Военский К. Из воспоминаний о последнем офицере армии Наполеона I. (К портрету Н.А. Савена) // Русская старина, 1896. – Т. 86. - № 4. – С. 109-114. – Сетевая версия – М. Вознесенский 2006.

 

 

 

ИЗ   ВОСПОМИНАНИЙ

о последнем офицере армии Наполеона I.

(К портрету Н.А.Савена).

 

Вскоре после появления в «Новом Времени» статей о ветеране «великой  армии» Савене, ко мне стало  поступать множество писем и запросов с просьбой доставить его фотографию и дать  по возможности более подробныя сведения о  личности, образе  жизни и последних  минутах этого необыкновеннаго по своему долголетию человека. Помещая в настоящее время на страницах «Русской Старины»  портрет Н. А. Савена, снятый на 120 году его жизни и доставленный мне дочерью покойнаго ветерана, Евдокией Николаевной Савен—постараюсь поделиться с читателями теми сведениями, которыя мне удалось собрать о нем в Саратове,  а также   личными впечатлениями, вынесенными во время двух-летняго моего знакомства с маститым старцем.

Прибыв в Саратов в начале 1893 года и беседуя с одним из местных старожилов, я совершенно случайно узнал, что здесь с 1812 года проживает престарелый француз, прибывший в Россию с «великой apмиeй» Наполеона, участвовавший во многих сражениях времен первой империи и получивший орден Почетнаго Легиона из рук самого императора французов. Столь интересная личность не могла не заинтересовать меня, и я решил во что бы то ни стало посмотреть этого необыкновеннаго старца, живаго свидетеля Наполеоновской эпохи. Я говорю «посмотреть», так как о разговоре с человеком столь преклонных лет я даже не помышлял и был почти уверен, что увижу столетняго, дряхлаго старика, впавшаго в детство, утерявшаго память и, быть может, умственныя способности,  от котораго едва-ли   придется   чего-нибудь   добиться. По-

 

 

110

следствия, однако, доказали мне совершенно противное. В тот же день я отправился по указанному адресу. Старик жил в первой части города, на Грошовой улице, в небольшом деревянном домике, на воротах котораго я прочел следующую надпись с переделанным на русский лад именем владельца: «дом поручика Николая Андреевича Савина». Крошечный флигелек, в три окна на улицу, один из тех домиков, которыми до сих пор изобилуют наши города средней руки, скромно ютился среди более крупных деревянных и каменных построек, постепенно вьггесняющих своих мелких соседей. Я отпер калитку и очутился во дворе, где глазам моим представилась следующая картина: среди миниатюрнаго цветника, окруженнаго низеньким палисадником, сидел на скамейке небольшаго роста старичек, сильно согбенный, в картузе и стариннаго покроя длиннополом сюртуке, с красной ленточкой в петлице; он только-что окончил поливку цветов и, погруженный в любимое занятие, повидимому, не заметил моего прихода. Я остановился и молча стал разсматривать старца, на морщинистом лице котораго весело играли яркие лучи полуденнаго солнца. По красной ленточке я догадался, что нашел того, кого искал: передо мною стоял лейтенант «великой армии», живой свидетель полулегендарной Наполеоновской эпопеи с ея кровавым, но все же блестящим ореолом славы и военнаго гения. Вглядываясь в морщинистое лицо старца, в эти как бы застывшия под влиянием времени черты, я невольно провел параллель между прошедшим и настоящим; я переносился мыслями в ту достопамятную эпоху «войны и мира», когда, 82 года тому назад, этот удрученный годами ветеран — в то время цветущий молодостью офицер—вступал в числе «двунадесяти язык», как враг, в пределы России, в ту самую Россию, которая теперь стала вторым его отечеством и которую он любит не менее Франции.

Я подошел к старику и назвал его по имени, извиняясь за непрошенное посещение, вызванное глубоким удивлением и желанием увидеть и побеседовать с представителем знаменитой эпохи, с человеком, служившим под начальством величайшаго из полководцев.

Старик ласково протянул мне руку и сказал:

— Вы заговорили со мной о человеке, которому я посвятил лучшие годы моей жизни и память котораго для меня священна— будьте же дорогим гостем и войдите в мой дом.

В доме встретила насъ дочь ветерана, почтенных уже лет старушка, заботливая рука которой наложила видимый отпечаток опрятной домовитости на скромную обстановку этого жилища. В ок-

 

 

111

нах всюду цветы, которые так любил старец и которым, в виду совсем слабаго зрения, он за последние годы посвящал все свое время. Еще лет за шесть до своей кончины, будучи уже в преклонном 120-ти-летнем возрасте, он не только мог читать при помощи очков, но даже иногда предавался любимому своему занятию—рисованию. В последние годы, однако, зрение стало окончательно изменять старцу, и он уже с большим трудом, дрожащею рукою, едва мог подписывать свою фамилию ¹). Комнатка Николая Андреевича (старик особенно любил, чтобы его называли «по-русски» по имени и отчеству) представляла миниатюрный, но в высшей степени своеобразный уголок, где все говорило о временах давно минувших; здесь жил он воспоминаниями о славном и величественном прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большаго акварельнаго портрета и с небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна. Это был культ Наполеона, своеобразный, но трогательный, преданность глубокая, в буквальном смысле «до гроба». История этого портрета также заслуживает внимания: он написан самим Савеном в 1837 г., через 25 лет по прибытии в Россию, и рисован «на память»—до такой степени знакомыя черты императора врезались в воспоминание стараго ветерана. Наполеон изображен на нем во весь рост, в традиционном походном сюртуке, в шляпе, с рукой, заложенной за борт мундира. Он стоит на берегу скалистаго утеса и задумчиво смотрит в даль. Тут же неподалеку другой портрет, изображающей браваго гусарскаго офицера в мундире наполеоновских войск—это сам Николай Андреевич в форме 2-го гусарскаго полка, писанный, как видно из пометки, в 1812 году. Разсматривая с глубоким волнением каждую вещицу в этой убогой и вместе с тем богатой воспоминаниями обстановке, я особенно заинтересовался небольшой гравюрой в старинной, с выцвевшею позолотою, рамке, висевшей в дальнем углу; гравюра изображала эпизод из Египетскаго похода 1798 года и отличалась замечательной отчетливостью фигур, сгруппированных вокруг Бонапарта. Главнокомандующий и его штаб изображены сидящими на верблюдах; вдали виднеются пирамиды Хеопса и знаменитый сфинкс, у подножья котораго расположены французския войска. Заметив, что я особенно

¹) В 1894 году, незадолго до своей кончины, Савен подписал свою фамилию под письмом к редактору „Figaro" и на прошении, поданном им на имя министра народнаго просвещения графа Делянова. Один из последних автографов Савена сохраняется у автора этих воспоминаний на подаренной ему старцем книге «Histoire de Napoleon et de la Grande Armee», графа Сегюра.

 

 

112

разсматриваю эту гравюру, старец стал с удивительною подробностью называть мне поочередно имена всех генералов, изображенных в свите Бонапарта. «Картину эту,—говорил Николай Андреевич,—я совсем плохо вижу, но за то прекрасно помню всех лиц, на ней изображенных... Ведь это был мой первый поход с императором.. Вот здесь направо, лицом к Наполеону,—это Бертье, а рядом с ним Ланн, впоследствии герцог Монтебелло, с которым в 1809 году я был под Сарагоссой.

С удивлением внимал я словам феноменальнаго старца, пораженный невероятною в столь преклонные годы памятью... Оказалось, что теперь ему шел 126-й год: он родился в апреле 1768 года; двадцати-летним юношею совершил он Египетский поход, а Отечественная война 1812 года застала Савена уже в зрелом 43-летнем возрасте. Необычайная память не покидала старца до последних дней его жизни. Старушка дочь его неоднократно разсказывала мне, что часто, забывая имена и фамилии некоторых лиц, давно умерших, она обращалась с вопросами к отцу, и он почти всегда называл их и нередко помнил даже, где кто жил и в каком доме.

С тех пор я стал очень часто навещать почтеннаго Николая Андреевича и постепенно узнал его необыкновенную Одиссею, полную захватывающего интереса и подчас глубокаго трагизма. Живыми образами промелькнули в разсказах старца главнейшие эпизоды его боевой жизни: Египет, Сарагосса, плен в тюрьме испанской инквизиции, поход 1812 года и березинская переправа. В ярких красках и с особенным волнением разсказывал старец о кровавой эпохе террора в Париже, во время котораго погиб отец его при защите Тюильри. Результатом этих в высшей степени интересных, но, к сожалению, отрывочных разсказов Николая Андреевича и была первая статья о нем, напечатанная в «Новомъ Времени» ¹), благодаря которому о Савене скоро узнали у нас и за границей. На столбцах многих французских газет появились сочувствеяныя статьи, посвященныя «ветерану великой армии», и по инициативе парижскаго «Figaro» организована была подписка. Масса писем, глубоко прочувствованных, присылались Николаю Андреевичу со всех концов Европы, не только от соотечественников, но даже из Германии, Австрии, Швеции и Англии. В числе этих посланий особенно выделялось письмо молодаго немецкаго ученаго, профессора Гольцгаузена из Бонна, признавшаго в Савене одного из боевых товарищей деда своего, служившаго тоже в рядах «великой армии» в эпоху Наполеоновских войн. Но венцом всех чествований была

¹) № 6.553, субботнее приложение 28-го мая   1894 года.

 

 

113

присланная вскоре французским правительством «медаль святой Елены», давшая ему самое драгоценное для престарелаго воина звание «сподвижника славы» его императора и оффициально удостоверившая личность и боевое прошлое маститаго ветерана. В грамоте, присланной при ордене за подписью военнаго министра Мерсье, между прочим, говорилось: «Канцлер национальнаго ордена Почетнаго Легиона сим удостоверяет, что помянутая медаль Святой Елены выдана Жану-Баптисту-Николаю Савену, бывшему лейтенанту 2-го Гусарскаго полка, прослужившему во французской армии с 1797 по 1812 г.».

Со слезами на глазах принял глубоко-растроганный Николай Андреевич драгоценную медаль из рук губернатора князя Мещерскаго и с восторгом показывал ее друзьям и знакомым, пришедшим поздравить старца. Этот интересный и крайне редкий во Франции знак отличия состоит из темно-бронзовой медали (на зеленой ленте), на лицевой стороне которой изображен профиль Наполеона I с надписью вокруг: «Napoleon I a ses compagnons de gloire Sa derniere pensee!» На другой стороне—императорский орел и надпись: «Sainte-Helene, 5-го мая 1821 г.» (день смерти Наполеона) ¹).

В Саратовской губернии Николай Андреевич Савен прожил безвыездно 82 года. Взятый в плен при Березинской переправе казаками Платова, он в числе других пленных отправлен был сначала в Ярославль, а затем в Саратов, где первое время нашел себе заработок, давая уроки фехтования офицерам местнаго гарнизона. Вскоре затем, при содействии тогдашняго саратовскаго губернатора А. Д. Панчулидзева, Савен получил должность в благородном пансионе при Саратовской гимназии, выдержал экзамен при дирекции училищ и получил диплом на право преподавания французскаго языка. С этого времени он всецело посвятил себя воспитанию и обучению юношества в качестве домашняго наставника детей местных дворян, три поколения которых были его учениками. О плодотворности этой деятельности, всеобщей любви и уважении, которыя сумел внушить почтенный Николай Андреевич, свидетельствуют многочисленные аттестаты, выданные ему различными учреждениями и лицами Саратовской губернии за долголетний период времени с 1814 по 1874 гг. В этом году, достигнув преклоннаго

¹) Насколько известно, в настоящее время кавалерами медали „Святой Елены» состоят четыре ветерана: J. Sabatier (на службе с 1809 г.) 104 лет; Victor Baillot (103 лет), Pierre Rousset и Joseph Kose (102 лет). Все они вышли в отставку нижними чинами.                Прим. автора.

 

 

114

106-летняго возраста, он решил, наконец, проститься с своими учениками и удалиться на покой. Годы брали свое, трудовая и нелегкая обязанность наставника и воспитателя становилась не под силу старику: на ничтожныя сбережения, которыя ему удалось сделать в течение своей 60-летней педагогической деятельности, он приобрел тот самый домик, в котором до сих пор живет старушка дочь его, и в котором он сам дожил на покое последния 20 лет своей жизни. Необычайная в такие преклонные годы телесная бодрость только сравнительно недавно покинула необыкновеннаго старца. Еще несколько лет тому назад многим саратовцам памятна небольшая фигурка старика, почти согбеннаго, рано утром спешащаго на базар с корзинкою в руке, или идущаго по воскресным дням по направлению к католической церкви, в праздничном сюртуке, с петличкою Почетнаго Легиона. Судя по словам самого Николая Андреевича и по отзывам местных старожилов, он всегда отличался чрезвычайной умеренностью в пище, питье и образе жизни. Пищу всегда ел самую простую, неприхотливую и особенно любил чай, который до последних дней всегда пил с большою охотою; весною и летом проводил большую часть дня на воздухе, копаясь в грядках своего садика, и до последних дней жизни всегда был на ногах. Смерть пришла к нему тихо, неслышно, без всяких страданий. Прохворав несколько дней, он во вторник, 29-го ноября 1894 года, почувствовал особенную слабость и, пригласив священника, приобщился св. таин. Напутствовавший его в последния минуты, настоятель римско-католической церкви, саратовский декан, граф Шембек, свидетельствует о глубокой религиозности старца, всю жизнь свою бывшаго искренним и добрым христианином. Через несколько часов после ухода священника он тихо заснул вечным сном. От роду ему было 126 лет, 7 месяцев и 12 дней. Вскоре после похорон Николая Андреевича ¹), принятых на счет города Саратова, пожелавшаго почтить память старейшаго своего гражданина, С.-Петербургская французская колония ²) собрала подписку на памятник, который в настоящее время сооружен дочерью его на местном римско-католическом кладбище, где и покоится «последний ветеран великой армии».

 

 

                                                           К. Военский.

 

 

¹) Подробности этих похорон сообщены были в свое время в местных саратовских газетах и в „Новом Времени" от 14-го декабря

1894 года.

²) Последняя также издала в свет в 1895-м году брошюру на французском языке под следующим названием: „Nicolas Savin, dernier veteran de la Grande Armee. Savie. Sa mоrt". (1768—1894) Saint-Petersbourg 1895 г.