Писарев А.И. [Кондиции для найма учителя. 1776 г.] // Голос
минувшего, 1915. - № 3. – С. 228-230. – В ст.: Сивков К. Русский учитель в
доме помещика конца XVIII века.
Русский учитель в доме
помещика конца
XVIII века.
Тип учителя-иностранца,
воспитывающаго и обучающаго дворянских детей в их крепостных усадьбах, и
положение этого учителя в помещичьем доме XVIII—XIX в.в. достаточно ярко
освещены нашей мемуарной и художественной литературой. Из последней достаточно
вспомнить хотя бы «Недоросля» (Вральман), «Капитанскую дочку» (Бопре,
выписанный из Москвы «вместе с годовым запасом вина и прованскаго масла»),
«Дубровскаго» (Дефорж), «Детство» Толстого (Карл Иванович), «Дворянское Гнездо»
(m-r Courtin) и мн. др. Меньше повезло
типу учителя-русскаго, конечно, потому, что таких учителей встречалось меньше,
чем иностранных. Конечно, фигуры Брудастаго («Записки майора Данилова»),
Цифиркина, Кутейкина («Недоросль»), хорошо образованнаго и воспитаннаго
Винскаго (см. его записки «Мое время») и пр. достаточно ярки и характерны, но
во всяком случае, повторяем, их меньше. Поэтому особую ценность приобретает
всякий документ, обрисовывающий тип учителя-русскаго и его положение в
помещичьем доме XVIII века.
Один такой документ нам
удалось найти в хозяйственной книги кн. М. Г. Волконскаго1). Среди
всевозможных записей о проданном хлебе и купленном железе, об оброке и месячине
помещен документ, ярко характеризующий положение учителя из русских в
дворянской усадьбе. Он относится к 1776 году, то-есть к середине эпохи нашего
просвещеннаго абсолютизма. Помещик (местонахождение его имения неизвестно), г.
поручик Александр Иванович Писарев, выработал особый договор для найма учителя
следующаго содержания:
«Ежели пойдет ко мне учитель
детей учить, то объявить ему следующия кондиции:
1-е. Кровать ему с постелью.
1) Рукописи Румянцевскаго Музея,
собрание Тихонравова, № 658,
тетрадь 2-я, стр. 24—25.
229
2-е. Пара платья (из)
купленова сукна.
3-е. Для лета камзол с
рукавами купленова сукна.
4-е. Для зимы тулуп крытый
или Руская шуба крытая, что он захочет.
5-е. Три пары рубашек в годъ
алленых (т. е. льняных) и двое манжет.
6-е. Две пары сапог и двое
башмаков.
7-е. Две пары шерстяных
чулков и двое нитяных.
8-е. Мальчик к его услугам.
9-е. Пратомоя (т. е. прачка)
определенная.
10-е. Пища с моего стола.
11-е. Денег пять рублей в
годъ 1).
12-е. Естьли из моих раб
(ов) кто ево обидит—на всякова полная сатисфакция.
13-е. А ему кроме ученья
никакой должности нет.
14-е. Естьли же не захочет
жить, то отвезть в то место, из котораво взяли».
На эти условия, как
оказывается, согласился «состоящий при Герольдии не у дел копиист Николай
Александрович сын Орлов», и перечисленныя выше кондиции были в силе между ним и
Писаревым до 1-го июня 1776 года. С этого же числа, по учинении расчета, «это
положение» было уничтожено и «определено новое». Как оказывается, Орлов просил
Писарева сохранить из «кондиции» только пункты о квартире «с ея
принадлежностями» и о пище, а вместо всего остального он выражал желание
получать 40 рублей в год. Чем была вызвана эта перемена в условиях, из
документа не видно, но Писарев на нее согласился. При этом он написал Орлову
следующее:
«Сия бумажка (то есть
подлинная) должна храниться у тебя, чтобы совесть нас обоих не зазрила в чем
либо: и для того позволь мне изъяснить следующее»,—и дальше Писарев подробно
перечисляет, за что именно и вместо чего натурой он будет платить Орлову 40
рублей. Выплату этих денег он обещает производить 4 раза в год: 1 июня, 1
сентября, 1 декабря и 1 марта, и к этому добавляет: «А когда тебе нужда в
деньгах и у меня они есть, то и вперед давать не отрекаюсь. А ежели и год
болен, то то же жалованье».
Но, согласившись перевести
часть платы за обучение детей на деньги, Писарев с своей стороны ставит такия
условия.
«Как из этих сорока рублев
идет сумма на одежду тебе,
1) Какими рублями будет производиться расчет—металлическими или
ассигнационными, не указано; впрочем, для 1776 г. это не имело значения:
ассигнации, выпущенныя 1 янв. 1769 г., еще не упали в цене.
230
то должным себя считаю сказать тебе, что необходимо
ты иметь должен для избавления от стыда меня»:
1: летом шляпа и перчатки, а
зимой шапка и руковицы, галстуки, рубашки, манжеты, чулки, сапоги, башмаки,
пряжки, лента на косу—непостыдная твоей должности.
2: шуба или тулуп крытые,
кафтан не ниже рубля, а с рукавами камзол не ниже 80 коп. аршин сукно, и все
оное неизодраное и нераспораное.
3: как холстинова платья,
так и шерстяных чулок в башмаках не носить».
Орлов принял эти новыя
«кондиции», но из документов, к сожалению, не видно, долго ли оне сохраняли
свою силу и как применялись.
Так обрисовывается нашим
документом положение учителя-русскаго в помещичьем доме второй половины XVIII века.
Тут прежде всего обращает на себя внимание человеческое отношение
дворянина-помещика к учителю своих детей—черта, которую мы вообще не часто
встречаем в житейских отношениях того времени. Обещание учителю «сатисфакции» в
случае обиды его кем-либо из дворовых показывает, что Писарев не смотрел на
учителя, как на существо низшаго порядка», не считал его просто «прислугой»,
как это было свойственно большинству его современников. Этим же надо объяснять
и 14-й пункт «кондиций»—обещание отвезти учителя обратно на место его
жительства, если он не захочет оставаться у Писарева; припомним, что учителя
Онегина просто «прогнали со двора», когда в нем миновала надобность. Не
намеревался Писарев и эксплуатировать своего учителя: с одной стороны он
заранее оговаривает, что, кроме учительских обязанностей, никаких других на нем
лежать не будет (пункт 13-й «кондиций»), а с другой—он не только обещает давать
ему деньги, в случае надобности, вперед, но и не отказывается выплачивать
учителю условленное жалованье за время его возможной болезни. Наконец, озабочиваясь
тем, чтобы учитель не осрамил его своим костюмом перед обществом, Писарев
указывает Орлову, что он должен иметь все принадлежности костюма непостыдныя
для его должности.
Мы не знаем, что за человек
был поручик Писарев, но и вышеуказаннаго достаточно для того, чтобы сказать,
что он не был разновидностью типа Скотинина, Троекурова, старика
Гринева, прадеда Лаврецкаго
и др. Ведь идеи «просвещения» уже
проникли в 1776 году в дворянскую среду.
К. Сивков.
