рос. орд., Б. Кам. стр. 105).

⁹⁷)  Нечего и    опровергать  это  мнение пристрастнаго автора, от нареканий  коего  оправдывал графа  Фермора знавший его близко во время самаго    похода   1758 года   Прусак   пастор Теге,   служивший   при нашей армии   (Р. Арх., 1864, изд. 2, стр. 282 и 283).

⁹⁸)  В   1758   году   наши войска   взяли  Кенигсберг, Эльбинг и Торн, и  даже 14 и 15 Августа в несчастной битве  Цорндорфской дрались так, что удивили храбростью Фридриха II (Слов. дост.   люд. Б,   Кам., 1836,   ч. V, стр. 203 и 204).

 

 

1010

слепое предубеждение в пользу этого генерала ⁹⁹), котораго таланты ограничивались достоинствами отличнаго интенданта армии: он имел мало способностей для больших соображений, если бы и не был предателем. Поход 1758 года сопровождался величайшим безпорядком. Принц Карл возвратился в Варшаву к своему отцу. Граф Воронцов и внушения Венскаго и Французскаго дворов открыли Императрице глаза на счет генерала Фермора; его отозвали, и на место его послан был фельдмаршал Бутурлин ¹⁰⁰), царедворец, на котораго возлагали мало надежд. Однако Императрица, верная своим союзникам, не хотела щадить Прусскаго короля. Она уже покорила своему владычеству все королевство Прусское и переправы через Вислу, которыя соделывали ее владетельницею Померании и Кашубии, что доставляло ей возможность подавать руку Шведам и отправлять через Балтийское

⁹⁹) За эту кампанию Фермор пожалован был графом и Андреевским кавалером. (ibid.) О принце Карле действительно говорили, что он был одним из первых беглецов в Цорндорфской битве (Mem. de Cath II, стр. 350.) Этот отзыв находится между прочим в разсказе уже о событиях 1759 года, помещенном преждевременно в этом месте, по причине ошибок, указанных выше в прим. 33 и 87. Сам принц Карл не очень щадил Фермора, описывая кампанию 1758 года графу М. И. Воронцову (Арх. Кн. Вор., кн. IV, стр. 113).

¹⁰⁰) Это странная ошибка со стороны автора: в 1759 году, во время третьяго похода нашего в Пруссию, Русскою apмиею командовал граф Петр Семенович Салтыков (см. о нем выше, прим. 6), о чем и сам автор говорит несколько ниже, и тот же Салтыков начальствовал ею и в 1760 году, во время четвертой кампании нашей в Пруссию. Граф Александр Борисович Бутурлин был главнокомандующим лишь во время пятаго и последняго нашего похода в Пруссию, в 1761 году.

 

 

1011

море снаряды и провиант, собиравшиеся под защитою внешних укреплений Данцига. В то время она могла занять этот Ганзейский город, на что соглашался его магистрат; но дворы Венский и Версальский поставили на вид Петербургскому, что это значило бы нарушить права Германской Империи, и чрез это Русская армия была поставлена в необходимость строить укрепления для защиты мостов на Висле. От Елисаветы требовали таких осторожных поступков относительно привилегий Данцига, а в тоже время Французская армия овладела Франкфуртом на Майне, самым привилегированным из городов Германии. Это противоречие, по справедливости, поразило Русское правительство, и Императрица заявила своим союзникам, что так как они хотят держать ее в строгой опеке, то она объявляет лично себя воюющею стороною против Прусскаго короля и оставляет за собою безраздельно все, что ею будет завоевано. Фридрих увидев с удовольствием тучи, начинавшия собираться между враждебными ему дворами; он вообразил себе, что Русские останутся в бездействии и нерешимости, также как и Шведская армия, движения которой замедляемы были по тайным внушениям Шведской королевы, сестры его. Без такого состояния дел политических, должно было бы опасаться того, что армия Русская и Шведская будут действоватъ сообща на обоих берегах Одера. Версальский и Венский дворы заметили слишком поздно и стали сожалеть, что подали России повод откладывать, или даже вовсе оставить проэкты, коими связывалось общее дело; но король Прусский имел неосторожность выразить-

 

 

1012

ся, что имеет дело с тремя женщинами, императрицей-королевой, Императрицей Российской и госпожею Помпадур. Елисавета, затаивши в душе желание мести за такую неприличную шутку, решилась энергически вести войну. Она вызвала генерала Салтыкова из Оренбурга, где он командовал войском ¹⁰¹) и поручила ему начальство над своею большою армиею; она назначила к нему генерала Фермора, который из главнокомандующего сделался интендантом армии. В Poccии таков обычай: когда человек имеет необыкновенныя достоинства, он может, употребивши их в дело, избавить себя от наказаний, которыя заслужил; если же заметят в его поступках или в исполнении возложенных на него поручений что либо подозрительное или дурное, то его сажают на кол или с него живаго сдирают кожу (!) Я думаю, что это правило следовало бы применять ко всем изгнанникам.

Немилость г. кардинала де Берни и появление г. герцога де Шуазеля в главе министерства ¹⁰²) переменили виды, породившие новый союз Франции с Poccиeю. Герцог, бывши еще послом в Вене, после пагубнаго сражения при Лиссе ¹⁰³), сам от себя предложил Русскому двору послать тридцать тысяч Русской пехоты, чтобы восполнить потери, по-

¹⁰¹) Граф П. С. Салтыков сражался уже в нашей заграничной армии в походе 1758 года, когда ею командовал Фермор (Слов. дост. люд. Б. Кам., 1836, ч. V, стр. 12).

¹⁰²) Эта перемена во Французском министерстве произошла в Ноябре 1758 года.

¹⁰³) Битва при Лиссе или Грослейтене, близ Бреславля, происходила 24 Ноября 1757 года, и последствием этой победы Фридриха II над Австрийцами было завладение им вновь почти всею Силезиею.

 

 

1013

несенный Австрийскою армиею. Предложение это не было исполнено, и сколько ни мотивировали этот отказ соображениями, которых основательность была в последствии доказана, но герцог де Шуазелъ возымел по этому случаю личное неудовольствие, котораго я едва не сделался жертвою. Мне было дано поручение составить с г. Салтыковым объяснительную записку. В ней было сказано, что Русская армия, уменьшенная на тридцать тысяч человек, рисковала быть разбитою Прусаками; что этим тридцати тысячам предстоит пройти пятьсот миль, чтобы соединиться с остатками Австрийской армии; что этот ослабленный трудностями переходов корпус открыл бы свой фланг королю Прусскому, который непременно выждал бы его между Силезией и Моравией, куда мог стянуть значительныя силы и что эти обстоятельства делали помощь безполезною, ослабляя при том главную Русскую армию, до такой степени, что ей пришлось бы ограничиться оборонительною войною. Эта записка, подписанная мною, находилась в портфелях, оставленных г. кардиналом де Берни, и я не замедлил получить приказание возвратиться во Францию. Я имею полное основание думать, что присутствие мое в Петербурге было нужно, так как Императрица нисколько не скрывала, что имеет ко мне доверие и намерена отправить меня в свою армию с генералом Салтыковым, который желал этого по дружбе ко мне. Наш двор также легко относился к Шведской армии, судя по выбору офицеров, которых туда посылали, и такое поведение наше не подняло нашего влияния на Севере: казалось даже, что самый мудрый из

 

 

1014

государей этих стран мирволил хитростям своего министра, вовлекшим нас въ заключение Клостерн-Севенской конвенции, последствия коей всем известны. Судя по тому, что сообщил мне кардинал де Берни, не задолго до того как впал в немилость, он был доволен моими отчетами и точкою зрения, с которой я смотрел на гражданские и военные интересы России, Швеции, Польши и Дании. Он даже удостоил написать мне, что король мог ожидать от меня всего и в негоцияциях, и на войне. Эта похвала не изменяла нисколько моей скромности, но она готовила меня к рвению и трудолюбию, которыя облегчались мне добрым расположением посланников разных дворов и министров той нации, среди которой я жил; положение мое было таково, что я чувствовал во всей силе удовольствие, которое испытывает всякий добрый Француз, когда он может быть полезен на службе своему государю и своему отечеству. Могу сказать, что в подобных обстоятельствах получил я приказание возвратиться во Францию. Все заставляло меня видеть в Императрице и ея приближенных самое доброе ко мне расположение. Ея Величество была очень изумлена, когда граф Воронцов сообщил ей о моем отзыве. У меня был сильный насморк, и я был очень разстроен последствиями бывшаго со мною случая ¹⁰⁴). Государыня

¹⁰⁴) Мессельер ничего не говорит о том, в чем состоял этот случай. Но в приложенном к его Запискам письме к издателю их, писанном г. Жуино-Деложем (Jouyneau Desloges), близко знавшим его в последствии, сказано следующее: «Поговорим прежде всего о бывшем с ним которому он никогда не хотел дать другаго названия и не любил, чтобы ему о нем напоминали. Это, быть может, единственное

 

 

1015

сколько раз присылала придворнаго банкира Мишеля узнавать о моем здоровьи, и от меня зависело бы черпать в ея казне. Единственною

из интересовавших его событий, на счет котораго он был со мною как нельзя более скромен, и я вскоре стал избегать поводов к тому, чтобы   он мог  предполагать, что я хочу знать более, чем он того желал. Он был отравлен в России. Однажды   он   сказал,   что   это   сделалось случайно и не хотел, чтобы о том думали иначе.  Многие  утверждали,   что  это   злодейство совершилось   по политическим   интригам; другие же, что   оно   вызвано  было подозрением или уверенностию в успехе любовном, в высоких сферах. Как ни скромен был всегда г. де ла Мессельер на счет этого последняго предположения, нельзя однако скрыть,  что некоторыя фразы в его Мемуарах дают повод  к его вероятию.  Яд, данный придворным или соперником, всегда самый опасный из всех. Можно  сказать,   что это яд,   данный   мастером. Как бы то ни было, этот случай был пагубен для его здоровья: после него у г. де ла Мессельера   осталось   конвульсивное   дрожание в составах всех частей  его тела, усиливавшееся ежедневно и до такой  степени, что в последние   годы   его жизни, когда он ходил или стоял, он имел всегда вид человека шатающагося и готоваго каждую минуту упасть.   Нельзя  было   тогда видеть его, не испытывая при том опасения, котораго не нужно  было  выказывать.  Я впрочем не слыхал, чтобы такой случай   произошел с ним более   одного   раза.   Он был очень крепкаго телосложения; без этого случая он прожил бы до глубокой старости, а ему   было   не более 60 лет, когда он умер» (Voy. a Pet, par M. de la Mess., стр. 317 — 318).   В    другом   месте   г.  Жуино-Делож говорит:  «Последствия   одного   случая, о   котором   г.   де   ла   Мессельер   говорит в своих Записках, не объясняя его, и   о   котором   я    скоро   скажу   несколько слов, отняли у него за два  или за три года (до 1772 года) возможность писать. Он должен   был   прибегать   к чужой  руке даже для самых коротеньких писем и для простых   заметок. Он   уже   с   величайшим трудом подписывал свое имя. К несчастью, в этом уже болезненном  положении возымел он мысль писать свои Записки. Он вынужден был диктовать их человеку простому   и  недальняго   ума,  но   честному,  жившему    при  нем    и бывшему   у него   секретарем   по   его   домашним   делам»    (ibid., стр, 313).

 

 

1016

целию моею было благорасположение Монархини, которая, казалось, уважала и любила нашу нацию и желала скрепить с нею связь посредством торговли и других предметов, о которых я говорил выше.

День   моей прощальной аудиенции приближался.   Однажды   я   был   во Французском театре, в ложе Французскаго   посла,  находившейся   против ложи Императрицы. Она разговаривала в ней с своим канцлером  ¹⁰⁵) и часто смотрела на нас. „Этот разговор". сказал мне г. посол,   „касается Франции".   Действительно, вскоре  вошел в нашу ложу граф Воронцов.   Я хотел из скромности   удалиться, но   он уверил меня, что я совсем не лишний. „Императрица",     сказал   он    мне, жалует   вам   орден Св. Анны   и просит г. Французскаго   посла исходатайствовать на то  согласие короля, вашего государя". Г. де Лопиталь отвечал в туже  минуту канцлеру: „Ваше   превосходительство   можете   уверить   Императрицу,   что я беру на свою   ответственность приказать   г.   де   Мессельеру    принять

¹⁰⁵) Граф.  Михаилом  Иларионовичем   Воронцовым,   бывшим   до   тех   пор   вице-канцлером;   пожалование его   на    вакантное после   Бестужева   с 27   Февраля   1758    года место канцлера последовало при следующих обстоятельствах. Дом графа Воронцова находился близ Обухова моста, на месте, где потом был Павловский  кадетский корпус (ныне Юнкерское Училище).  Воронцов   выстроил себе затем новый дом на Большой Садовой  (ныне  в   нем   помещается   Пажеский корпус) и устроил в нем домовую церковь.  23 Ноября  1758  Императрица  в  1 часу пополудни приехала   на освящение оной и  для   слушания   литургии,   отправлявшихся архиепископом  Петербургским Сильвестром и после обедни пожаловала Воронцова канцлером. После того был тут же обед на 22 персоны, и Императрица осталась у него в  гостях   до   10 часов   вечера.  (Кам. фурьер. журн. 1758, стр. 14).

 

 

1017

честь, которую делает ему Ея Величество. Король, мой государь, не простил бы мне хотя и минутную отсрочку в получении ордена, доказывающаго, что один из его подданных заслужил его от вашей „Государыни". После спектакля, когда мы стояли на пути Императрицы, она сказала мимоходом г. послу и мне: „Я довольна вами обоими". Признаюсь откровенно, что я испытал чувство признательности, которое трудно выразить. Несколько дней спустя, я получил от Великаго Князя письмо с приглашением явиться на его половину перед куртагом. Он собрал по обыкновению четырех кавалеров ордена Св. Анны и сказал мне: „Г. де ла Мессельер, прошу вас стать на колени. Ея Величество поручила мне приобщитъ вас к числу кавалеров моего ордена Св. Анны ¹⁰⁶); примите ленту онаго. Тетка моя и я не требуем от вас присяги, потому что не сомневаемся в той, которая связывает вас относительно короля, вашего государя; но верьте, что мы никогда вас не забудем. Прошу вас встать, я хочу присутствовать при возложении на вас орденской, звезды. Вы отправитесь со мною на куртаг". Я отвечал: „Прошу позволения у В. И. Высочества"... „Я надеюсь", про-

¹⁰⁶) Орден Св. Анны учрежден был в 1735 году герцогом Шлезвиг-Гольштинским Карлом-Фридрихом, отцом Петра III, по приезде котораго в Poccию, с 1742 года, им стала жаловать Елисавета; но орден этот все таки считался в некотором роде Гольштинским до самаго 1773 года и хотя его «жаловали Елисавета и Екатерина II, но «раздавали» его их наследники, как владетели Шлезвиг-Гольштинские. Орден этот до воцарения Павла I имел только одну степень: ленту и звезду, которая иногда, также как и крест на ленте, жаловалась бриллиантовая.

 

 

1018

должал   он, „что   если вы пойдете к армии в Вестфалии,   то при случае   окажете   внимание   моему   родственнику, принцу   Гольштинскому, который тоже кавалер  Анненскаго ордена и служит в Прусских войсках". Великая Княгиня с неудовольствием увидела   знак милости, мне оказанный; она   однако   сказала мне, что принимает участие в том, что лично   до меня  касается, но что она расположена не так к нашему двору. Когда я, в след за Великим Князем, явился на куртаг, то легко было   заметить,   как  завистливо смотрели сторонники Англии и Пруссии на то, что   Императрица   делала для Французов; сам Великий Князь был   не сильнее других доволен, тем более, что одному лорду отказано было в Анненском ордене. Покуда Великий Князь забавлялся  разговорами, я схватил под оба локтя г. Кейта, Английскаго посла, который стоял передо мною, и он, обернувшись, с удивлением   увидел меня в орденской   ленте.  Великий   Князь спросил меня: „Что   вы   это делаете?" Я отвечал: „Ваше Высочество, я воспользовался случаем поразить нечаянностию моего врага". Г. Кейт сказал мне: „Я никогда не буду вашим врагом; еще вчера повторял я это одной   очень любезной   Француженке". Императрица,   у которой болел глаз, вышла  только  на минуту    и    вручила    мне     орденский крест   ¹⁰⁷)   с   брильянтами,   после

¹⁰⁷) Мессельер не показан в числе кавалеров Анненскаго ордена в Истор. собр. списк. кав. четыр. Рос. Ими. орд., Бант. Каменскаго. Это объясняется заявлением самого составителя книги о том, что список Анненских кавалеров «весьма не полон, ибо орден сей по 26 Февраля 1762 года не был ведом в Государственной Коллегии иностранных дел, но в великокняжеском департаменте Гольштинских дел» (стр.250).

 

 

1019

чего приказала мне возвратиться к нашему послу, говоря о своем сожалении, что он все хворает. Так как приближался пост ¹⁰⁸), во время котораго Императрица не показывалась, то надо было ей откланяться. Граф представил меня и когда я поцеловал руку Государыни, то она сказала мне: „Я привыкла смотреть на вас, как бы на своего собственнаго подданнаго, и очень дурно, что вы уезжаете". На ответ мой она сказала: „Повиновение есть первый закон для честнаго человека; надеюсь однако, что в Версале поймут мои намерения, и я дам в таком смысле приказания моему послу". После этого она прибавила порусски, обращаясь к некоторым окружавшим ее дамам: „Вы без сомнения сожалеете об отъезде бригадира; я знаю, с каким удовольствием вы принимали его в ваших обществах и как были благородны во всех отношениях его поступки". Потом, обернувшись ко мне, она сказала: „Я сожалею, что г. де Лопиталь разстается с таким другом, как вы; ничто не может вознаградить за такое лишение; если я говорю об интересах г. де Лопиталя, то и заботы о моих собственных заставляют меня быть в отчаянии от вашего отъезда: кузина моя, г-жа Воронцова не утаила от меня вашего ко мне усердия, и я всегда на него буду разсчитывать. Хотя этикет не допускает являться после прощальной аудиенции, но я приказываю,

Притом же, как видно из последующаго разсказа, Мессельеру не успели дать брильянтовой звезды, и он уехал лишь с лентой и крестом.

¹⁰⁸)  Великий  пост  в   1759   году   начался 22 Февраля (Кам. фурьер, журн. 1759, стр. 28).

 

 

1020

чтоб вы могли быть везде, где вы можете   меня видеть.   Г. Воронцов скажет вам более   на счет того, чего я от вас желаю". Дело шло о некоторых   правилах   поведения, которыя   Ея Величество   почла меня способным   начертать   в то   время для сына ея племянника;  но я мог набросать   их   только   слегка и отдал г. канцлеру перед моим отъездом.   Этот   отъезд   был   так скор, что  обер-гофмейстер    двора не имел времени заказать   брильянтовую звезду, которую  Императрица намеревалась    мне    пожаловать.    Я видел   по   всем   милостям   и   по всем изъявлением сожаления, которыя   мне   выказывали,   что  я был более  счастлив,  нежели  мудр;  но всякий выказывал  мне самыя лестныя   тому   доказательства,   особенно граф   и графиня   Воронцовы,   дом которых   я мог   считать   вторым родительским кровом. Оба шутили со мной, говоря,   что я остаюсь им должен пятьсот тысяч ливров  и что   гражданские   законы страны   не дозволяют  должнику   уезжать   без поручительства;  они   уверяли   меня, что я найду его, если только захочу. Действительно, заходила  речь о женитьбе моей на одной фрейлине, бывшей   под  особенным   покровительством Императрицы и отменно ею любимой; но Бенедикт XIV умер ¹⁰⁹), не прийдя  с Елисаветою в соглашение относительно соединения двух церквей: вера была и всегда  будет первым и главным для  меня предметом. Я знал также, что Русские очень основательно  презирают всякаго,   кто   из   интереса   жертвует своим вероисповеданием.

¹⁰⁹) Бенедикт XIV (Ламбертини) был папою с 1740 по 1758 год.

 

 

1021

И так я думал только о приготовлениях к моему отъезду и об обязанностях, которыя должен был исполнить по этому случаю. Императрица, не терявшая из виду интересов принца Карла Саксонскаго, дала ему грамоту на инвеституру в Курляндии. Она приказала ему приехать, чтобы получить инструкции для признания его государем этого герцогства. Принцесса Курляндская, дочь Бирона  ¹¹⁰) протестовала горькими жалобами в пользу своего отца и всего своего семейства, и это до такой степени возбудило чувство враждебности в сердце Великаго Князя ¹¹¹), что приезд в Петербург делался опасным для принца Саксонскаго. Я представлял собою верную оказию для предупреждения его обо всем что происходило и для сообщения ему, что не следовало согласоваться с мыслями графа Бриля, который непременно хотел, чтобы е. к. в-о вел себя гордо при Русском дворе: нужно было прежде всего предусмотреть грозу, разсчитать ея последствия и стараться их предотвратить.

Я отправился в путь в начале поста, хотя это время года опасно по случаю близкаго наступления от-

¹¹⁰) Принцесса Гедвига-Елисавета (в православии Екатерина Ивановна Бирон 1727, —1797), вышедшая 14 Ноября 1759^: года за барона Александра Ивановича Черкасова (Кам. фурьер. журн. 1759, стр. 185) была в это время фрейлиною и считалась как бы начальницею прочих фрейлин, которых выдавала замуж, или разрывала готовящиеся браки по своему усмотрению и вообще интригами приобрела особенное значение при двоpе (Mem. de Cath. II, стр. 248—250).

¹¹¹) Она имела большое влияние на Великаго Князя, который был к ней когда-то   и неравнодушен, хотя она была мала ростом, дурна, несколько горбата и   уже  далеко   не молода (ibid.)

 

 

1022

тепели. Я испытал это, переправляясь, по совету ямщиков, через Нарову, реку шириною в сто пятъдесят туазов: на поверхности льда стояла уже вода. Пришлось торопиться на другой берег, потому что в туже минуту мы услышали шум, как бы от пушечнаго выстрела, и лед треснул в нескольких местах. Я приехал в Дерпт, где не нашел лошадей, потому что они были взяты под генерала Фермера. Одна дама, жившая в соседстве и очень богатая, узнавши о моем затруднении, прислала пригласить меня в свой замок, так как я рисковал прождать долго. У нея было несколько родственников в Немецких войсках Французской службы; я нашел у нея отставнаго офицера, котораго знал в Эльзасском полку ¹¹²). Господа Лифляндцы очень любят послужить несколько времени во Франции, и обыкновенно они имеют редкия достоинства и много талантов для военнаго дела. Баронесса Фитингоф (так называлась эта дама) была вдова, и ее окружало самое любезное семейство. Ея гостеприимство было большою для меня услугой, и я пользовался им три дня, а по окончании их пожалел об этом милом приюте. Проехавши двенадцать миль, я очутился у берега pеки Аа, которая снова замерзла и прервала наш путь, так как паромы не могли двигаться; на берегу лежали, в ожидании оттепели, тысяча двести Русских милиционеров, пришедших за пятьсот верст. По счастию прискакал граф Румянцов

¹¹²) Немецкими войсками назывались тогда во Франции полки, которых кадры набирались из Французских подданных Немецкаго происхождения, Эльзасцев и Лотарингцев.

 

 

1023

котораго призывали к Русской армии первыя движения Прусаков ¹¹³). Видя меня в затруднении, он сказал мне: „Любезный друг, дайте мне поесть; я ничего не ел от самаго Петербурга." Он проехал семьдесят две мили; но его рвение мешало ему чувствовать какую бы то ни было потребность, кроме стремления стать под свои знамена. Чтоб отплатить мне за завтрак, он сделал меня свидетелем черты, достойной изумления. Он сказал на своем языке милиционерам: "Дети мои, возможно ли, чтобы дрянной ручей своим льдом помешал нам видеть три дня раньше, как Прусаки от нас побегут?" При этих словах эти тысяча двести человек вдруг поднялись, крича: победа! Немедленно топорами и палками разбили они лед около берега, и некоторые пустились по пловучим льдинам к парому, который они привели к нам, и мы сейчас же переехали через реку. Граф Румянцов щедро наградил их и сказал им: „Я объявлю нашей армии, что к ней подходят добрые товарищи." Вот обращик характера Русскаго солдата и этого воодушевления, по которому можно судить о силе его воли, когда он проникнут военным духом.

Я приехал в Ригу и пробыл там три дня, чтобы выразить мою признательность за все любезности, которыя оказывали мне в первый проезд мой через нее.

Князь Долгорукий, бывший там начальником ¹¹⁴), осыпал меня учти-

¹¹³) Граф Петр Александрович Румянцов (1725—1796), в последствии герой Задунайский, был тогда генерал-поручиком (Слов. дост. люд. Б. Кам., 1836, ч. IV, стр. 354).

¹¹⁴) Генерал-поручик князь Владимир

 

 

1024

востями. Я беседовал там с г. Беренсом, главным подрядчиком по торговле мачтовыми деревьями. Он ясно доказал мне выгоду, которую наш двор предоставил Англии, не воспользовавшись предложением, которое сделала нам Императрица относительно этой отрасли торговли; но было уже поздно, и я решился растолковать это Версальскому кабинету. Я простился с офицером, которому канцлер приказал оставить меня лишь на границе Империи, что было знаком особаго почета. Я воспользовался его возвращением, чтобы написать графу Воронцову и просить его ходатайствовать у Императрицы за этого офицера, который по приезде и получил повышение в чине. В России есть обычай, который не может не показаться довольно странным: при последней заставе на выезде из Империи, офицер должен осматривать кошелек путешественника и променивать монеты с изображением Императрицы на червонцы или другия деньги страны, в которую он въеззжает. Князь Долгорукий запретил исполнять со мною эту формальность. И так я не переставал до конца пользоваться незаслуженным мною вниманием. Из Риги поехал я в Митаву, где должен был ожидать прибытия принца Карла Саксонскаго, который, будучи уведомлен, что я имею сообщить ему интересныя вещи, выехал из Белостока.

Я приехал в столицу Курляндии в то время, когда там собирались штаты, для встречи новаго своего государя, и остался ожидать его в

Петрович Долгорукий (ум. 1761) был в это время губернатором Лифляндским и Эстляндским (Рос. Род. Кн. кн. II. Долг., ч. I, стр. 93, № 112 и стр. 108).

 

 

1025

течении осьми дней. Это пребывание было для меня накладно и очень безпокойно по случаю съезда дворян, которые во множестве делали мне честь посещать меня, что было некстати и утомительно. После обеда я часто убегал к преподобным отцам Иезуитам, о которых уже говорил ¹¹⁵). Я был очень удивлен, найдя у них ректором Француза, отца Русселе; он очень обо мне заботился и сказал мне, что сделался Иезуитом в Варшаве, куда он приехал еще в юности, в числе секретарей г. кардинала, де Полиньяка. Говоря с ним откровенно о той терпимости, которую они отчасти допускают в своей коллегии, я услышал от него следующия слова: „Заметьте, м. г., неужели что толпа приписывает интересу политическому, не запечатлено знаком благодати? Она дает нам в принце Карле католическаго государя, который займется очищением Курляндии от ересей и будет иметь нас под рукою, чтобы облегчать ему исполнение обязанностей его религии." Это было очень искусно и доказывало дальновидность. Вечера проводил я у Русскаго посланника г. Симолина ¹¹⁶) и его супруги. Я заметил, там, под самою благовидною наружностию, движения, обличавшия интригу и подстрекательство. Я увидел приезжавших один за другим из

¹¹⁵) Мессельер, описывая путь свой из Варшавы в Петербург через Митаву, говорит о посещении тамошней Иезуитской колегии, где обучали вместе с детьми католиков и детей других исповеданий, с обязательством не говорить с последними о религии (Voyage de m. de la Mess., стр. 113).

¹¹⁶) Карл-Густав Матвеевич Симолин (ум. 1777), сын Шведскаго проповедника в Риге, был с 1758 года по самую кончину свою нашим министром в Митаве (Слов. дост. люд. Б. Кам., 1836, ч. V, стр. 44—48).

 

 

1026

Петербурга эмиссаров, которых я знал за людей мало преданных принцу Карлу. Так как хорошо иметь друзей повсюду, то я расположил к себе однаго Курляндца, котораго я знал в Эльзасском полку ¹¹⁷); он сделался со мной откровенным по военному и хорошо растолковал мне лица того маскарада, среди котораго я находился.

Невозможность спать   среди   шумных  оргий, которыми оглашалась Митава,  заставила меня   уехать,  в надеждн, что я встречу принца Карла; но разлитие  рек остановило его в  Ковне, и мне  чуть не обошлась дорого моя   решимость не обращать внимания на наводнение, окружавшее меня в глуши леса, в котором я часто бывал принужден   выходить из экипажа и   приказывать   разрубать сломанныя   деревья,   опрокинутыя и покрытыя водою,   чтобы   очищать дорогу карете. Это частое купанье не сделало мне худа, хотя   я лишь   через    каждыя   восемь   миль находил приюты, содержимые самыми грязными Жидами, где   приходилось отдыхать  вместе   с   коровами, свиньями,   курами, утками и семьями Израильтян,    издававшими    всевозможные запахи. Хладнокровно нельзя постигнуть, как можно населять такия жилища. Продолжая свой путь по  лесам  Литвы, я услышал вправо от себя   звуки   рогов,   издаваемые почтальонами; я послал через лес одного из   моих   людей   верхом, который добрался до экипажей, от которых   слышался этот   сигнал. Это был принц  Карл,   котораго карета, не смотря на то, что в нее впряжено было четырнадцать лошадей, завязла до оси и не   могла

¹¹⁷) См. выше, прим. 112.

 

 

1027

двинуться ни вперед, ни назад. Это был счастливый случай, потому что немного далее е. к. в-во наехал бы на поток, через который я с трудом перебрался, хотя моя карета была легка сравнительно с его экипажем. Я приказал отложить своих лошадей и отвести их, чтоб помочь ему. Между тем я говорил с ним о том, что мне нужно было ему сказать, отговаривая его от поездки в Петербург ¹¹⁸) и указывая ему лица, которых он более всего должен был остерегаться в Митаве. Этот разсудительный принц понял цену моих советов и сказал мне, что, приехавши в Курляндию, он постарается изучить тех, которых будет осыпать милостями. Это было самое верное средство открыть происки людей, считающих себя более тонкими чем прочие, и тоже самое благорасположение, которое помогло бы узнать все, сделалось бы и поводом к неумолимой строгости относительно тех, которые поставили бы себя в необходимость испытать ее. Он сказал мне по поводу Иезуитов, что он знает их поведение, всегда принаровлевное к обстоятельствам, и что сопровождающий его духовник тщетно покушался заставить его согласиться с планами, внушенными неуместною ревностью. Во время нашего разговора, касавшагося разных предметов и сестры его, супруги г. дофина, на потоке, о котором я говорил выше, укрепили плот; об этом пришли доложить е. к. в-ву, который сделал мне честь поцеловать меня и ска-

¹¹⁸) Принц Карл посетил однако вторично Петербург, остановившись опять в доме И. И. Шувалова (Арх. Кн. Вор. кн. II, стр. 372) и пробыв при Русском Дворе с 17 Апреля по 25 Июля 1759. (Кам. фурьер. журн. 1759, стр. 48 и 132).

 

 

1028

зал: „желаю вам счастливаго пути и даю вам свое благословение; вы можете похвастать, что вытащили сына королевскаго из грязи."

Разставшись  с   принцем, я приехал ночевать в Ковну.

 

послесловие.

I.

Далеe Записки Мессельера уже не представляют интереса для Русской истории. Он ехал обратно во Францию через Варшаву, Вену и Мюнхен, где отказался от выгодной женитьбы. В Версале Людовик XV с любопытством разсматривал Аннеский крест, бывший на Мессельере во время его представления королю.

Потом описаны разныя интриги при дворе и в министерстве, неудачи автора по службе военной и другия мало интересныя обстоятельства до женитьбы его на девице д'Ескар в Октябре 1762 года, чем Мессельер и заканчивает свои Записки.

 

II.

В приложенном к Запискам Мессельера письме г. Жуино-Деложа сообщаются сведения о нем, из которых самыя интересныя уже помещены выше, в примечаниях к этим Запискам. Кроме того в означенном письме замечательно одно место, которое стоит быть переведенным. Вот оно:

«Г. де ла Мессельер, бывши в имении своем, в 3 милях от Пуатье, увидел однажды, что в его ворота, рано утром, въехала карета; из нея вышла женщина, в которой он немедленно узнал Петербургскую знакомку, пользовавшуюся самым неограниченным доверием Великой Княги-

¹¹⁹) Принц Карл Саксонский, при поддержке Русскаго Двора, получил тогда герцогство Курдяндское, но в 1763 году оно опять перешло к Бирону, вызванному из ссылки при Петре III (Слов. дост. люд. Б Кам. 1836. ч. V, стр. 46 и 47).

 

 

1029

ни (тогда уже бывшей Императрицею Екатериною II). После изумления, причиненнаго появлением этой женщины, обратившейся к нему как к знакомому, и прежде, нежели он успел сделать ей какие либо вопросы, она сказала ему следующее:

„Вы знаете, что Великий Князь сделался Императором и два с половиною года тому скончался; вы знаете,  какою милостию Великой Княгини пользовалась я во время пребывания вашего в России.  Милость эта не изменилась. На другой день после этого события она сказала мне: „„Для моей и вашей безопасности необходимо, чтобы вы были удалены от меня на некоторое время. Скройтесь во Франции, в глуши какой нибудь провинции и живите там в неизвестности. Я убеждена, что там будет вам лучше, чем где бы то ни было. Старайтесь прослыть неутешною вдовою, убегающею от света. Чтобы вам верили, изобретайте самыя вероподобныя выдумки.   Вы успеете измыслить их вовремя долгаго вашего пути. Мне достаточно рекомендовать вам скромность и осторожность; считаю на то, что вы будете соответствовать моим видам; вы на это способны. Вы повезете с собою все что вам надо, чтобы ни в чем не нуждаться во время долгаго вашего отсутствия. Если будет нужно, благодеяния мои дойдут до вас. Я буду печься о вас. Для сопровождения своего возьмите только одно доверенное лицо, испытанное вами и за которое вы будете мне отвечать: пол его можете сами избрать. Я вызову вас к себе, когда придет время. Уезжайте в двадцать четыре часа; у себя найдете вы паспорт, чтобы ничто не замедлило вашего пути до границы; оттуда ехать вам уже будет свободно"".

„„В заключение Императрица назвала мне одну особу, живущую в Париже, которой я должна была, без подписи моего имени, сообщить место моего уединения и от которой не должна была получить ответа. Кро-

 

 

1030

ме того она сказала мне, что примет меры к тому, чтобы мы могли переписываться в случае надобности, но что я должна была ожидать, чтобы она первая мне написала и позволила мне отвечать ей. Сборы мои были короткие, и я в тот же день уехала с человеком, котораго вы видите со мною"". „„Я удалилась в Овернь, где в совершенной неизвестности   прожила тридцать месяцев в деревеньке, состоящей из десятка жилищ, среди гор, где я мало возбудила любопытства, потому что это были люди грубые, которым я делала некоторое добро и которые верили всему, что я им говорила. Судите, как тягостно было для меня это одиночество; но я его выдержала; по счастию, от него не пострадало мое здоровье. Во все это время только три раза получила я известия об Императрице, не зная, каким образом доходили до меня ея письма. Мне совершенно неизвестно, что происходить в мире, потому что Императрица именно запретила мне чтение всяких газет. Да и что бы я из них узнала? В первом же письме она запретила мне отвечать ей; впрочем я и не знала бы, как это сделать, потому что должна была только раз написать к тому лицу в Париж, о котором я говорила. Мне запрещено также проезжать через Париж  на обратном пути, Тому десять дней получила я приказание немедлеино уехать. Уезжая из России, где о вас иногда говорят, я знала, что вы поселились в Пуатье. Я не могла вас известить, что нахожусь так близко от вас; но я не хотела оставить Францию, не имев удовольствия свидеться с вами. Я не побоюсь даже сказать об этом Императрице, которая конечно не осудит этого поступка. Для  этого своротила я, как видите, с дороги; но я тороплюсь: мне приказано быть в Петербурге почти в определенный день. Очень жалею, что не могу   дольше остаться с вами; мы о многом имели бы переговорить. Дайте мне позавтракать; я могу пробыть с вами не более часу. Я хочу

 

 

1031

сегодня же вечером выехать из Пуатье. Я еду день и ночь и не могу подолгу отдыхать. Мое счастие и, быть может, моя жизнь зависят от скораго возвращения моего к Императрице.""

Мессельер уверял г. Жуино, что не знает причин удаления из России этой женщины, которая была, по словам его, Немка, хорошо говорившая на Французском языке, на котором изъяснялся порядочно, но с иностранным выговором и сопровождавший ее Немец пожилых лет. Г. Жуино делает предположение, что это могла быть та доверенная женщина, которую арестовали во время падения Бестужева, а потом могли освободить и оставить при Екатерине до ея воцарения. Но дело это остается совершенно темным н необъяснимым.

 

С. Петербург.

27 Января 1874.